Тайная монахиня Агния.
I. ПОСВЯЩЕНИЕ СЕБЯ БОГУ
Графиня Анна Алексѣевна Орлова была единственной дочерью знаменитого героя Чесменскаго сраженiя въ Русско-Турецкой войнѣ въ 1770 году, графа Алексѣя Григорьевича Орлова, къ фамилiи которого Императрица Екатерина II добавила почетное прибавленiе «Чесменскiй».
Она родилась 2 Мая 1784 года и на первомъ году жизни лишилась матери: графиня Авдотья Николаевна умерла въ Москвѣ, въ возрастѣ двадцати пяти лѣтъ во время родовъ; ее новорожденный сынъ отошелъ ко Господу, не проживъ и года.
По смерти супруги графъ Алексѣй Григорьевичъ сосредоточилъ все вниманiе на воспитанiи дочери. Въ наставники къ дочери онъ пригласилъ людей образованныхъ, соединявшихъ съ просвѣщеннымъ умомъ неиспорченность нравовъ и религiозность - этотъ краеугольный камень образованiя.*
За участiе въ войнѣ съ Наполеономъ въ 1806 году ему былъ пожалованъ орденъ Святого Владимiра. Впослѣдствiи оканчивая свои дни подлѣ дочери въ Москвѣ, въ безмятежномъ покоѣ, графъ Алексѣй Григорьевичъ отошелъ ко Господу 24 Декабря 1808 года послѣ короткой болѣзни на 72-омъ году жизни.
Графиня Анна Алексѣевна, не знавшая дотоле печали и горя, пораженная смертiю родителя, лишилась чувствъ и оставалась четырнадцать часовъ безъ признаковъ жизни. Лишь только она надела черное платье, какъ въ присутствiи окружавшихъ подошла къ иконамъ и, павъ на колѣни, рыдая, произнесла: «Господи! Ты взялъ мою мать, которой я не знала, теперь Тебѣ угодно взять моего отца, будь мнѣ вмѣсто матери и отца и руководствуй всѣми поступками моей жизни». Молитва, вознесенная изъ глубины чистого сердца, съ полною вѣрою и надеждою на Бога, воспрiяла благословенiе Божiе на всю послѣдующую жизнь графини.
Молодая Графиня нашла утѣшенiе въ молитвѣ и отправилась поклониться преподобнымъ въ Кiево-Печерскую Лавру и въ Ростовъ. У могилы святителя Димитрiя въ Ростовскомъ монастырѣ она повстрѣчала Старца, iеромонаха Амфилолохiя извѣстнаго своей благочестивой и подвижнической жизнью. Сей добродѣтельный Старецъ своими мудрыми совѣтами и наставленiями, несомненно, повлiялъ на Графиню. Онъ бесѣдовалъ съ ней о смиренiи, милосердiи, о суетности благъ мiра сего, молитвѣ, о терпенiи, и силѣ вѣры. Онъ говорилъ, а въ глазахъ его обыкновенно стояли неподдѣльные слезы. Общаясь съ нимъ, Графиня все сильнѣе чувствовала охлажденiе къ мiрскому пониманiю счастья, суетность мiрскихъ развлеченiй и непрочность всего, что человѣкъ создаетъ для себя въ земной жизни.
Изъ келлiи отца Амфилохiя Графиня вынесла твердое убеждѣнiе, что здѣшняя жизнь есть только прiуготовленiе къ будущей, что блага жизни здѣшней должны быть для насъ не инымъ чѣмъ, какъ средствомъ къ прiобретенiю благъ вѣчныхъ, что ни богатство, ни знатность, ни блескъ не могутъ дать истиннаго покоя духу человѣческому, и только одна дѣятельная вѣра и любовь къ Богу могутъ доставить миръ душѣ здѣсь и жизнь блаженную въ вѣчности. Полюбивъ Ростовскую Св. обитель, уважая душою отца Амфилохiя, Графиня до 1820 года, если не дальше, каждогодно на время Великаго поста ездила въ Ростовъ, тамъ говѣла и проводила свѣтлые дни праздника Пасхи.
Можемъ сказать утвѣрдительно, что съ минуты свиданiя графини съ iеромонахомъ Амфилохiемъ началась новая жизнь графини Анны Алексѣевны, жизнь полная самоотверженiя, благочестiя и благотворительности, жизнь, о которой мы хотимъ разсказать какъ о примѣрѣ назидательномъ, не для славы, въ которой почившая не нуждается, а для общей пользы.
При жизни и по смерти благочестиваго отца Амфилохiя графиня Анна Алексѣевна неуклонно шла по стезѣ имъ указанной. Пребывать въ молитвѣ, заниматься богомыслiемъ, избегать мирскихъ суетныхъ наслажденiй стало первою ее заботой и главнѣйшей потребностью. Наследовавъ огромное состояние, она положила для себя правиломъ употреблять богатство не для себя, а для Бога, и такимъ образомъ по слову Евангелiя, желая богатѣть въ Бога, она для храмовъ Его, для обителѣй и ближнихъ не жалела ничего, рассыпала благодѣянiя явно и сокровенно. Эти наружные жертвы и видимые подаянiя соединяла съ удивительнымъ умѣнiемъ скрывать все, что дѣлала доброго для своего спасенiя, не противорѣча духу времени и приличiямъ свѣтскаго обращенiя въ обществѣ.
Удаливъ отъ себя всякое самолюбiе, забывъ знатность происхожденiя, превосходство образованiя и воспитанiя, многочисленное знакомство съ избраннѣйшими лицами въ высшемъ обществѣ, пользуясь особеннымъ благоволенiемъ Императорскаго Дома, Графиня постоянно отличалась величайшимъ смиренiемъ. Величiе и прiятность во взорахъ, съ выраженiемъ необыкновенной ласковости, простота въ бесѣдѣ, скромность въ словахъ, христiанская привѣтливость въ обращенiи, вниманiе ко всему и каждому, безъ различiя рода, званiя и возраста, всегда и во всякомъ случаѣ ясно выражали ее возвышенную душу. Никто никогда не видалъ ее въ гневѣ или досадѣ. Самая скорбь о смерти родителя и чувство сиротства обратились мало-помалу въ непрестанное стремленiе къ Богу, исполненное возвышеннѣйшей надежды и любви.
Толпы бѣдныхъ и нищихъ ежедневно окружали домъ ее, и ни одинъ не отходилъ безъ помощи и утешѣнiя. Графиня не хотѣла знать, кто и на что проситъ ее помощи; беспрестанно благотворила во имя Бога и славу Спасителя, ожидая отъ Него себѣ милости.
Все въ жизни: и радостное, и горестное, прiятное и печальное принимала она съ одинаковою покорностiю и преданностiю Богу, Его святой волѣ, за все равно благодарила Бога, и во всемъ равно видѣла руку Его дивнаго Промысла. Въ отправленiи житейскихъ дѣлъ, въ ежедневныхъ трудахъ и подвигахъ благочестiя была одинаково терпѣлива. Къ молитвѣ была такъ усердна, что почти никогда не чувствовала усталости, хотя по цѣлымъ часамъ оставалась колѣнопреклоненною предъ святыми иконами.
II. НАСТАВНИКИ
Принявъ твердую рѣшимость посвятить жизнь для Бога и ближнихъ, Графиня, зная какъ многотруденъ путь христiанскаго совершенствованiя, желала по смерти iеромонаха Амфилохiя найти другого руководителя, извѣстного святостью жизни, къ которому могла бы обращаться за совѣтами въ искушенiяхъ, отъ котораго могла бы принимать наставленiя къ жизни.
Такого руководителя указалъ ей Преосвященный Иннокентiй, епископъ Пензенскiй и Саратовскiй, извѣстный благочестивою жизнiю и христiанскимъ просвѣщенiемъ. Подвижническая жизнь Иннокентiя и сила его проповѣди сдѣлали имя его извѣстнымъ на всемъ пространствѣ Россiи и обращали особенное вниманiе графини Анны Алексѣевны.
Освѣдомясь о приездѣ въ Москву Преосвященнаго Иннокентiя на Пути въ Пензу и его тяжкой болѣзни, Графиня спѣшила принять отъ него благословенiе, посѣтила Архипастыря и упросила для удобнѣйшего излѣченiя перѣехать въ домъ ее, предоставя его въ полное распоряженiе Преосвященного.
Затѣмъ, кромѣ того, неотступно просила Архипастыря указать ей наставника въ духовной жизни. Епископъ назвалъ iеромонаха Фотiя изъ Петербурга, своего бывшего студента въ Духовной академiи, который нынѣ самъ былъ законоучителемъ. Послѣдовавшая вслѣдъ за тѣмъ христiанская, замечательная кончина Преосвященнаго Иннокентiя еще болѣе утвердила слова его въ сердцѣ Графини. Она рѣшила непремѣнно ввѣриться избранному имъ наставнику и не отступила отъ благого намѣренiя.
III. АРХИМАНДРИТЪ ФОТИЙ
Iеромонахъ Фотiй, въ мiру Петръ Спасскiй, родился 7 Iюня 1792 года, Новгородского уѣзда, въ селѣ Спасскомъ отъ бѣдныхъ родителей духовного званiя. По окончанiи курса наукъ въ Новгородской семинарiи, онъ въ 1814 году поступилъ въ Санктъ-Петербургскую Духовную академiю. Болѣзнь, развивашаяся въ груди, которая впослѣдствiи явилась причиной его смерти, не допустила его дослушать академического курса, но он попрежнему имѣлъ возможность войти въ клиръ. Ректоръ Санктъ-Петербургской семинарiи архимандритъ Иннокентiй принялъ его подъ непосрѣдственное свое покровительство и руководство, и молодой Петръ сталъ его вѣрнымъ ученикомъ. Кроме того, Петръ былъ студентомъ архимандрита Филарета (позднѣе Митрополита Московского), который въ то время былъ ректоромъ Духовной академiи.
Полтора года занималъ онъ должность учителя въ Александро-Невскомъ Духовномъ училищѣ, а въ 1817 году сталъ законоучителемъ во 2-м Кадетскомъ корпусѣ, будучи въ то же время постриженъ въ монахи и сразу же рукоположенъ въ iеродiакона и iеромонаха. Онъ былъ не просто законоучителемъ, но также и истиннымъ духовнымъ отцомъ для своихъ учениковъ, которые его горячо любили.
Въ то время, когда графиня Анна Алексѣевна встрѣтила iеромонаха Фотiя, русская столица была средоточiемъ нашествiя «мистическихъ» и псевдо-христiанскихъ идей, нахлынувшихъ съ Запада вмѣстѣ съ философiей «Просвещенiя», возникшей въ результатѣ Французской революцiи. Въ большомъ количествѣ возникали масонскiе ложи и иные тайные общества; свободно переводились на русскiй языкъ и печатались для распространенiя во всѣхъ крупнѣйшихъ городахъ Имперiи книги, содержавшiе гностическiе и сектантскiе фантазiи Якова Боме, Жанъ-Стиллинга и другихъ западныхъ мистиковъ, «Экуменическiе салоны» распространяли туманное ученiе о «тайномъ» христiанствѣ въ высшихъ слояхъ русскаго общества; цензура въ прессѣ была подчинена могущественному министру Духовнаго вѣдомства князю Голицыну, который покровительствовалъ любому «мистическому» теченiю и подавлялъ голосъ традицiонного Православiя своимъ влiянiемъ на Святѣйшiй Синодъ являясь въ немъ управляющимъ дѣлами. Самъ Государь Александръ, только что одержавшiй побѣду надъ Наполеономъ и объединенiемъ туманного религiозного «Священного Союза» западныхъ силъ, благосклонно относился къ новымъ религiознымъ теченiямъ и совѣтовался съ предсказательницами и прочими религiозными проповѣдниками; а епископы и иные клирики, видѣвшiе, что происходитъ, вынуждены были безпомощно молчать передъ лицомъ торжествующего влiянiя эпохи, поддерживавшегося государствомъ, которое грозило ссылкой и немилостью каждому, кто оказывалъ сопротивленiе.
Даже многiе изъ тѣхъ кто считался истинными христiанами, были вовлечены въ духовное «исступленiе» времени и, довѣряя своимъ религiознымъ чувствамъ больше, нежели авторитету Церкви и традицiй, создавали внутри самой Церкви новую духовность, чуждую Православiю. Так одна дама, принадлежавшая по рожденiю къ высшему обществу, Екатерина П. Татаринова, требовала обретенiя «пророческого» дара въ тотъ самый день, когда была обращена в Православiе (изъ протестантизма), а впослѣдствiи заняла мѣсто «боговдохновенного» лидера религiозныхъ встрѣчъ, гдѣ исполнялись масонскiе и сектантскiе гимны (сообщавшiеся стоя образовывали кругъ, взявшись за руки), особого рода танцы и движенiя, когда «святой духъ» долженъ былъ войти въ нихъ. Тамъ имѣли мѣсто и настоящiе «пророчества» – порой въ теченiи нѣсколькихъ часовъ за одинъ сеансъ. Члены подобныхъ группъ воображали, что становятся ближе къ традицiямъ Православiя благодаря такимъ встречамъ, которые они считали своего рода реставрацiей Церкви Нового Завѣта для «внутреннихъ» христiанъ, «Братствомъ во Христѣ», въ противовесъ «внешнимъ» христiанамъ, которые довольствуются церковными службами Православной Церкви. Одинъ пылкiй православный христiанинъ того времени, Александръ П. Дубовицкiй, замѣтилъ о Татариновой и ее ассамблеяхъ: «Какъ легко, особенно въ настоящѣе время, безъ глубоко укоренившегося смиренiя, безъ полного отреченiя отъ мiрскихъ страстѣй и безъ чистой безкорыстной любви быть обращеннымъ въ общество чародѣевъ, прикрывающихся внешними признаками истиннаго Христiанства. Окунаясь въ фальшивый мистицизмъ современности, будучи украшеннымъ всеми «духовными дарами» - «пророчествомъ», «изгнанiемъ бѣсовъ», сверхчеловѣческими силами – человѣкъ можетъ сильно запутаться въ очень опасныхъ сѣтяхъ, «даже будучи при этомъ увѣреннымъ въ своей тесной близости ко Христу».
Это возрожденiе вѣчного «боговдохновенного» искушенiя въ Церкви вкупѣ со смутнымъ революцiоннымъ духомъ, привнесеннымъ съ Запада представляло собой опасность не только для храненiя истинного Христiанства въ Россiи, но и для самого существованiя въ цѣломъ порядка въ Церкви и въ государствѣ. Лишь очень немногiе видѣли это въ то время, и отцу Фотiю было предназначено стать единственнымъ ревнителемъ Православiя отъ ложного мистицизма, до тѣхъ поръ пока онъ не убѣдилъ самого Царя начать борьбу съ этой серьезной опасностью.
Графиня Анна Алексѣевна нашла въ отцѣ Фотiи не только духовного наставника, но и помощника въ своей благотворительной дѣятельности. Одной изъ главныхъ чертъ которая привлекала ее къ отцу Фотiю, была какъ разъ его борьба за Православiе. Позднѣе она писала: «Онъ привлекъ мое вниманiе смѣлостью и безстрашiемъ, съ которыми онъ, законоучитель изъ Кадетскаго корпуса, молодой монахъ началъ обличать господствовашiе въ то время заблужденiя. Всѣ были против него, начиная съ высшего общества. Онъ этого не побоялся… Письма его напоминали мнѣ посланiя апостоловъ. Узнавъ его лучше, я увѣрилась, что онъ абсолютно ничего не искалъ для себя лично». Поэтому графиня Анна Алексѣевна совершенно сознательно стала главнымъ помощникомъ отца Фотiя въ борьбѣ за чистоту Православiя, щедро снабжая его деньгами для этой цѣли, являя собой примѣръ скромной, истинно христiанской жизни какъ некiй антиподъ «боговдохновенной» Татариновой и другихъ «пророчицъ».
Отъѣздъ О. Иннокентiя изъ Петербурга, для отвода глазъ хиротонисанного въ это время въ санъ епископа, фактически былъ ссылкой, вызванной тѣмъ, что онъ впалъ въ немилость при Дворѣ Императора изъ-за своего сопротивленiя бывшимъ тогда въ модѣ «мистическимъ» взглядамъ. Послѣдовавшая вслѣдъ за этимъ смерть епископа Иннокентiя, наступившая всего лишь черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ его прiѣзда въ епархiю въ Пензѣ, столько огорчила отца Фотiя, что онъ испросилъ позволѣнiе уединиться на нѣкоторое время въ Коневецкую обитель. Въ ней привлекало и услаждало его иноческое житiе, устроенное по примеру святыхъ Отцевъ и древнихъ подвижниковъ Церкви Христовой. Въ Коневецкой обители у всѣхъ общее одѣянiе, общая пища, служба, трудъ, монастырское достоянiе, отдохновенiе, словомъ – всё общее. Строго соблюдался церковный типиконъ службъ съ пѣнiемъ древнего Знаменнаго распѣва; сами монахи были сдержанны и молчаливы. Жизнь монашеская представилась здѣсь отцу Фотiю во всей строгости, но и во всемъ величiи, и въ сердцѣ его родилась мечта самому уединиться въ такомъ монастырѣ или основать такой монастырь. Впоследствiи, когда онъ сталъ настоятелемъ Юрьевскаго монастыря подъ Новгородомъ и возстановилъ эту древнюю обитель, возможно, главнымъ украшенiемъ, которое онъ придалъ монастырю, сталъ тотъ самый древнiй монашескiй строй, который онъ виделъ на Коневцѣ.
Въ 1821 году отецъ Фотiй былъ утвержденъ настоятелемъ Деревяницкаго монастыря въ Новгородѣ, который онъ въ короткiй срокъ при поддержкѣ графини Анны Алексѣевны, полностью возстановилъ изъ состоянiя нищеты и крайнего разрушенiя. На слѣдующiй годъ онъ былъ переведенъ въ другой новгородскiй монастырь, Сковородскiй, который онъ также вывелъ изъ подобного положенiя. Въ концѣ того же 1822 года онъ вновь былъ переведенъ, чтобы стать на этотъ разъ архимандритомъ Юрьева (Свято-Георгiевскаго) монастыря въ Новгородѣ, знаменитой и древней обители (основанной въ XI векѣ), которая въ тотъ моментъ находилась въ состоянiи крайнего упадка. Здѣсь ему было суждено остаться до конца своихъ дней, полностью возродивъ монастырь какъ внѣшне, такъ и изнутри.
Сердце же его стремилось къ уединенной жизни древнихъ Отцовъ. Даже посреди величiя отреставрированного монастыря, которое его окружало, онъ велъ жизнь отшельника, годъ отъ года становясь все строже къ себѣ и суровѣе. Когда наступалъ Великiй постъ, онъ совершенно закрывалъ уста. Постъ его былъ крайне суровъ. Въ продолженiи послѣднихъ лѣтъ онъ не зналъ иной пищи, кромѣ просфоры и иногда самой простой жидкой кашицы; не употреблялъ другого питья, кромѣ воды. Онъ первымъ входилъ въ храмъ и выходилъ послѣднимъ; онъ самъ слѣдилъ за лампадами, неугасимо горевшими предъ чтимыми иконами Спасителя и Пресвятой Богородицы. Онъ устроилъ для себя крохотную потаенную молитвенную келью въ монастырѣ, туда удалялся каждую полночь и каждый день въ третьемъ, шестомъ и девятомъ часу вечера, чтобы плакать и молиться; здѣсь душа его возвышалась до небесъ и воспламенялась желанiемъ жить только для Неба и вѣчности.
И всё же его позицiя, равно какъ и обстоятельства времени, вынуждали его также принимать активное участiе въ общественныхъ дѣлахъ. Съ особымъ рвенiемъ христiанина онъ проповѣдовалъ каждый воскресный и праздничный день. Слова его лились изъ сердца, они были живыми и дѣйственными. Кромѣ всего, онъ непрерывно боролся съ псевдоправославными идеями, и его въ связи съ этимъ нѣсколько разъ вызывали въ Петербургъ.
Западническiе историки неизмѣнно изображаютъ отца Фотiя въ карикатурномъ видѣ, какъ неудержимого «фанатика», связанного съ «темными силами реакцiи» в Россiи. Однако его собственная автобiографiя, написанная по просьбѣ графини Анны Алексѣевны, показываетъ, что онъ былъ не только искреннимъ и ревностнымъ защитникомъ Православiя, но также и человѣкомъ, достаточно хорошо знакомымъ съ «мистической» литературой своего времени, и онъ точно опредѣлялъ и разоблачалъ ея главные идеи. Въ раннiе годы, будучи студентомъ и молодымъ учителемъ въ Петербургѣ, онъ обращался къ подобной литературѣ осторожно, его влекла въ первую очередь природная любознательность, желанiе понять, что же это такое каждый читаетъ и что вызываетъ столь сильное волненiе. Онъ началъ съ «Пути ко Христу» Якова Боме (о которомъ сначала даже не зналъ: можетъ, это какой-нибудь «святой |аковъ» Православной Церкви, а возможно и неправославный писатель), затѣмъ комментарiи къ Апокалипсису Жанъ-Стиллинга. Позднѣе онъ прочелъ много подобныхъ книгъ и собралъ большую коллекцiю цитатъ изъ нихъ снабдивъ комментарiями объ ихъ неправославныхъ и антихристiанскихъ идеяхъ, эту коллекцiю онъ передалъ Государю Александру |. Отмѣчая (какъ онъ самъ писалъ), что «враги готовились внедрить нѣкiй новый видъ библейской религiи», отецъ Фотiй публично подвергъ критикѣ не только масонскiе ложи и прочiе тайные общества, но даже поддерживавшееся государствомъ Библейское общество, цѣлью которого было не просто изданiе Священного Писанiя въ Россiи, но также и распространенiе нѣкоего интерсектантского «христiанства» вмѣсто Православiя. Онъ открыто провозгласилъ, что «масонская религiя отъ антихриста, а все ее ученiя и писанiя суть дiавольскiе».
Общественная активность естественно привлекла вниманiе Царя Александра Павловича, который въ послѣднiе годы правленiя отстранялся отъ «либерализма» своей юности, и онъ просилъ личной встрѣчи. Архимандритъ Фотiй записалъ подробности двухъ долгихъ бесѣдъ съ Царемъ, отметивъ многочисленные документы и обращенiя, которые ему отправилъ. Не можетъ быть ни малѣйшего сомнѣнiя въ томъ, что влiянiе отца Фотiя на Царя было огромнымъ и поистинѣ дѣйственнымъ. Во время первой бесѣды онъ предостерегъ Государя въ отношенiи тайныхъ обществъ, подрывавшихъ основы Церкви и государства. Архимандритъ Фотiй призывалъ его быть защитникомъ Православiя и умолялъ запрѣтить тайные общества. Спустя нѣсколько недѣль послѣ первой ихъ бесѣды послѣдовалъ Указъ Государя Александра Павловича, останавливающiй существованiе всѣхъ масонскихъ ложъ и подобныхъ имъ обществъ. Послѣ второй бесѣды Царь, по совѣту отца Фотiя, предпринялъ дальнѣйшiе шаги, чтобы запрѣтить антиправославные книги и выслать ихъ авторовъ. Онъ внялъ призыву отца Фотiя: «Господь низвергъ Наполеона зримого, да низвергнетъ онъ чрезъ Васъ и Наполеона наезримого!»
Самъ же Государь Александръ I былъ слишкомъ сильно связанъ ошибками своей молодости, чтобы слѣдовать новой политикѣ «реакцiи» до конца. Въ теченiи многихъ лѣтъ онъ по-настоящему хотѣлъ сложить съ себя бремя правленiя, и есть множество косвенныхъ доказательствъ, подтверждающихъ широко распространенное въ Россiи убѣжденiе, что онъ инсценировалъ свою собственную «смерть» въ далекомъ южно-русскомъ городѣ и послѣднiе 39 лѣтъ своей жизни прожилъ отшельникомъ подъ именемъ Федоръ Кузьмичъ. Новая консервативная политика, которую въ теченiе слѣдующихъ тридцати лѣтъ проводилъ Государь Николай Павловичъ, братъ и преемникъ Государя Александра Павловича, видимо, отсрочила революцiю въ Россiи по меньшей мѣрѣ лѣтъ на пятьдесятъ и уберегла Русскую Православную Церковь от экуменического «христiанства». Учитывая все это, не стоит удивляться сохранившемуся въ записяхъ утвержденiю Федора Кузьмича, что архимандритъ Фотiй былъ спасителемъ Россiи. Несомненно, ни одинъ человѣкъ въ Россiи не сдѣлалъ больше, чѣмъ отецъ Фотiй съ его осознаннымъ стремленiемъ повергнуть вспять либеральное направленiе первой половины царствованiя Александра I.
Послѣ «смерти» Государя Александра I въ 1825 году архимандритъ Фотiй редко покидалъ Юрьевъ монастырь, занявшись восстановленiемъ того, продолжая свою строгую аскетическую жизнь и будучи каждому отцомъ, благодѣтелемъ и защитникомъ во времена невзгодъ. Сохранились записи о цѣломъ рядѣ случаевъ, когда проявлялась его благодатная прозорливость, и онъ былъ извѣстенъ отчасти какъ юродивый Христа ради изъ-за своего временами непредсказуемого поведенiя. Постояннымъ его желанiемъ въ послѣднiе дни было: «Да будетъ спасена вся земля, я хочу, чтобы все спаслись». Умеръ онъ 26 Февраля 1838 года, похоронило его Новгородское духовенство, въ соответствiи съ уставомъ въ бѣлыхъ облаченiяхъ, подъ громкое рыданiе его паствы.
IV. БОГАТСТВО ВО СПАСЕНIЕ.
Оставя родную Москву и переселясь въ Петербургъ, Графиня искала случая сблизиться съ iеромонахомъ Фотiемъ, но онъ долго чуждался ее, какъ бы опасаясь влiянiя ее знатности и богатства на свое убожество. Не прежде какъ черезъ два года достигла Графиня желанной цѣли быть его духовной дочерью (въ 1822 году). Знаемъ изъ оставшихся послѣ нее бумагъ, что она избрала своимъ духовнымъ руководителемъ отца Фотiя и по совѣту митрополита Серафима, къ которому часто обращалась за наставленiями по смерти Преосвященного Иннокентiя и который первымъ изъ епископовъ поддержалъ отца Фотiя въ его борьбе за Православiе. Графиня поселилась возлѣ Юрьевской обители, возложивъ на себя обѣтъ послушанiя и строжайшiе лишенiя. Не было дня, въ который бы она не посѣтила храма Божiя; не было случая, который бы она пропустила сдѣлать ему приношенiе.
Во всѣхъ душевныхъ свойствахъ и во всѣхъ внѣшнихъ дѣйствiяхъ она являла образъ сокровенной въ Богѣ жизни, благочестивой и подвижнической, достойной подражанiя, полной дѣятельной любви къ ближнимъ и благотворенiя.
Перенося мѣсто своего жительства какъ можно ближѣ къ Юрьеву монастырю, она искала мѣстного пособiя въ дѣлѣ благочестiя; надѣялась подъ надзоромъ отца духовного вѣрнѣе исполнять христiанскiе подвиги добра и молитвы, въ нѣкоторомъ удаленiи отъ свѣта. Переселясь въ мызу возлѣ Юрьевскаго монастыря, Графиня вела жизнь еще строже прежнего и почти совершенно посвятила себя трудамъ благочестiя, предалась воздержанiю, посту, молитвѣ, милостынѣ. Она посвятила Богу свое богатство, и свою душу и тѣло; видимо и постѣпенно наконецъ сдѣлалась тѣмъ чѣмъ показала ее блаженная христiанская кончина.
Болѣе двадцати пяти лѣтъ почти постоянно живя возлѣ Юрьевской обители, она, особенно въ послѣднiе годы, ежедневно слушала всенощную службу и раннюю обѣдню въ нижней церкви Похвалы Богородицы, съ литiею каждый день и съ панихидою по субботамъ, кромѣ праздниковъ по ее родителямъ и (послѣ 1833 года) по усопшемъ архимандритѣ Фотiи. Она считала его также своимъ отцомъ, потому что онъ воспиталъ въ ней жизнь духовную. Во время Святой Четыредесятницы Графиня прiѣзжала къ общей божественной службѣ въ церковь Всемилостивого Спаса. Въ Великiй постъ проводила большую часть дня въ церкви, а по ночамъ предавалась уединенной домашней молитвѣ. Въ это время воздержанiе въ пищѣ Графини усиливалось до постничества древнихъ отшельниковъ: въ первую недѣлю поста до субботы она не вкушала ничего, кромѣ просфоры и теплоты въ храмѣ въ среду и въ пятницу за преждеосвященною обеднею, а въ страстную недѣлю принимала пищу только въ великiй четвертокъ. Приобщалась Святыхъ Таинъ каждую субботу и воскресенье; вставала въ эти дни въ два часа по полуночи, и первая являлась къ заутрени въ три часа. День, въ который сподоблялась прiобщиться Святыхъ Таинъ, Графиня всегда называла днемъ блаженства и душевного торжества: она жаждала только «манны небесной», источника вѣчной жизни, для которой бросила богатство, наслажденiя свѣта, почести и все земные удобства. Даже въ тѣ дни, когда Церковь не предписываетъ поста и разрѣшаетъ на вкушенiе пищи болѣе питательной, Графиня не позволяла себѣ пользоваться предлагаемою свободою, не вкушала мяса, не употребляла и пищи молочной, а рыбную принимала только тогда, когда разрешается церковнымъ уставомъ.
Отказавшись отъ удовольствiй мiрской жизни, графиня Анна Алексѣевна не прекратила всѣхъ отношенiй къ обществу и несла все обязанности, наложенные на нее высокимъ ее званiемъ. Съ семи лѣтъ она была фрейлиной Императрицы и отличалась особой преданностью Царской Семьѣ. Въ 1826 году сопровождала Императрицу Александру Ѳеодоровну на Коронацiю Николая I въ Москву и оставалась съ ней во все время праздничныхъ торжествъ. Въ 1828 году она сопровождала Императрицу въ поѣздкѣ въ Одессу и Кiевъ, а позднѣе отправилась съ ней въ Варшаву и Берлинъ. Находясь въ Петербургѣ и Москвѣ жила она въ соответствiи съ требованiями, возложенными на нее соцiальнымъ положенiемъ. Охотно принимала въ своемъ домѣ гостей, но сама не любила наносить визиты. Въ обществѣ во время бесѣды ни словомъ, ни поведенiемъ не давала ни малѣйшего намека на подвижническую жизнь, которую вела тихо ради Господа и спасенiя своей души. Кто видѣлъ ее лишь въ гостиныхъ, тотъ даже не подозревалъ, что большую часть своего времени она проводила въ молитвѣ и въ трудахъ благочестiя.
Во всякое свободное время она читала псалмы Давидовы; первый, третiй, шестой и девятый часы, акафистъ Спасителю и Божiей Матери, великомученицѣ Варварѣ и другимъ святымъ, канонъ Ангелу Хранителю. Каждую полночь вставала и двенадцать разъ повторяла молитву: «Богородице Дѣво, радуйся». Чтобы не пропустить желанной минуты, Графиня никогда не спала до наступленiя этого часа на обыкновенной своей кровати, впрочемъ самой простой и незавидной, а на особенномъ диванѣ въ молитвенной своей комнатѣ, прямо противъ иконы Казанской Божiей Матери и прочихъ святыхъ иконъ, и уже послѣ совершенiя полунощной молитвы отходила въ опочивальню. Такъ проводила жизнь дочь знаменитаго Чесменскаго героя.
Во время божественной службы въ нижней церкви Похвалы Божiей Матери въ Юрьевомъ монастырѣ Графиня становилась всегда передъ образомъ Божiей Матери Неопалимой Купины, любила передъ Нею преклоняться и лобызать пречистые Ее стопы. По окончанiи службы церковной прикладывалась обыкновенно ко всѣмъ святымъ иконамъ.
Графиня усердно посѣщала и другiе святые мѣста, Божiе храмы, монастыри и лавры. Въ Кiевской лаврѣ незадолго до своей кончины была два раза, и жила тамъ долгое время, питая къ ней особенное благоговенiе какъ къ древнѣйшей Русской святынѣ и колыбели святой Православной Вѣры въ отечествѣ. Во время своихъ паломничествъ въ Кiевскую лавру графиня Анна Алексѣевна особое усердiе выказывала, посещая подвизавшихся неподалеку подвижниковъ, а именно старцевъ Парфенiя и Ѳеофила. Житiе последнего содержитъ описанiе ряда нежданныхъ встрѣчъ сего прозорливца, юродивого Христа ради съ Графиней, которая относилась къ нему съ глубочайшимъ уваженiемъ и которую вовсе не отталкивало его «безумiе». Но даже такую извѣстную благотворительницу и глубоко вѣрующую женщину, графиню Анну Алексѣевну Орлову-Чесменскую, Блаженный не всегда принималъ благосклонно. Однажды Графиня пришла къ отцу Ѳеофилу по совѣту Митрополита Филарета (Кiевского) и попросила его благословенiя на начало какого-то важного дѣла. Но Старецъ не отвѣтилъ ей ни слова, но лишь собралъ въ углу комнаты груду мелкого мусора и высыпалъ въ подолъ ее платья. Орлова была настолько благочестива и такъ глубоко почитала блаженного Старца, что смиренно вернулась домой съ этой грязью, всю дорогу размышляя о смыслѣ сотворенного Старцемъ. Безъ сомнѣнiя, «мелкiй соръ» намѣкаетъ на низкiе сплѣтни и злословiе, которые постоянно распускали объ этой праведной женщинѣ. Старецъ такъ указалъ ей на многое въ жизни.
«Въ другой разъ она явилась къ нему въ канунъ празднованiя Успенъя. Старецъ въ этотъ день по обычаю наводилъ порядокъ въ своей келлiе, и потому графиня застала его за мытьемъ горшковъ и мисокъ. Увидевъ ее, Блаженный замѣтно обрадовался: «Ахъ! Дѣвица, она пришла, дѣвица! Какъ разъ вовремя, какъ разъ кстати… Пожалуйста, милая моя, спустись къ Днѣпру и вымой тамъ для меня нѣсколько маленькихъ горшковъ…» И онъ вручилъ ей самую грязную посуду. Анна Алексѣевна лишь улыбнулась и безъ тени протеста отправилась на Днѣпръ, гдѣ, безъ малѣйшего колебанiя, принялась усердно чистить загрязненные отъ долгого употребленiя горшки своими собственными руками, украшенными драгоцѣнными перстнями. Прислуга ее стояла на почтительномъ разстоянiи и сдерживала изумленiе, видя графиню занятой столь грязной и комичной для нее работой».
Въ другой разъ «графиня совершала паломничество въ Кiевъ и по окончанiи службы пришла къ старцу Ѳеофилу на исповѣдь. Не нашла его въ келлiѣ, но замѣтивъ его на монастырскомъ дворѣ, отправилась слѣдомъ. Угадавъ ее намѣренiе, Блаженный зохотѣлъ испытать ее смиренiе и, словно бы не замѣчая Графини, быстро направился въ лѣсъ. Орлова, не желая терять изъ виду Старца, который редко появлялся на людяхъ, слѣдовала за нимъ по пятамъ… Старецъ ускорилъ шагъ, и Орлова тоже… Дѣлая резкiе повороты, то двигаясь въ сторону – такъ, что графиня Орлова иногда упускала его изъ поля зрѣнiя, затѣмъ вновь обнаруживала Старца въ отдаленiи – блаженный Ѳеофилъ совершалъ свой путь въ Новоспасскiй садъ и, войдя въ калитку, тотчасъ исчезъ изъ виду. Взволнованная Графиня, потерявъ его слѣдъ, остановилась въ нерешительности, но на ее счастье у садовой калитки сидѣлъ послушникъ Н. Она подошла къ нему и спросила: «Скажи мнѣ, пожалуйста, не проходилъ ли здѣсь отецъ Ѳеофилъ?» «Да, онъ только что вошелъ въ садъ», – отвѣтилъ послушникъ Н., почтительно кланяясь, и открылъ калитку для Графини. – «Пожалуйте…» Внѣ себя от радости, Орлова вынула изъ сумочки пригоршню золотыхъ монетъ и съ благодарностью подала ихъ Н. Оказалось, какъ разъ этихъ денегъ послушнику не хватало, чтобы откупиться отъ воинской повинности и остаться въ монастырѣ. Встрѣча его съ Графиней была устроена прозорливостью Блаженного Ѳеофила». (Изъ книги Владимира Зноско: «Схимонахъ Ѳеофилъ». Кiевъ. Лавра. 1905 г.).
Что же касается отца Парфенiя, который впослѣдствiи постригъ ее, то сохранилось воспоминанiе о происшествiи, напоминающемъ случай съ блаженной Меланiей, описанный въ «Лавсаикѣ» (часть 10), когда она принесла ящичекъ съ тремястами литръ серебра блаженному Памво. Видя, что онъ ее за это не почтилъ, она сказала ему, что принесла триста литръ серебра. Но онъ отвѣтилъ лишь: «Дочь моя! Кому ты принесла это, тому не нужно сказывать, сколько тутъ вѣсу…» Подобно этому, объ отцѣ Парфенiи читаемъ: Отказавшись отъ всего земного, онъ считалъ грѣховными мiрскiе блага. Приносимые ему вещи онъ, какъ правило, связывалъ въ узелъ и выносилъ на дорогу. Однажды графиня Анна Алексѣевна Орлова, стоя передъ нимъ на колѣняхъ, спросила: «Батюшка, чѣмъ я могу Васъ утѣшить? Я не пожалѣю миллiоновъ». Онъ отвѣтилъ: «Какое же это утѣшенiе? Что пользы мнѣ отъ этого навоза?» («Вѣра и жизнь». Свято-Ильинское Издательство, № 11. Форествилль, Калифорнiя, стр. 9).
Съ людьми благочестивыми и наученными опытомъ любила она бесѣдовать о подвигахъ святыхъ угодниковъ Божiихъ, о мѣстахъ ихъ подвижничества, о святомъ градѣ Iерусалимѣ и Горѣ Аѳонской. Она всегда желала быть въ Iерусалимѣ, поклониться Святому Гробу. Съ душевнымъ умиленiемъ бесѣдовала о мѣстахъ, освященныхъ стопами Пречистой Дѣвы Богородицы, и о распространенiи Христiанской вѣры.
Набожность Графини служила источникомъ чистой, полной любви къ ближнему. Пламенѣя любовiю къ Богу, она во всѣхъ ближнихъ видѣла Христову братiю и не жалѣла для нихъ ничего. Истинно благочестивая въ душѣ Графиня Анна не льстилась при этомъ ни людскими похвалами, ни мiрскою суетною славою. Жертвовала Богу и ближнимъ по непреоборимому влеченiю души, потому что чувствовала въ этомъ необходимую потребность; жертвовала и явно, и тайно, какъ представлялся случай, съ постоянствомъ поистине удивительнымъ. Лучшiе свидѣтели этой истины не только Юрьевскiй монастырь, изъ развалинъ ею воздвигнутый, благоукрашенный, обогащенный, но и всѣ наши лавры, всѣ монастыри Русскiе и монастыри святой Аѳонской Горы, кафедральные соборы, множество другихъ церквей, всѣ Попечительства о бѣдныхъ духовного званiя, одаренные то вкладами, то украшенiями и улучшенiями. Всѣ эти наружные жертвы, всѣ эти видимые подаянiя во славу Бога, на украшенiе обителей и храмовъ и на пользу бѣдныхъ и неимущихъ соединялись съ особеннымъ внутреннимъ смиренiемъ и съ удивительною ко всѣмъ привѣтливостью. Одинаково принимала она богатыхъ и бѣдныхъ, самыхъ знатныхъ людей и самыхъ незначительныхъ въ обществѣ, и тѣ, и другiе равно пользовались ее радушнымъ прiемомъ, если не находила ихъ слишкомъ чуждыми себѣ по духу. Графиня никогда не увлекалась гнѣвомъ или досадою. Удивительная способность владѣть собою развилась въ ней съ самыхъ молодыхъ лѣтъ и съ лѣтами все болѣе и болѣе утверждалась, особенно въ Юрьевскомъ уединенiи, гдѣ не встрѣчалась съ темъ, что могло бы возмущать и волновать ее душу.
Когда обстоятельства вызывали строгость и взыскательность, она предпочитала христiанское терпенiе и снисхожденiе къ слабостямъ ближнего. Обязанности своего званiя исполняла всегда съ точностью. Она была терпѣлива во всѣхъ дѣйствiяхъ, христiанскiе подвиги совершала безъ тщеславiя и не было границъ её милосердiю. Требуя отъ управляющего каждодневно отчетъ въ расходахъ, дѣлала это для того, чтобы видѣть мѣру, въ какой могла на другой день творить благодѣянiя во славу Божiю. Нищiе и бѣдные со всѣхъ сторонъ текли къ Графинѣ. Они являлись повседневно и утромъ, и вечеромъ, были радушно всемъ довольствованы и отпускались съ милостынею.
Но главнѣйшiе ее приношенiя были жертвуемы на пользу монастырей, которые считала Графиня священнымъ хранилищемъ церковныхъ уставовъ и благочестiя. Въ нихъ окончили земную жизнь большая часть святыхъ угодниковъ, прославленныхъ чудесами. Особенное вниманiе обращала она на монастырь Юрьевскiй въ Новгородѣ, и причина была на то особенная: по кончинѣ ее родителя, она наложила на себя обѣтъ предъ Господомъ Богомъ сдѣлать въ память и во спасенiе душъ преставившихся родителей своихъ и рода своего значительное какое-либо богоугодное заведенiе. Исполнить это намѣренiе она могла, возстановивъ древнiй Юрьевъ монастырь, находившiйся въ состоянiи крайнего упадка. Графиня дѣйствовала по благословенiю митрополита Серафима Петербургскаго и при содѣйствiи духовного своего отца архимандрита Фотiя, назначенного настоятелем обители въ 1822 году. На ее пожертвованiя были построены три церкви и отреставрированъ весь монастырь, а старанiями архимандрита Фотiя монастырскiя правила и церковные службы были приведены въ образцовый порядокъ въ соотвѣтствiи съ типикономъ.
Если кто поѣдетъ за предѣлы нашего отечества, то и тамъ встрѣтиться съ сею щедрою раздательницею милостыни. Церковь патрiаршая Живоначальнаго источника въ Царьградѣ, при немалыхъ ее пособiяхъ, была возстановлена въ благолѣпiи. Въ Александрiи и Дамаскѣ обѣ патрiаршiе церкви были украшены драгоцѣнными иконостасами, отъ нее присланными. И Святому Граду, и Святой Горѣ извѣстна благотворительница, которая осыпала Востокъ нескудною милостынею.. Вездѣ известно было имя Графини Анны, какъ бы древней Меланiи. Она сокрушалась только о такой извѣстности и почти огорчалась, получая благодарственные посланiя патрiарховъ: столь велико было ее смиренiе. Но сколько тутъ славы, не только для нее, но и вообще для России!
Извѣстно, что за свою жизнь графиня Орлова пожертвовала монастырямъ и церквямъ по меньшей мѣрѣ около 25 миллiоновъ рублей (а это во много разъ больше, чѣмъ соответствующая сумма сегодня), и не учтено, сколько еще миллiоновъ было ею роздано бѣднымъ и потрачено на иные благотворительные цѣли. По смерти своей она оставила по 5000 рублей каждому изъ 340 монастырей, а нѣкоторымъ монастырямъ намного большiе суммы; по 3000 рублей было направлено въ 48 кафедральныхъ соборовъ и по 6000 рублей въ каждую епархiю въ Россiи для вдовъ и сиротъ духовныхъ лицъ. Едва ли когда-нибудь частный человѣкъ принесъ такую жертву Богу! Перебирая въ памяти лѣтописи благотворительности и пожертвованiй людей самыхъ богатыхъ и самыхъ щедрыхъ, нигдѣ не видимъ такой значительной суммы, которая показалась бы баснословною, если бъ не были еще живы и цѣлы памятники пожертвованiй и даровъ графини Анны Алексѣевны.
5. ПОСМЕРТНАЯ ТАЙНА.
Проживъ около 64-х лѣтъ почти безболѣзненно, Графиня Анна Алексѣевна скончалась во вторникъ 5 Октября 1848 года, въ самой Юрьевской обители, которую всегда украшала и любила, и въ которой сама еще за нѣсколько лѣтъ до своей кончины приказала приготовить себѣ мѣсто для вѣчнаго покоя.
Обстоятельства, сопровождавшiе ее христiанскую и поистинѣ назидательную кончину, сколько неожиданны и поразительны, столько же многознаменательны и утѣшительны. Ангелъ смерти не возвѣстилъ ей о внезапномъ своемъ появленiи тяжкимъ долговременнымъ и обычнымъ при разставанiи души и тѣла недугомъ, наоборотъ, онъ тихо и вдругъ предсталъ предъ нею въ то самое время, когда все было уже приготовлено ею къ исходу изъ жизни, и въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ всего безопаснѣе и отраднѣе вверяться невидимому руководителю въ миръ дальнiй и безвозвратный.
5-го Октября былъ день тезоименитства покойного графа Алексѣя Григорьевича, почивающего въ Юрьевской обители, въ паперти главного Георгiевского холодного собора. Преданная полною любовью къ памяти родителя, Графиня Анна Алексѣевна приготовилась въ этотъ день къ прiобщенiю Святыхъ Таинъ, не зная, по истинному своему благочестiю и по истинной любви къ Богу, иной лучшей дани любви родительской, кромѣ чистоты душевной, и иной болѣе спасительной жертвы, кромѣ усердной о спасенiи души его молитвы.
Съ этой цѣлью она, наканунѣ съ вечера помолясь на всенощной со всеми церковными правилами къ принятiю таинства Евхаристiи и послѣ всенощной исповѣдывавшись въ келлiѣ духовника своего, бывшего въ то время больнымъ, приготовилась такимъ образомъ встрѣтить этотъ для нее духовно-торжественный день. Въ то же время, пятого Октября, она предполагала отправиться въ Петербургъ, ни мало не чувствуя и даже не подозрѣвая, что день этотъ будетъ послѣднимъ для нее здѣсь, на землѣ, и что путь этотъ велъ ее далеко, въ мiръ невѣдомый, къ престолу вѣчно Царствующего. Наступившее утро равнымъ образомъ никакою предварительною болѣзнiю не возвѣстило приближенiя смерти.
Графиня встала ото сна въ обыкновенное время бодрою и здоровою. Въ восемь часовъ утра прiѣхала въ Юрьевскую обитель въ церковь Всѣхъ Святыхъ къ ранней литургiи. Лицо Графини показывало, что она по-прежнему весела и спокойна; впрочемъ веселость съ невыразимою ласкою во взорѣ всегда была отличительнымъ ее признакомъ.
Настоятель Юрьевскаго монастыря архимандритъ Мануилъ совершалъ въ тотъ день литургiю, желая прiобщить Графиню какъ великую благотворительницу вверенного ему монастыря. Въ храмѣ, бывшемъ некогда уединенною келлiею священноархимандрита Фотiя, послѣднiй разъ услаждалась божественною пищею христiанская душа Графини въ залогъ вѣчной жизни и напутствiя въ горнiй мiръ. Послѣ прiобщенiя Святыхъ Таинъ и по окончанiи литургiи Графиня ходила поклониться праху своего родителя изъ церкви Всѣхъ Святыхъ на паперть холодного Георгiевскаго собора. Тамъ, по желанiю ее, Настоятель служилъ панихиду по усопшемъ. Исполнивъ такимъ образомъ долгъ благочестiя и дочерней привязанности, Графиня послѣ панихиды изъ собора возвратилась домой на мызу свою, что подлѣ Юрьевского монастыря.
Въ церкви Всѣхъ Святыхъ во время литургiи находилось нѣсколько лицъ, духовныхъ и свѣтскихъ, желавшихъ проститься съ нею по случаю отъѣзда ее въ Петербургъ.
Въ пятомъ часу пополудни, за нѣсколько часовъ до назначенного отъѣзда, Графиня вторично прiѣхала въ Юрьевскую обитель и пошла прямо въ нижнюю церковь Похвалы Пресвятыя Богородицы для слушанiя панихиды по архимандритѣ Фотiи, которую совершалъ также Настоятель со старшею братiею. Во время панихиды въ церкви собрались всѣ Юрьевскiе иноки по особенному уваженiю къ Графинѣ какъ благотворительницѣ монастыря. Когда кончилась панихида, Графиня Анна Алексѣевна съ обыкновенною своею обходительностью простясь со всеми ее окружавшими, приняла отъ Iеромонаховъ благословенiе въ путь. Потомъ приложившись къ иконамъ въ храмѣ, она удалилась въ пещеру, гдѣ стоялъ гробъ архимандрита Фотiя и мраморный склепъ для собственного ее гроба, заранее ею самой устроенный, и оставалась тамъ долѣе обыкновенного въ усердной молитвѣ. Потомъ снова прикладывалась къ святымъ иконамъ въ храмѣ и вторично входила въ погребальную пещеру (чего два раза сряду никогда не дѣлывала прежде), какъ бы не желая разстаться съ этимъ драгоцѣннымъ мѣстомъ безмятежного покоя. По выходѣ изъ пещеры и церкви Графиня въ сопровожденiи слуги своего пешкомъ опять отправилась къ праху родителя и снова передъ гробомъ его съ особеннымъ усердiемъ молилась. Изъ паперти Георгiевскаго собора пошла въ келлiю больного своего духовника, чтобы принять отъ него благословенiе въ путь. Въ то время у больного инока сидѣлъ извѣстный врачъ; Графиня приняла отъ него нѣсколько врачебныхъ совѣтовъ по случаю свирепствовавшей тогда эпидемiи, потомъ отъ духовника приняла благословенiе въ путь вмѣстѣ съ духовнымъ наставленiемъ и, слушая молитву въ путь шествующимъ, казалась здоровою и веселою.
Оттуда Графиня пошла въ покои Настоятеля архимандрита Мануила. При входѣ на крыльцо почувствовала стесненiе въ груди и сильно закашлялась; впрочемъ, безъ посторонней помощи дошла до гостиной и сѣла на диванъ. Но тотчасъ же встала и поспѣшила приложиться къ Иверской иконѣ Божiей Матери, особенно ею чтимой. Икона эта находилась въ послѣдней изъ настоятельскихъ комнатъ, непосредственно прилегающей къ теплой церкви во имя Всемилостивого Спаса. Приложившись къ иконѣ, Графиня опустилась на стулъ, потомъ вскорѣ пересѣла на диванъ противъ образа Божiей Матери и уже безпрестанно начала жаловаться на большѣе и большѣе стесненiе въ груди и на усиливающiйся кашель. Заметивъ необычайную перемену въ лицѣ ее, бывшiй тутъ ризничiй iеромонахъ Владимiръ поспѣшилъ позвать доктора.
Не прошло и десяти минутъ, какъ Графини не стало въ живыхъ. Сидя на диванѣ прямо противъ образа Божiей Матери, съ вѣрою и любовью взирая на милосердную Небесную Царицу, она испустила послѣднее дыханiе, скончалась тихо и безболѣзненно, какъ бы уснула сладкимъ сномъ послѣ великого подвига и трудовъ. Смерть ее поразила всѣхъ окружавшихъ не столько страхомъ какой обыкновенно испытываютъ люди при внезапно умирающихъ, сколько невыразимымъ какимъ-то умиленiемъ.
Исполняя желанiе Графини, архимандритъ Мануилъ за нѣсколько минутъ до ее кончины прочиталъ надъ главою молитву: «Богородице Дѣво, радуйся!», благословляя умирающую, и эта молитва была послѣднею здѣсь, на землѣ для блаженного ее слуха. Эту самую молитву, как мы знаемъ уже, Графиня повторяла по нѣскольку разъ въ день; для нее ночью покидала покой и часто вставала отъ сна.
Iеромонахъ Владимiръ прочиталъ надъ Графинею молитву отходную. Сама она въ боренiи послѣднемъ только успѣла вознести нѣсколько самыхъ умилительныхъ взглядовъ на образъ Пречистой Божiей Матери Иверской, когда закрылись глаза и уста ее, когда опустились руки на колѣни. Находившiйся при ней слуга въ изумленiи упалъ на колѣни передъ своею госпожой и горькими, непритворными слезами омочилъ ее ноги. Такимъ образомъ, въ три четверти шестого часа уже не было въ живыхъ графини Анны Алексѣевны. Нельзя изобразить всей глубины скорби и горести иноковъ Юрьева монастыря, привыкшихъ видѣть Графиню постоянно въ своемъ храмѣ. Скоро во всей обширной Россiи разнеслась печальная вѣсть о ея смерти. Великое и непритворное стенание о ней объяло всѣх, кто только зналъ усопшую. Со времени кончины Графини, въ продолженiи пяти дней, почти безпрестанно служили панихиды по усопшей епископъ Леонидъ, викарiй Новгородскiй и Настоятель Юрьевской обители архимандритъ Мануилъ съ братiею и другiе настоятели изъ всѣхъ новгородскихъ монастырей.
Въ воскресенье, 10 Октября, происходило отпѣванiе тѣла Графини Анны Алексѣевны. Изъ Георгiевскаго собора, въ которомъ совершалась литургiя, останки благочестивой Графини при полномъ многочисленномъ соборѣ новгородскаго духовенства, въ предшествiи Епископа, съ пѣснями духовными перенесены были въ нижнюю церковь Похвалы Пресвятой Богородицы, гдѣ такъ любила молиться покойная. Здесь они были вложены въ мраморный склепъ въ особенной пещерѣ, рядомъ съ гробомъ архимандрита Фотiя. При перенесенiи гроба рыданiя и стоны раздались по всей церкви и сопровождали усопшую до могилы. «Прости», – раздавалось со всѣхъ сторонъ, – «прости, мать наша и благодѣтельница!»
VI. ПРЕПОДОБНАЯ АГНИЯ.
Широко распространенъ слухъ о томъ, что Графиня Анна была тайной монахиней. Теперь это трудно долѣе держать въ секретѣ, да и не имѣетъ смысла.
Послѣ смерти Графини въ ее молебной комнатѣ было обнаружено большое Евангелiе. Оно было необходимо ей для постоянного чтенiя, а по отшествiи владелицы въ мiръ иной съ прочими вещами перешло въ собственность Юрьева монастыря. Въ этомъ Святомъ Евангелiи, покрытомъ серебряными съ позолотой украшенiями по красному бархату, на послѣдней страницѣ была обнаружена любопытная дарственная надпись; изъ нее становится ясно, что Графиня на самомъ дѣлѣ была монахиней. Надпись гласила:
«Да благословитъ Господь душу твою, сестра во Христѣ ЕИНГА: читай эту книгу и да поможетъ она понять, въ чемъ состоитъ воля Божiя и постичъ сердцемъ непреходящiе тайны Его. Молись также и обо мнѣ и прими сей священный подарокъ отъ руки Матери Божiй, отъ Госпожи нашей, настоятельницы пещеръ Кiевскихъ, отъ Госпожи твоей и моей. Схимонахъ Парфенiй. 1845, августа 22-го. Аллилуйя».
Ясно, что имя Еинга здѣсь – это монашеское имя Графини – Агнiя; оно написано наоборотъ (въ звательномъ падежѣ – Агнiе), чтобы сохранить тайну. Это же имя написано открыто въ томъ самомъ Евангелiи, въ концѣ, послѣ двенадцатой строки евангельской. Очевидно, надпись сдѣлана рукой отца Парфенiя, старца Кiево-Печерскаго, возможно, какъ разъ онъ и постригъ Графиню. Здѣсь сначала написано чернилами слово «конецъ», затѣмъ нарисованъ будто бы цвѣтокъ, а подъ нимъ, другъ напротивъ друга, являются имена: Парфенiй и Агнiя.
Этотъ фактъ вмѣстѣ со многими другими свидѣтельствами и вѣсь образъ жизни Графини въ цѣломъ не оставляетъ мѣста сомнѣнiямъ: она (возможно, въ 1845 году) стала монахиней Агнiей, и въ этомъ священномъ призванiи черпала силы для своей дивной, добродѣтельной и подвижнической жизни.
Услышавъ о ее смерти, бывшiй министръ Народного просвѣщенiя князь Платонъ А. Ширинскiй-Шихматовъ, написалъ архимандриту Мануилу слѣдующее о Графинѣ и ее значительности:
«Мы утратили живой, поучительный примѣръ древняго христiанскаго благочестiя, столь редкого въ наши дни, но мы обрели крепкого заступника предъ Престоломъ Божiимъ. Она не забудетъ насъ въ горней обители, какъ и здѣсь внизу, она не забывала последнего изъ братiевъ во Христѣ, просившего о помощи. Здѣсь, въ пучинѣ жизни, волнуемой штормами опасностей, священная память о ней долго будетъ путеводной звѣздой, ведущей въ мирную гавань спасенiя. Добродѣтели Графини, которые можно теперь открыть отъ завѣсы скромности, не боясь причинить ей вреда, долго будутъ служить намъ урокомъ благочестiя, тѣмъ болѣе дѣйственнымъ, что онъ разрешаетъ самую, пожалуй, трудную задачу: соединенiе строгой христiанской жизни и внутреннихъ усилiй предъ обязанностями, налагаемыми высокимъ положеньемъ въ обществѣ и правилами приличiя суетнаго свѣта».
Анонимный авторъ первыхъ «Воспоминанiй» о Графинѣ, написанныхъ вскорѣ послѣ ее смерти, отмѣчаетъ: «Не утѣшительно ли видѣть въ нашемъ вѣкѣ, въ современныхъ намъ лицахъ, повторенiе того, чѣмъ отличались первые вѣка Христiанства? Такова предъ нами Графиня Анна, самымъ именемъ своимъ выражавшая благодать, ея предизбравшую ко благу Церкви! Въ ее лицѣ какъ бы опять ожила для насъ одна изъ двухъ Меланiй Римскихъ. И та, и другая единокровные, обремененные и славою, и богатствомъ своихъ предковъ, тяготятся житейскою славою; внявъ проповѣди Блаженнаго Iеронима и другихъ благочестивыхъ мужей, они обращаютъ свои палаты въ молитвенные келлiи, заключаясь отъ взоровъ докучливаго мiра въ тайную клеть своего дома и сердца, потомъ странствуютъ по святымъ мѣстамъ, питаютъ тамъ отшельниковъ и исповѣдниковъ имени Христова, потомъ, по мѣрѣ умноженiя духовнаго богатства въ душахъ ихъ возвышенiя въ подвигахъ, хотятъ совершенно развязаться со своими несметными богатствами, чтобы все раздать Церкви и нищимъ, и едва достигнувъ этой высокой нищеты, обѣ кончаютъ молитвенно дни свои подъ сѣнiю Вифлеемскаго вертепа. Не встречаемъ ли мы нѣкоторые черты изъ замѣчательной жизни обѣихъ Меланiй Римскихъ въ нашей Русской Меланiи?»
Отличительная черта характера Графини, ея пламенная вѣра, смиренiе, благочестiе и неистощимая благотворительность не могутъ остаться безплодными примѣрами для христiанина, познавшаго суетность мiрскихъ развлеченiй и неизмѣнность вѣчнаго воздаянiя.
Да упокоитъ Господь душу Графини Анны, тайной монахини Агнiи, и да причислитъ ее къ избраннымъ Своим.
Iеромонахъ Серафимъ Роузъ.
Октябрь 1977 г.
источник материала
