Чин священного коронования. (Исторический очерк образования чина).
К.М. Попов.
Царское венчание и чин его перешли на Русь из Византии, откуда первоначально были получены и царские инсигнии. Такую генетическую связь русского венчания царей с византийским устанавливают исторические показания как русские, так и греческие, и даже русская народная легенда. Полученный из Византии чин венчания на Руси продолжительное время постепенно развивался, осложняясь в идейной стороне и соответственно этому в подробностях ритуала. Но это развитие не было оригинальным и шло параллельно с развитием коронационного чина в Византии. Отсюда следует, что ясно представить себе историю русского чина священного коронования нет возможности без ознакомления с историею византийского коронационного чина и посему мы сперва поведем речь об исторических судьбах греческого чина коронации, а затем посмотрим, как воспринималось на Руси то историческое развитие, которому этот чин подвергался у себя на родине.
I. Чин коронования в Византии.
Византийский император Константин VII Баргянородный (913-959) занес в свое сочинение "De administrando imperio" легенду, приписывающую коронованию чудесное происхождение и возводящую его к первому христианскому императору Константину Великому. Предупреждая ο грозящих целости и безопасности империи опасностях со стороны окружающих ее воинственных кочевых народностей, Константин Порфирогенит внушает сыну и его преемникам по трону: "если когда-нибудь Хазары или Турки или Россы или какой-нибудь другой из северных и скифских народов потребует в знак рабства и подчиненности присылки ему царских инсигний: венцов или одежд, то должно знать, что эти одежды и венцы не людьми изготовлены и не человеческим искусством измышлены и сделаны; но в тайных книгах древней истории записано, что Бог, поставив царя Константина Великого первым христианским царем, чрез ангела своего послал ему эти одежды и венцы" .
Таким образом в Византии коронацию вели от Константина Великого. Совсем другое утверждает русская народная легенда, относящая происхождение ее к более позднему времени, ко времени какого-то византийского Императора Льва. Имеем в виду так называемую "повесть ο Вавилоне", которая вводит нас в те времена, когда славный при царе Навуходоносоре город Вавилон "пуст сталъ", зарос травою, в которой гнездились "гада всякия, змии и жабы великия, им же числа несть", и был вокруг обогнут одним громадным "великим змием". Под защитой змииного воинства в городе хранились царские инсигнии Навуходоносора. Прослышал ο них греческий царь Лев, во святом крещении Василий, и пожелал добыть их себе. С этою целью он послал туда трех блогочестивых мужей христианского "роду": гречанина, обежанина (абхазца) и словянина, которые с разными приключениями добрались до царской сокровищницы и в ней нашли "два венца царьскихъ" с грамотой. Грамота гласила: "сии венцы сотворены бысть, егда Навходоносор царь тело златое сотвори, а ныне будут на Греческом царе Льве, во святом крещении Василии, и на его царице Александре". Кроме того послы нашли еще "крабицу (коробку) сердоликову", в которой "бысть царская багряница, сиречь порфира", a по одному варианту в крабице лежали "царский виссон и порфира и шапка Мономахова, и скипетр царский". С найденными вещами послы вернулись к царю. Царь с ними "поиде к патриарху" и тот возложил венцы на него и его супругу .
Легенде сначала приписывалось византийское происхождение и из нея делался поспешный вывод, что "греческая империя чины церковного венчания получила с Востока" . Лишь в недавнее время установили, что легенда возникла на русской почве , где были подходящие мотивы для ее появления, и стали рассматривать ее, как самобытный русский политический памфлет sui generis. Taким образом повесть ο Вавилоне не может подрывать показания Константина Порфирогенита. Другие же русские повести прямо подтверждают его.
Русские с XV в. усиленно стремились связать свою царскую династию с римскою. Известное "родословие великих князей русских" ведет их родовую линию от кесаря римского Августа. Ho русские не удовлетворились римскою генеалогиею своих князей. Они наградили их и римскими царскими регалиями. Они утверждали, что великий князь Владимир принял диадиму и венец греческого царя Константина, а также "крабийцу сердоличную, из нея же веселяшеся иногда Август кесарь римский", и другие инсигнии .
Упоминание об Августе, кесаре римском, имеет немаловажное значение: оно ставит византийскую коронацию в связь с древне-римскою. Если сопоставить это упоминание с византийскою легендой, возводящей коронацию к Константину Великому, мы можем яснее представить себе происхождение византийской коронации. Византийская коронация унаследована от древнего Рима. Такой генезис ее заставляют признать также соображения общого характера, которые несколько восполняют пробел в документальных исторических показаниях об этом преемстве И в частности ο коронации Константина Великого.
Государственная жизнь Византийской империи представляла прямое продолжение древне-римского государственного строя. Крутая ломка государственного строя, по существу, невозможна и при новых принципах жизни уцелевают старые формы, конечно, не все, а какие могут. Некоторые учреждения, имевшие место в языческом мире и не мирившиеся с христианскими началами, утратились всецело, заменившись новыми. Но многие остались существовать. Некоторые из них не заключали ничего противного христианской религии или были безразличны с нравственной христианской точки зрения и могли остаться в прежнем виде. Относительно других императоры позаботились изменить их языческую физиономию под влиянием христианства. Коронация принадлежит к явлениям второго порядка. Она существовала в языческой империи и несомненно из нее перешла в христианскую с некоторыми изменениями. Такой переход мог совершиться тем легче, что для нее имелась христианская основа в истории богоизбранного еврейского народа, цари которого носили царские инсигнии: венец и порфиру (2 Цар. 1, 10 и др.).
Наконец, мы нашли исходное начало византийской коронации и оно-то поможет нам осветить ее первоначальную историю, имеющую большие пробелы.
Первое упоминание ο коронации дошло до нас лишь из самого конца IV в., из времени императора Феодосия Великого (394 г.) . Затем Константин Порфирогенит дает нам описание нескольких коронаций V и VI вв. Он сразу переходит к передаче современного ему чина коронации (первой половины X в.) [10] и открывающийся пробел заполняется лишь несколькими отрывочными пояснительными сведениями, которыя дают нам другие историки. Вот и весь исторический материал, которым мы располагаем.
Изучая этот материал, мы приходим к таким выводам. В Византии, при вступлении на престол, император дважды короновался. Одна была гражданская коронация, унаследованная из древняго Рима, ἡ ἀρχαιότης — как называет ее Константин Порфирогенит [11]; другая — церковная.
Порядок замещения престола был избирательный. За избранием всегда следовало провозглашение избранного царя, ἀναγόρευσις. Избранный восходил на щит и на нем поднимался, приветствуемый народными кликами. Прежде чем войти на щит, он сам короновался, надевал венец и порфиру [12]. Это провозглашение некоторое время происходило на Марсовом поле; при императоре Анастасии (491 г.) оно было перенесено на ипподром [13].
Существенно необходимым для новоизбранного императора считалось и церковное венчание от патриарха. После провозглашения император следовал в церковь, где венец на него возлагался рукою патриарха.
Устанавливая существование коронации в двух видах, историки далее говорят об обычае (ἔϑος) [14], законе (νόμος) [15], чине (τάξις) [16], который соблюдался при коронации. Это упоминание дает возможность предполагать существование известного церковного чина, каким совершалось патриаршее венчание императоров. Давая подробное и обстоятельное описание ритуала гражданской коронации, историки к сожалению дают мало данных для суждения ο содержании церковного чина. Прежде чем мы попробуем воссоздать на основании их показаний содержание чина церковного венчания, мы заметим, что чин этот постепенно развивался и осложнялся. Это развитие определялось особыми условиями. При провозглашении старались держаться традиционных обычаев, но не строго; сравнивая описания разных провозглашений, находим и "отмены" и прибавки. Все это зависило от личных вкусов императора. Константин Порфирогенит заявляет, что он для того и дает описания провозглашений нескольких императоров, чтобы последующие императоры могли выбрать удобное и нравящееся им. Поэтому-то он же, замечая, что в провозглашении императора держались традиции и обычая, в то же время говорит, что в некоторых случаях император делает, как желает, или делает, если ему нравится (ὡς βούλεται, ἐὰν ἀρέσϰει) [17]. Итак как в Византии мы замечаем определенное стремление к ослаблению языческого элемента в пользу христианского, постепенный разрыв с древностью, то естественно и коронационный ритуал все более и более приобретает христианскую окраску; церковная сторона его развивается и осложняется, а гражданская коронация претерпевает отмены.
Развитие чина двигалось медленными шагами и чин IV в. очень прост. Патриарх возлагает лишь венец [18]. В V в. он немного сложнее. Патриарх возлагает венец, но предварительно бывает чтение евангелия и приобщение императора запасными дарами [19]. В конце V в. он получает новые черты. Мы узнаем, что пред возложением хламиды и венца патриарх творит молитву и поется "Господи помилуй" [20]. Мало этого. От императора требуется исповедание веры. В 491 г. патриарх Константинопольский Евфимий потребовал от импер. Анастасия, чтобы он, прежде венчания, "представил ему собственноручно написанное, страшными клятвами утвержденное обещание в том, что он будет хранить веру в целости" [21]. Требование возникло по поводу сомнений в православии Анастасия. Анастасий выполнил его, а затем оно вошло в чин, как постоянная составная его часть. — Описания коронаций последующих императоров говорят только, что патриарх ἐποίησεν εὐχην — творил молитву. Новую подробность узнаем лишь из IX-го века. Об импер. Михаиле передается, что его коронация совершалась на амвоне (ἐν τῷ ἄμβωνι) [22].
Кроме того, мы узнаем еще ο бывшем у византийских императоров обыкновении короновать своих супруг и наследников, причем обычно венцы на них возлагались императором, который принимал их из рук патриарха [23].
Не смотря на видимую незначительность исторических показаний ο содержании чина, мы находим, однако, что уже в начале IX в. определились все существенные черты, которыми характеризуется первый дошедший до нас чин коронации (из X-го в.). Вот эти черты, а) царскими инсигниями неизменно являются порфира и венец, б) возлагаются инсигнии патриархом в церкви на амвоне, в) при этом патриарх читает молитву, г) императрица и наследник коронуются рукою императора, д) от коронуемого требуется исповедание веры и обещание хранить православие. Если что нового и дает нам чин X в., так только то, что он знакомит нас с ритуалом и порядком, вь каком следуют в чине составные части.
Чин X в. имеет такой вид. Император в торжественной процессии является в храм св. Софии. В так называемых серебряных воротах (εἰς τὰς ἀργυρᾶς πύλας) он зажигает свечу и вместе с патриархом идет на солою. Здесь они молятся пред царскими вратами и переходят на амвон, где на особом столике лежали порфира и корона. Патриарх совершает молитву над порфирою и, по окончании молитвы, чины двора (кувикулярии — οἱ τοῦ ϰουβουϰλείου) брали порфиру и надевали ее на императора. Затем патриарх читал молитву над венцем и, по прочтении ее, брал венец и возлагал его на голову императора. При этом все присутствовавшие в церкви возглашали: Свят, Свят, Свят, слава в вышних Богу и на земли мир. Это славословие возглашалось трижды и непосредственно за ним следовало многолетие нововенчанному царю, по выслушании которого царь садился на престол и принимал поздравления. "Остальное, — читаем в чине, — что касается до приобщения, совершается по обычаю праздников", т. е. так же, как в великие праздники, в день коронования император приобщался св. таин [24].
Коронация императриц и наследников совершалась тем же порядком и с тем лишь различием, что, как и прежде, император сам возлагал на них порфиру и венец, принимая эти инсигнии из рук патриарха [25]. Была еще особенность в чине коронования наследника. Когда император возлагал на него венец, присутствовавший в церкви народ возглашал "достоин" — ἄξιος [26].
Однако, приведенный чин дает нам неполные сведения и ничего не говорит ο том, какия молитвы читает патриарх над порфирой и венцем, не приводит текста молитв. Эти молитвы, однако, дошли до нас из богослужебных книг древней Византии. Это те же самыя две молитвы, которые входят в состав современного нам русского чина священного коронования. Выведенный нами чин венчания несомненно имеет в виду эти молитвы, потому что то чиноположение, в котором мы встречаем их, по ритуалу совершенно тожественно с ним [27]. Тоже самое, с другой стороны, подтверждается и тем, что чин с молитвами, так же, как и чин без молитв, ничего не знает ο миропомазании. Ясно, что чин с молитвами современен чину без молитв. Он явился не позднее первой половины X в., потому что из второй половины этого века мы уже знаем ο существовании миропомазания, как составной части царского венчания. Правда, в первой молитве мы читает следующие слова: "сам и ныне... верного раба Твоего помазати удостой елеом радования"; в этих словах как будто содержится указание на помазание. Но с этим согласиться нельзя. Непонятно тогда, почему в ритуале умалчивается ο совершении мѵропомазания? Почему молитва говорит ο елее радования (τῷ ἐλαίῳ τῆς ἀγαλλιάσεως), а не прямо о мѵре? Видеть в этих словах молитвы указание на мѵропомазание тем более необязательно, что в связи с следующими за ними словами: "одей его силою с высоты" в них всегда можно видеть только метафорическое выражение.
Точно определившийся к половине X в. чин священного коронования во второй половине этого столетия снова осложнился. В него введено было, как мы уже сказали, помазание коронуемого св. мѵром. Первое упоминание ο царском помазании (τὸ χρίσμα τῆς βασιλείας) находится в соборном акте Константинопольской церкви из времени патриарха св. Полиевкта. Краткую выдержку из этого акта приводит известный комментатор церковных правил патриарх антиохийский Феодор Вальсамон в толковании на 12-е правило Анкирского собора. В приводимом им извлечении из акта действие царской хрисмы приравнивается к действию таинства миропомазания: как и последнее, первое изглаждает прежде содеянные грехи [28].
С этого времени летописцы и историки византийские, говоря ο царском венчании, всегда упоминают ο помазании. Так Никита Хониат передает ο помазании св. мѵром императора Мануила Комнина (1143 г.) [29], Никифор Григора ο помазании Феодора Ласкариса [30], Георгий Пахимер ο помазании сына Андроника Комнина-Михаила [31].
Какие выводы можно сделать ο времени присоединения к коронации мѵропомазания? Если принять во внимание то обстоятельство, что Константин Порфирогенит ничего не говорит ο миропомазании, что ο нем не упоминается и в чине, соответствующем показаниям Константина Порфирогента, и что, после первого упоминания ο нем в начале второй половины X в., свидетельства ο нем почти постоянны, можно отнести и его появление к половине X в. Правда, некоторые историки конца X в. и начала XI ничего не говорят ο помазании и лишь передают ο венчании. Так Лев диакон про Иоанна Цимисхия пишет, что он по обычаю был увенчан от патриарха [32]. Михаил Атталиат, передавая ο коронации императора Михаила Комнена (31 августа 1057 г.), говорит только, что он в великой церкви получил венец из рук патриарха на амвоне [33]. Кедрин то-же самое про Иоанна Цимисхия [34]. Но из этого отнюдь нельзя делать вывода ο том, что миропомазание при короновании могло существовать и до X-го века и историки тех времен умалчивали ο нем, употребляя для обозначения коронования термин вечания, который, очевидно, был техническим, так как остался существовать и тогда, когда миропомазание несомненно было. Но было бы странно допустить упорное и единодушное шестивековое замалчивание такого важного действия в короновании; нельзя не согласиться, что, если бы мѵропомазание тогда входило в чин коронования, кто-нибудь из историков проговорился бы об этом, по крайней мере Константин Порфирогенит, точно и подробно описывающий нам чины и обряды своего времени, не преминул бы зарегистрировать его.
Признавая, что миропомазание введено в чин коронования в половине X в., мы позволяем себе высказать смелое предположение, что первым помазанником на византийском троне был император Иоанн Цимисхий (969-976).
Изучая византийский коронационный чин, можно заметить, что развитие его идет параллельно с изменением взглядов на царскую власть. С постепенным возвышением императорской власти, с признанием за нею даже божественного достоинства естественно было особенным образом и посвящать в носители божественных сил. Коронация превратилась в τὸ τῆς βασιλείας μυστήριον [35], какое качество ей и придало миропомазание.
Если посмотреть в чин коронования, по какому оно совершалось в соединении с священным миропомазанием, мы действительно согласимся его назвать таинством. Состав чина коронования в соединении с миропомазанием сообщает из XIV в. император Иоанн Кантакузин в своей истории. Изложим вкратце этот чин (βοσιλιϰὶ τελετή по Кантакузину) [36]. После провозглашения на щите, император следовал в храм, где уготовлялся деревянный со ступенями чертог (οἵϰισϰός), в который и вводили императора. Здесь он облачался в порфиру и широкий пояс, ранее освященные архиерейским благословением, и садился на стоявший здесь золотой трон, возвышавшийся на 4 или 5 ступенек и слушал литургию. Пред Трисвятым выходил из алтаря патриарх и становился на амвон. Старшие священнослужители шли за царем и приводили его на амвон. Патриарх произносил молитвы на помазание царей составленные, одни про себя, другие в слух всех, и умолял Бога за мѵропомазываемого. После этого, сняв свой головной покров, патриарх божественным миром крестообразно помазывал голову царя, провозглашая громко: свят. Его возглас подхватывали стоящие на амвоне, а за ними весь народ, и возглашали трижды: свят. После этого диаконы выносили из алтаря корону и патриарх, взяв ее, возлагал ее на голову царя, произнося: ἄξιος. Клир и народ трижды повторяют. Потом литургия продолжается своим порядком, и, император, если у него нет жены, возвращается на трон. Если же он женат, его жена приводится к солее; царь, взяв приготовленную ей корону и, сойдя с амвона, возлагает ее на императрицу, на что она кланяется императору, исповедуя свое рабство ему и как мужу и как царю. Патриарх же в это время, стоя на солее, возглашает молитвы ο царе, царице и подданных. Литургия продолжается обычным порядком; в нее лишь вставляют песнопения, приличные торжеству. Пред великим входом, выходят высшие диаконы и приглашают царя в предложение, где находятся святые дары. Здесь император надевал золотую мантию поверх порфиры, и, взяв в правую руку крест, а в левую скиптр, шел в великом входе. По обоим его сторонам следовали Варанги с секирами и блогородные юноши, а непосредственно за императором диаконы и священники со св. мощами и святыми дарами. По греческому обычаю с дарами обходили храм и возвращались к солее. На солею поднимался лишь один император и приветствовал стоявшегона другом конце солеи в царских дверях патриарха. Затем следовало поминовение царя и после него царь, снявши мантию, уходил на трон. Литургия совершалась обычным порядком до времени причащения. Если царь готов был к принятию св. таин, он, по новому приглашению диаконов, входил царскими дверьми в алтарь. Здесь он брал кадило, кадил трапезу вокруг и патриарха. После каждения царь снимает корону и передает ее диаконам. Патриарх же подает ему в руки чашу с божественною кровью и сообщает его крови не лжицею, но по образу священническому. После этого, надев корону, царь оставляет алтарь. По окончании литургии, получив благословение от патриарха и других епископов и облобызав их десницы, идет в так называемый катехумен, где принимает приветствия.
Мы не упомянули еще об исповедании веры. Оно составляло непременное требование и император всегда наперед зоготовлял исповедание, которое сначала возглашалось в церкви, а затем за собственноручной подписью передавалось императором патриарху. Оно содержало никео-цареградский символ и обещание хранить апостольския предания и установления соборов вселенских и поместных [37].
Как видим, чин приобрел очень сложный и подробный вид. В нем прибавилось лишь одно новое основное действие, но ритуал в подробностях расширился весьма значительно. Пышный расцвет величия и блеск императорской власти дали ей конкретное участие в одном из важных моментов литургии: в великом выходе и открыли путь к престолу чрез царския врата, дали царю в руки кадило с Фимиамом и в уста чашу с божественной кровью.
Этот чин стал обычным чином коронования и императоры лишь заботились ο точном выполнении его предписаний без всяких опущений [38]. Чин прекратил свое развитие и мы находим его в одном неизменном виде и у Кодина в сочинении "об обрядах Константинопольского двора и чинах великой церкви" [39] и у иеродиакона русского Игнатия, очевидца коронации импер. Мануила Палеолога [40] в 1392 г. и, наконец, у Симеона Солунского в его истолковании чинов церковных [41].
Впрочем, если императоры боялись делать опущения в чине, то прибавлений не избегали. Так, передавая чин коронования, иеродиакон Игнатий и Симеон Солунский говорят об акакии (ἀϰαϰία), как принадлежности коронации. Это любопытное историческое явление, ο котором ничего не знает Иоанн Кантакузин и которое на Руси не было известно. В противовес блеску коронации, который мог надмевать, в Византии старались ввести в коронацию напоминание ο бренности всего земного. В разное время это делалось различно. Иерод. Игнатий передает, что в его время после того, как патриарх приветствовал императора с совершением коронования "приступят к нему мраморницы, и гробоздателие: и принесши показуют ему мраморие и камние и к нему глоголют: которым лицем велит держава твоя быти гробу твоему" [42]. Во времена же Симеона Солунского употреблялась акакия в собственном смысле или шелковый платок, землею наполненный; он во время коронования возлагался на левую руку царя [43].
В XIV в. потребовалось научить императоров смирению и вот в состав коронации входит употребление акакии, имевшей место при императорских выходах в торжественные праздники: Пасхи [44], Пятидесятницы [45], Рождества [46].
На этом и прикончилось развитие византийского коронационного чина: оно далее не пошло. Co времени Симеона Солунского мы уже не находим новых черт в чине коронации и теперь смело можем перейти к обозрению истории чина на Руси. Изучение византийской истории, как увидим, поможет нам разобраться в ее показаниях и даст полезное и надежное руководство для освещения хода русской истории чина.
2. Чин коронования на Руси.
Доселе с определенностью не установлена хронологическая дата появления царского венчания на Руси. Сохранившиеся литературные памятники, единогласно выводя его из Византии, в то же время дают разноречивые хронологические показания. Одна группа памятников указывает первовенчанного русского князя в великом князе Владимире Всеволодовиче Мономахе (1113-1125), другая приписывает первовенчание великому князю Владимиру Святому (Святославичу 972-1015). Разница значительная, на целое столетие. Мы по достоинству оценим эту разницу, если примем во внимание, что конец X в. и начало XI в., как мы видели, в Византии является переходным моментом для чина коронования: в этот период чин вступает в новую стадию развития. Очевидно, что для правильного освещения истории русского коронационного чина, стоявшей в зависимости от византийского, не безразлично будет, станем ли мы начало венчания на Руси возводить к X в. или относить к началу XII века. Неизбежно, таким образом, требуется более или менее определенное решение вопроса ο том, какое из двух хронологических показаний достовернее.
Пользовалось широкою распространенностью сказание "О поставлении Великих Князей Российских на великое княжение святыми Бармами и Царским Венцем, откуду бе, и како начаша ставитися". Вот его содержание: "В лето 6722 (1114) бысть князь Великий Владимир Всеволодович, рекомый Мономахъ... Той бо Мономах прозвася от таковыя вины. Егда сяде в Киеве на великое княжение, начат совет творити со князи и с бояры и с вельможи, глоголя тако: Еда аз мал есмь, иже прежде мене царствовавшихъ?.. Якоже князь великий Олег взял с Царя-града велию дань и здрав возвратися во свояси; а потом князь великий Всеслав Игоревич взял на Константине граде тяжчайшую дань... и ныне убо ищу совета: и кий совет ми воздаете? Отвещаша же князи и бояре и воеводы его: мы есмы все раби твои под твоею паствою и властию. Владимир же, совокупя многия тысячи воинства, отпустил их на Фракию Царяграда область; и поплениша их области довольно и возвратишася. Тогда бе в Царе-граде блогочестивый царь Константин Мономахъ... отряжает убо послы к великому князу Владимиру Всеволодовичу: митрополита Ефесского Неофита и с ним двух епископов Милитинского Евста Фия и Стратига Антиохийского и иных своих блоговерных. Co своея же царския выи снимает животворящий крест из самого животворящого древа, снимает же от своея главы царский венецъ; посылает же ожерелье сиречь святыя Бармы, яже на плещу свою возлагаше, и цепь от злата Аравийского сковану и иные многие дары царские... крабийцу сердоликову, ею-же Август царь римский веселяшеся" и посылает "сии честные дары, от поколений царских жребий, на славу и честь и на венчание великого и самодержавного царствия" великому князю Владимиру. Цель дара такая: "мы просим мира и любви, яко да церкви Божия будут и все православие в покое; яко да нарицаешися отселе Боговенчанный царь". "Оттоле и до ныне — говорится в конце сказания — тем царским венцем венчаются великие князи, егда поставляются на великое княжение Российское" [47].
Сказание заключает несколько исторических несообразностей, почему называется прямо "сказкой" [48]. Во-первых, как сам Владимир Мономах заявляет, он в детстве получил наименование Мономаха [49]; во-вторых, неизвестно, чтобы Владимир Мономах вел войну с Византией, и трудно даже допустить эту войну, так как, по летописи, он вел лишь охранительныя войны (с половцами), а не наступательныя; въ-третьих, сказание допускает грубый анахронизм. Владимир Мономах не мог вести войны с Константином Мономахом, потому что был великим князем с 1113 года, а византийский император Константин Мономах умер в 1055 г. [50] Этот анахронизм давно был замечен и давно уже старались его устранить; отстаивая присылку инсигний Владимиру Мономаху, указывали виновника ее в современнике Владимира Мономаха византийском императоре Алексие Комнине, приславшем на Русь инсигнии Константина Мономаха. Из XVII в. даже дошла грамота якобы Алексия Комнина к Владимиру Мономаху, в которой говорится ο тех же посылаемых им инсигниях, какия перечисляются в сказании [51]. Но эта попытка исправить хронологическую несообразность сказания не имеет под собой исторической почвы. В четвертых, Константин Мономах присылает Владимиру дары с митрополитом ефесским Неофитом, но в списке ефесских митрополитов имени Неофита не отыскивается [52]. Наконец, фиктивный характер сказания явствует из того, что до начала XVI в. великокняжеския инсигнии не называются "мономаховыми". Повидимому, вполне естественно было бы найти таковое название их в "духовныхъ" грамотах великих князей, но его и не оказывается. Упоминая те же княжеския инсигнии, какия мы находим в повести: шапку, бармы, цепи и крабийцу, эти грамоты не называют их Мономаховыми. Так в первой княжеской духовной, дошедшей до нас, духовной великого князя Иоанна I Даниловича Калиты (1328 г.) мы читаем: "а при своем животе дал есмь сыну своему Семену: 4 чепи золоты, 3 поясы золоты, 2 чаши золоты с женчуги, блюдце золото... а из золота дал есмь сыну своему Ивану: 4 чепи золоты, пояс больший с женчугом, 2 чашки золоты, блюдо серебрьно — а из золота дал есмь сыну своему Андрею: 4 чепи золоты, две чары золоты… Α из порт моих Семену кожух черленый, шапка золотая, а Ивану коць великий с бармами; Андрею скорлатное портище сажено з бармами" [53]. Очевидно, тогда еще не знали ни ο каких фамильных Мономаховых регалиях. "Чепей" было 12 и ни одной из них особенного значения не придавалось. Оне ценятся лишь, как металл, как золото, на ряду с поясами, чарами, чашами и чашками, блюдами и блюдцами. Шапка одна, но барм два экземпляра и ни один из них не считается специфическою принадлежностью великокняжеского достоинства, так как Семен, великий князь, не получает барм, а достаются они младшим князьям Ивану и Андрею. Бармы здесь просто княжеская одежда (порты), которою сам князь "наряжаетъ" свои коци и кожухи и Семену предоставляется самостоятельно соорудить себе бармы. Нет здесь также крабицы сердоликовой и креста животворящого. В последующих грамотах, правда, уже неизменно старшему князю передаются чепь золотая, шапка и бармы [54], являются коробка сердоликовая [55] и крест животворящий [56], но ο Μοномахе ни слова. Между тем так естественно было бы встретить упоминание ο нем, если бы это были наследованныя от него регалии; встречаем же мы здесь такия точныя и определенныя показания: крест (икона) Парамшина дела [57], крест Петра чудотворца [58], крест золот Борисоглебской, крест золот Михаиловъской Владычень" [59] "икона Филофеевъская" [60] и мн. др. Крест животворящий далее является лишь в начале XVI в. [61], коробка сердоликовая лишь во второй половине XIV в. [62]. Естественно было бы встретить далее наименование великокняжеских регалий Мономаховыми в подробно изложенном чине венчания внука Иоанна III князя Димитрия Ивановича 1498 г., но мы его в чине этом не находим.
Из сказанного вытекает, что начало XVI в. можно считать приблизительным периодом появления "сказки" ο Мономаховых регалиях [63]. Если обратить внимание на политическия условия конца XV и начала XVI вв., мы найдем, что они вполне блогоприятствовали возникновению сказания и его популярности.
Могущество великого княжества Московского росло. Оно давно уже подчинило многих удельных князей, превратившихся в Московских придворных бояр, а во второй половине XV в. нанесло решительный удар и старой Новгородской свободе. Самыя внутренния отношения московской власти все больше изменялись в смысле окончательного единодержавия и самодержавия. Московский великий князь величал себя "единымъ" Государем всея России [64] и частенько писался "царемъ" [65]. В то же время в русском обществе начинает циркулироват идея, что русское государство является прямой преемницей павшей византийской империи. Москва — третий Рим, занявший место второго Рима после его падения. Софья Палеолог, последняя представительница изчезавшого царственного дома, вступившая в 1472 г. в брак с Иоанном III, по мнению русских, принесла на Русь последние заветы павшей империи. По крайней мере, тогда же Иоанн III заменил русский герб римским двуглавым орлом.
Указанныя притязания на единодержавие и византийское преемство нуждались в историческом оправдании. Таким оправданием и явились легенды, как например: ο белом клобуке и т. д. К числу этих легенд принадлежало и наше сказание. Что в нем могло найти себе оправдание притязание на единодержавие, видно из того, что Иоанн Грозный упорно ссылался на это сказание, доказывыя им свое право на царский титул, в своих дипломатических сношениях с польским королем Сигизмундом Августом, не хотевшим признать за ним этого титула [66]. Находила в сказании опору и идея византийского преемства. Митр. Макарий писал в степенной книге, что Владимир принял дары "мужества ради своего и блогочестия и — не просто рещи — таковому дарованию не от человек, но по Божьим судьбам неизреченным претворяюще и проводяще славу греческого царства на российского царя" [67].
Понятно также, почему в повести выведена личность Мономаха. Как обстоятельно доказано г. Вельтманом, слово "Мономахъ" у русских считалось синонимом самодержца [68]. Ясно, что самодержец Владимир должен был получить из Византии и инсигнии.
Итак, анализ повести обнаруживает, что венчание нельзя относить ко времени Владимира Мономаха. Когда же оно появилось на Руси?
Тот же самый Иоанн Грозный, ссылаясь в оправдание своего царского титула на Владимира Мономаха, якобы получившого царския регалии из Византии, одновременно с тем ссылался и на венчание Владимира Святого. "И Василью с товарищи говорити: государь наш зоветца царем потому: прародитель его великий князь Владимир Святославич, как крестился сам и землю Русскую крестил, и царь греческой и патриарх венчали ево на царство Русское, и он писался царемъ" [69], "а как преставился, ино и образ его на иконах пишут царемъ" [70]. Сведение ο венчании Владимира святого у Иоанна Грозного подкрепляется при посредстве иконографии. Иконография и доселе лучшее подтверждение, что первовенчанным князем на Руси был Владимир Святой. Во Владимирском (на Клязьме) Успенском соборе открыта фреска несомненно XII в., на которой Владимир святой изображен в венце, усыпанном жемчугом, с жемчужным крестом на верху и в далматике [71].
Память ο венчании Владимира Святого сохранилась и в произведениях русской народной письменности. Так, например, известная повесть ο Вавилоне, которой мы уже однажды касались, в некоторых редакциях заканчивается повестью ο вторичном переходе полученных Византийским императором Львом инсигний на Русь при Владимире Святом [72]. Но мы имеем письменныя свидетельства ο венчании Владимира Святого и не легендарныя только, а и историческия.
После того, как у Иоанна Грозного вышли с польским королом Сигизмундом Августом продолжительныя препирательства изъ-за царского титула и когда приводимыя относительно царского титула доказательства признаны были с польской стороны неудовлетворительными, Иоанн почувствовал потребность высшей санкции своего царского сана и обратился с этой целью к Константинопольскому патриарху, прося его, чтобы он "о его венчанье блогословенье свое соборне отписал своею грамотою" [73]. Тогда господствовало убеждение, что "венчание (царское) не имеет власти совершать не только митрополит, но и никакой другой патриарх, кроме Римского и Константинопольского". Возложение венца считалось привиллегией (προνόμιον) этих двух патриархов [74]. Патриарх блогословил и успокоил его сперва сам только, а вскоре затем собрал собор, на котором и составлена была блогословенная Ивану Грозному грамота за подписью патриарха, 31 митрополитов, одного архиепископа и трех епископов. В качестве основания для дарования великому князю Московскому: "быти и именоватися во цари законного и блогочестивейшого; увенчанного и от нас законно, купно и церковно (εἶναι ϰαὶ ὀνομάζεσϑαι εἰς βασιλέα νόμιμον ϰαὶ εὐσεβέστατον, ἐστεμμένον ϰαὶ παῤ ἡμῶν νομίμως ἅμα ϰαὶ ἐϰϰλεσιαστιϰῶς)" указывается то, что "он ни от рода изводится и крове царския (ἐϰ γένους ϰατάγεται ϰαὶ αἵματος βασιλιϰον)", именно "от приснопамятныя царицы и государыни Анны" [75]. Эта Анна — супруга вел. кн. Владимира Святого, сестра греческих императоров Василия и Константина [76]. Но это только одно основание. Другое основание указывается в том, что великий князь Владимир получил из Греции царский венец, диадиму и другия царския инсигнии и одежды. Эти инсигнии были возложены на него по воле греческого императора и по блогословению патриарха Константинопольского митрополитом Ефесским и патриархом Антиохийским. Но место в грамоте, трактующее ο втором основании, попорчено. Оно читается по гречески так: "ἐπὶ γὰρ Μονόμαχος δὲ ὁ εὐσεβέστατος βασιλεὺς Κωνσταντίνος,... τότε πατριάρχου, ϰαὶ τῆς τηνιϰαῦτα ἱερᾶς τῶν ἀρχιερέων συνόδου, ἀποστείλαντες τόν μιτροπολίτην Ἐϕέσου ϰαὶ τὸν τῆς Αντιοχ… ἐστεψαν εἰς βασιλέα τὸν εὐσεβέστατον Βελὶϰ Κνὲς Βολοντΐμοιρον ϰαὶ ἐδωρήσαντο αὐτῷ τότε βασιλιϰὸν στέμμα ἐπὶ τῆς κεϕαλῆς ϰαὶ τὸ μετα... διάδημα, ϰαὶ τἄλλα βασιλιϰὰ σημεῖα ϰαὶ ἄμϕια". Множественное: "ἀποστείλαντες" при одном подлежащем, неуместный предлог "ἐπὶ" и другие грамматические недостатки этого места побудили г. Вельтмана пересмотреть подлинную грамоту и новый просмотр ее обнаружил "слишком грубую подскобку нескольких слов для вставки слова: "Мономахъ" пред именем Константина". Первоначально оно читалось так: "Иоанн ведет род от царицы Анны, сестры самодержцев: государя Василия Порфирородного и благичестивейшого царя Константина. Они же, по блогословению тогдашняго патриарха и священного собора архиереев, пославши…" и т. д. Таким образом, грамота указывала первовенчанного князя в супруге царицы Анны Владимире Святом [77]. Но под влиянием повести ο Владимире Мономахе, которой Грозный придавал большую веру, так что в 1552 г. даже распорядился написать ее на затворах новоустроенного царского места в Успенском соборе [78], произведена была соответствующая поправка в грамоте. Сообразно этой поправке был написан и ответ Грозного патриарху, где однако допущена новая несообразность: Анна названа "сестрой царя Багрянородного Мономаха" [79]. Брат царицы Анны никогда не носил имени Мономаха. Очевидно, важна была не историческая достоверность, а самое наименование "Мономахъ".
Косвенное доказательство в пользу того, что Владимир Святой получил инсигнии из Византии, а не другой князь, можно находить в следующем. Как у восточных, так и у западных императоров было в обычае "князы в цари производити и давати им титли и венцы" [80]. Этого мало. Раздаяние аттрибутов царского достоинства было почти постоянным, когда языческий князь принимал христианское крещение. Хлодвиг, принявший в 495 г. крещение, получил от импер. Анастасия царское пурпуровое облачение и залотую корону. В 522 г. Зтафий (Ζτάϑιος), царь Лазов, приняв крещение, отправился домой из Константипополя увенчанным импер. Юстинианом, неся римский царский венец и белую шелковую хламиду [81]. Дар регалий, таким образом, был даром неофитам и, Владимир, как таковой, как государь, принявший крещение со всем своим народом, как равноапостольный (ἀποστολιϰός) князь, получил инсигнии из Византии.
Из всего доселе сказанного явствует, что венчание на Руси началом своим восходит ко времени Владимира Святого т. е. к X веку. И так как в X в. в Византии в употреблении был краткий чин венчания (как он передан у Константина Порфирогенита и в евхологионе Гоара) и мѵропомазание, употребленное в этом веке однажды при исключительных обстоятельствах, еще не вошло в обычай и утвердилось в чине лишь в следующом веке, то нужно полагать, что этим кратким чином и венчан был Владимир Святой. Но так как, далее, существовало воззрение, что венчание могло совершаться только патриархом и так как, с другой стороны, по смерти Владимира Русь раздробилась на уделы и великий княз Киевский потерял власть, какую имел прежде, то и венчание в собствснном смысле у нас уже не могло совершаться и действительно не соворшалось до самого конца XV в. Оно у нас было заменено епископским блогословением на княжение, совершавшимся на основании краткого византийского чина коронования и в то же время при своей русской бытовой обстановке. Летописи дают скудныя сведения ο княжеском венчании, но, однако из них можно извлечь нечто определенное, подтверждающее высказанную мысль.
Обычно, говоря ο перемене на княжеском троне, летописи выражаются так: "седе на столе", "седе на княжение на столе дедне и отни" или: "посади на княжение" [82]. Иногда оне прибавляют многозначительную подробность: "седе в Кыеве на столе деда своего и отца своего, с честию великою" [83]. Последняя заметка — глухой, но ясный намек на то, что посажение на престол или восшествие на престол (иде на стол [84] — inthronisatio) соединялось с какими-то церемониями. В других местах эта честь называется чином, "порядомъ" и поряд этот связывается с храмом. "Ярополка князя во Владимере на столе посадиша, в святей Богородице, весь поряд положше" [85]. Ясно, что интронизация совершалась в храме по известному порядку и имела церковный характер. Это летопись подтверждает еще несколько раз. Про Вячеслава Владимировича она передает, что, избраняый на великокняжеский престол, он "въеха в Киев, и еха к святее Софьи, и седе на столе деда своего и отца своего" [86]. В других местах летописец сообщает, что приезжавшого торжественно встречали. Так "пришедшю (Константину Всеволодовичу) Новугороду, изидоша со кресты противу ему с честью великою множество народа, с епископом Митрофаном, от мала и до велика; и пришедшю ему в церковь святыя Софья, и посадиша и на столе, и поклоншеся, и целоваша и с честью" [87]; "вниде Вячеслав в Кыев, и людем с митрополитом сретшим его, и посадита и на столе" [88]; "Володимер Мономах седе Киеве, усретоша же и митрополит Никифор с епископы и со всими Кияне, с честью великою, седе на столе отца своего и дед своихъ" [89]. Встреченного вели в главный храм города и там сажали на престол. Как происходило самое посажение летопись не говорит, отмечая почему-то лишь, что из храма князь ехал на великокняжеский двор и там обедал. "Изяслав от святое Софьи поеха, и с братьею, на Ярославль двор, и Угры позва с собою на обед и Кияны, и ту обедав с ними на велицем дворе на Ярославли, и пребыша у велице весельи" [90]. Только Ипатьевская летопись проговаривается. Говоря ο вокняжении Мстислава во Владимире на Волыни (1287 г.), она пишет: "приехав, Вододимер еха во пископью ко святей Богородицы: и созва бояры Володимерьскыя, и местиче Русции и Немце, и повеле передо всими чести грамоту братну, ο даньи города Володимеря. Епископ же Володимерьский Евьсегней блогослови Мьстислава крестом воздвизальным на княжение Володимерьское" [91].
Очевидно, чин был несложен: интронизация имела главное значение; ο ней почти только и говорит летопись. С этой стороны княжеское поставление сходно с епископским поставлением. Это последнее по дошедшим до нас сведениям, совершалось так: по окончании хиротонии, когда митрополит снимал с себя облачения, новопоставленный ожидал в ризах "посажения на столъ", который был уже приготовлен пред дверями алтаря; протопоп, другие попы и клирошане вели новопоставленного и сажали на этом столе; затем с одной стороны протопоп, а с другой — поп, брали его "под пазуху" и троекратно поднимали его на ноги и снова сажали, каждый раз провозглашая: ἐις πολλὰ ἔτη, δέσποτα. После этого, "от стола отведши", провозглашали ему многолетие, которое повторяли певцы на обоих клиросах [92]. Так в главных чертах совершалось, без сомнения, и посажение князя на стол. Оно имеет аналогию и в греческом чине, сохранились его следы и в последующих чинах венчания. В первом дошедшем до нас чине венчания (1498 г.) прямо замечено, что он выработан на древней основе, и в нем посажение на стол занимает очень видное место [93]. Этот же чин дает нам понять, что блогословение князя воздвизальным крестом, ο котором однажды упоминаот летопись, не случайное явление, а обычная принадлежность княжеского посажения: чин говорит и ο нем. При блогословении князя крестом читалась молитва: "Господи Боже наш, Царю царствующихъ..." Это — таже молитва, которая и доселе сохранилась в чине коронации и которую мы находим в евхологионе Гоара. Из XIV в. сохранился потребник, в котором мы встречаем весь Гоаровский чин венчания в славянском переводе. Перевод — буквальный, рабский и в нем не видно никакой попытки приспособить чин к русским потребностям. Очевидно чин этот в употреблении не был. Но тут же рядом с чином переписана особо выделенная из чина указанная нами молитва с заглавием: "молитва еже блогословити Царя и Князя" [94]. Возлагались ли в храме на князя какия нибудь одежды, как инсигнии? Едва ли. Мы уже указывали ранее обстоятельства, которыя не блогоприятствовали введению у нас полного венчания. Блогодаря им инсигнии Владимира Святого не могли сделаться наследственными у великих князей, а удельным и совсем их негде было взять. Если летопись и говорит ο том, что как те, так и другие носили какия-то особенныя одежды: коць и клобук, то в тоже время дает понять, что это были обыкновенныя одежды, а не инсигнии [95]. Право ношения их, очевидно, определялось рождением, а не церковным чином. Еще яснее подтверждает это Ипатьевская летопись, которая под летом 6763 (1255) записала: "присла папа (Иннокентий IV) послы (князю Галицкому Даниилу), носяще венец и скипетр и коруну, еже наречется королевъскый сан, рекый: "сыну! приими от нас венець королевьства" [96]. Очевидно, князь не имел инсигний. Инсигнии являются впервые в самом конце XV в., когда по политическим условиям возможным стало венчание или коронация в собственном смысле. В это-то время входит в употребление и весь чин византийской коронации X в. без мѵропомазания. Что именно в таком виде нужно представлять себе историю венчания на Руси, видно и из того, что летописцы сохранили нам подробное описание венчания в 1498 г. Им он казался новостью. Разсматривая его, мы новость видим только в том, что на князя в церкви возлагаются княжеския одежды, как инсигнии; все остальное имеет прецеденты в древности.
Итак, после единичного случая венчания в X в., у нас венчание в собственном смысле впервые является в XV в. и с этого времени непрерывно совершается, постепенно усвояя византийския черты.
У вел. кн. Иоанна III умер старший сын Иван. Недовольный своим другим сыном Василием, он решил передать великокняжоское достоинство своему внуку Димитрию Ивановичу и 4 февраля 1498 г. "блогословил и посадил его на великое княжение". Посажение было в присутствии митр. Симона, архиеп. Ростовского Тихона, 5-ти епископов и всего священного собора и совершено было так. В Успенском соборе "уготовили место большее, на чем и святителей ставят, а на том месте учинили три стулы: великому князю да внуку да митрополиту; и среди церкви налой, а на нем положили шапку да бармы". При входе князей в собор, в дверях встретил их митрополит и блогословил крестом, а затем "со всем собором начал молебен Пречистой да Петру чюдотворцу; и по "Достойно есть" и по тропарех, митрополит и князь великий сели на своих местех, а внук стал у амвона. И потом князь великий и митрополит велели внуку приити к собе и внук стал на вышней степени у места, не въсходя на место". Вел. князь говорил "речь" митрополиту, чтобы он внука "на великое княжество блогословилъ"; после "речи" внук вступил на место и митрополит, встав, блогословил его крестом, а диакон произнес малую эктению, за которой последовала коронационная молитва: "Господи Боже наш, Царю царствующихъ". И по возгласе велел митрополит двум архимандритам принести бармы и, взяв их, передал великому князю, а тот возложил на внука, причем митрополит снова знаменал внука крестом. Следовала другая коронационная молитва: "Тебе Единому Царю", после которой тем же порядком произошло возложение на внука шапки; митрополит блогословлял его при этом рукою и произнес крещальную формулу; и архиепископы и епископы, вшед на место, блогословили внука руками. И митрополит и князь великий сели на своих местахъ; "а внуку князь великий велел сести подле себя"; и внук, поклонившись ему до пояса, сел на своем месте. "И седев мало", все трое встали и слушали эктению, в которую вставлено было прошение ο новом князе и после эктении митрополит прочел молитву: "О Пресвятая Госпоже Дево Богородице". "По молитве", сидя, все трое слушали многолетие, после которого князьям принесены были поздравление от духовенства, князей и "всех людей". Затем митрополит сказал поучение внуку и сделал отпуст молебну, а потом была литургия, после которой внук ходил в Архангельский и Блоговещенский соборы; и там и здесь были эктении с отпустом и внук прикладывался ко кресту [97].
Нужно отметить, что этот чин в подробностях далеко ушел от греческой основы (X в.). Венчание совершалось так же, как и в Византии, на амвоне, но на нем стулы и даже для митрополита: в Греции последняго никогда но было; инсигнии на аналое, а не в алтаре, встреча в дверях храма, молебное пение, блогословение крестом и блогословение рукою с произнесением крещальной формулы все это не имеет места в чине греческого коронования X в. Но основа русского чина всетаки греческая: те же молитвы, тоже венчание от венчанного, та же эктения, многолетие, поздравление и поучение. Чин венчания Димитрия Иоанновича дошел до нас в одном списке в таком виде, который представляет собою ни более, ни менее, как церемониал, имеющий в виду венчание, как будущее. Ясно, что чин наперед составлялся и составитель его, взяв за основу византийский чин венчания X в., пополнил его "стариной", некоторыми чертами из позднейшого византийского чина венчания, как он совершался в соединении с миропомазанием, и некоторыми оригинальными чертами.
Чин венчания Димитрия Иоанновича послужил образцом для последующого времени. Чин венчания кн. Василия Иоанновича не сохранился. Чин венчания Иоанна Васильевича Грозного (16 января 1546 г.) повторяет чин венчания Димитрия Иоанновича и даже в литературном изложении обнаруживает прямую зависимость от него. Но новыя политическия идеи внесли и нечто новое в чин. В чине прямо заявлено, что великий князь был венчан "прародителя его венчанием, царя Великого Владимера Мономаха" и действительно под явным влиянием повести ο Мономаховых регалиях на Иоанна Грозного пред первою коронационною молитвою возложен был крест из животворящого древа. Но в этом только и разница собственно в венчании: в остальном полное подобие [98]. Кроме краткого чина венчания Грозного, сохранилось в нескольких редакциях подробное описание его, в котором говорится и ο мѵропомазании Грозного [99]. Но былъ-ли в действительности Грозный помазан? Хотя невольно возникают вопросы, которые могут повидимому оставлять под сомнением мѵропомание Грозного, однако есть основания предполагать его. Описание мѵропомазания Грозного озаглавлено так: "чин, како подобает помазати царя". Повидимому заглавие слишком обще. Частный ли в виду случай? Но так как мѵропомазание теперь употреблено в первый раз, то естественно возникал вопрос: "как оно совершается? по какому чину?" Когда возник этот вопрос, поручено было кому нибудь навести справки и составить чин. Неизвестный составитель чина, выполнив заданную работу, озаглавил ее так, что заглавие лишь точно отвечало на предложенный ему вопрос. Затем этот чин вероятно так точно и буквально был выполнен, что уже и не было нужды описывать, как совершилось мѵропомазание; последующие писатели ограничивались простой прибавкой чина мѵропомазания к описанию венчания [100] или лишь вставляли в чин "како подобает помазати царя" в потребных местах имя Иоанна Грозного [101]. Почему в письме к патриарху Иоасафу и в ответной грамоте последняго говорится только ο венчании, a o мѵропомазании ни слова? Нужно припомнить, что "венчание" было в Византии и у нас техническим термином, обнимавшим собою и помазание. В смысле технического термина понял "венчание" в письме Грозного и патриарх, так как в соборной грамоте он признает венчание полным, совершенным "законно и церковно" и ничего не говорит ο необходимости его дополнить помазанием. Мы вправе были бы ожидать, что патриарх, давая Грозному право именоваться царем, порекомендовал бы ему и помазаться, если бы письмо Грозного понял в том смысле, что он был только венчан, и не помазывался при этом.
Итак, нужно думать, что Иоанн Грозный был первым помазанником на русскои престоле и мѵропомазание его совершено было таким образом. По причащении священнослужителей отверзты были царския врата и архидиакон с протодиаконом пригласили царя "на помазание святого и великого мира и к причастию святых и животворящих божественых Христовых таинъ". Царь подошел к царским вратам, снял венец и отдал скипетр. В это время архиепископы и епископы вынесли на золотом блюде св. мѵро и мѵтрополит, взяв его своими руками и перекрестив трижды, помазал царя на челе, ушах, персях, плечах и руках, произнося каждый раз: "печать и дар Святого Духа, аминь", потом отер помазанныя места "вамбаком [102] чистымъ". 3а помазанием непосредственно было причащение здесь же вне алтаря по мирскому чину, после чего царь отошел на свое место.
По греческому чину царского мѵропомазания прошлась русская рука и русский чин его разнится от греческого временем совершения мѵропомазания, местами помазания и формулой помазания. В таком виде чин вошел в употребление, но продолжал пополняться новыми чертами, из которых одни касаются подробностей ритуала и имеют русское происхождение, другие представляют постепенное усвоение греческого чина. Разсмотрим это постепенное осложнение чина.
Начиная с венчания Феодора Ивановича (1584 г. Июня 30) регалии ("царский сан") приносятся в Успенский собор пред приходом царя и в дверях собора встречаются с каждением; затем кадят их по положении на аналой. Выход царя бывает "по царскому чину" — торжественный и впереди царя всегда идет царский духовник с крестом и со святою водою, которой и кропит путь крестообразно. По входе царя в собор царь прикладывается к иконам и мощам и принимает благословение от патриарха по обычаю. По возложении венца митрополит (впоследствии патриарх) берет его за десную руку и "поставляет" на царском месте. Является скипетр, который вручается царю с произнесением определенной формулы. По вручении скипетра митрополит снова берет царя за десную руку и сажает на трон. На литургии при малом входе и по прочтении евангелия царю приносят целовать св. евангелие. После великого входа на царя возлагается цепь аравийского злата. В определенные моменты литургии царь снимает шапку или венец и стоит с непокрытой головой [103]. В чине венчания Бориса Феодоровича Годунова (1598 г. Сентября 3) было много особенностей. Крещальная формула, произносимая при возложении венца, была сказана с такою прибавкою: "блогочестивый царь и великий князь Борис Федорович, всея Руссии самодержец, Богом венчавает главу свою венцем царствия в долготу лет в род и родъ". Борису после возложения венца дано было в левую руку яблоко (держава) с произнесением особой формулы, а затем уже в правую руку скипетр. Пред помазанием патриарх читал две больших молитвы: одну вслух всех, другую "втай". По мѵропомазании патриарх сам снова возложил венец на главу Бориса и возгласил: ἄξιος, и прочел еще две молитвы вслух [104]. На последующее время из этих прибавлений осталось лишь "яблоко" и венчание Василия Иоанновича Шуйского (1606 г. Июня 1) [105] и Михаила Феодоровича (1613 г. Июля 11) [106] совершены были в остальном согласно с чином венчания Феодора Иоанновича. В венчании Алексея Михайловича новостью является помазание его "и на браде и под брадою и на вые"; пред миропомазанием он прикладывался к местным иконам Спасителя и Божией Матери [107]. Венчание Феодора Алексеевича (1676 г. Июня 16) составляет эпоху в истории коронационного чина на Руси. После обычной речи царя ο желании венчаться на царство патриарх вопросил его: "Великий Государь! Царь и великий Князь Феодор Алексеевич, како веруеши и исповедуеши Отца и Сына и Святого Духа?" и царь прочел символ веры, после чего патриарх "глоголалъ": "Блогодать Просвятого Духа да будет с тобою". За сим последовала обычная "речь" патриарха, после которой царь снял бывшую на нем "одежду" и возложил на себя "царскую одежду". Какая это была одежда, указаний на это нет: выходит однако нечто подобное греческому возложению "порфиры". Ранее в венчании этого не было и бармы, представлявшия собою "оплечье", возлагались на ту одежду, в какой царь являлся в церковь. После миропомазания царь чрез царские врата введен был в алтарь и за затворенными вратами приобщен св. Таин по чину священническому. Помазания на браде и под брадою но было, но на вые было [108]. Совершенно согласно с чином венчания Феодора Алексеевича совершено было 23 Июня 1682 г. двойное венчание Петра и Иоанна Алексеевичей [109].
Итак, лишь во второй половине XVII в. произошло у нас полное усвоение окончательно установившогося греческого чина коронации. He усвоенным осталось участие царя в великом выходе и царское каждение в алтаре. Впрочем должно отметить, что усвоение греческого чина совершилось со многими оригинальными изменениями и дополнениями. Даже знаменательный обряд вручения новопоставленному государю акакии если не исполнялся у нас буквально, то заменялся другим подобным обычаем. Непосредственно после венчания цари наши следовали из Успенского собора в Архангельский для поклонения гробницам предков (с XV в.). По основательному соображению прот. А.В. Горского, здесь, по древнему выражению, "прощаясь у гробов", видели они и кончину престающого (2 Кор. 3, 13) [110].
В XVIII в. чин коронования подвергся новой метаморфозе и получил тот вид, какой имеет и доселе. Петр Великий принял титул императора и новое величие власти соответственным образом квалифицировало чин. Прежде всего это отразилось на положении предстоятелей церкви при коронации. При венчании царей им принадлежало выдающееся место. Митрополит или патриарх во время венчания восседал в церкви на особом возвышении рядом с царем. Совсем другой порядок вещей сложился при короновании императоров. Сначала они сидят, но на особых скамьях, устроенных от императорского трона до амвона по обеим сторонам; с течением времени уничтожены и эти сиденья и предстоятели церкви вообще имеют уже чисто служебное положение, являясь более помощниками и свидетелями коронования, чем его совершителями и занимая точно такое положение, какое имели Константинопольские патриархи при венчании византийских автократоров.
В остальном перемены сказываются не сразу и венчание совершается "по чиновнику царского венчания". Разница лишь в том, что вместо барм употребляется порфира. Да кроме того чин осложняется введением в него 100-го псалма, который поется при входе императора в собор. Так совершена была коронация импер. Петра II 25 февраля 1728 г. [111].
Уже из сказанного видно, что перемены в чине коронования лишь сближали его с византийским чином. Это сближение пошло далее и выразилось в принятии византийского обычая коронования императриц [112].
15 Ноября 1723 г. импер. Петр Великий издал манифест ο своем высоком намерении короновать свою супругу Екатерину Алексеевну. 7 Мая 1724 г. ее коронация была торжественно отправлена в Москве, причем было стремление сохранить греческую основу чина и западно-европейские коронационные обычаи вводились лишь постольку, "сколько по греческому закону позволяется". Касались эти обычаи более декоративной обстановки коронационной церемонии и светского ее элемента. Коронация императрицы была совершена так. После "речи" Петра ο своем желании короновать императрицу, Новгородский архиепископ Феодосий, совершавший коронацию, пригласил Государыню исповедать православную веру. Государыня прочла сѵмвол веры и потом стала на колени. Архиепископ Феодосий, осенив главу ее крестообразно и положа руку на главу ее, прочитал первую коронационную молитву, после которой императрица встала. Архиепископ подал императору порфиру и тот возложил ее на императрицу. Императрица в порфире снова опустилась на колени и Феодосий прочитал вторую молитву, после которой на императрицу императором возложена была корона, поданная архиепископом. Во время возложения короны на императрицу, архиепископ крестообразно осенил главу ее и произнес крещальную формулу. Императрице затем подана была держава архиепископом и последовали поздравления.
Новостью сравнительно с греческим чином было миропомазание императрицы. После причастного стиха ("киноника") император и императрица подошли к царским вратам. В самых царских вратах была положена подушка, на которую и опустилась государыня. Два архиерея вынесли сосуд с св. миром. Архиепископ Феодосий взял на то уготованный стручец и, омочив его в миро, крестообразно помазал государыню на челе, персях и обеих руках, произнося при этом крещальную формулу. Другой же архиерей хлопчатой бумогой отер помазанныя места. Императрица затем приобщена была св. таин по чину мирских человек [113].
Подобным же образом совершалось коронование императриц и впоследствии с тою лишь особенностью, что, прежде возложения короны на императрицу, император снимал с своей головы корону и ею прикасался к главе государыни. Кроме того мѵропомазание их совершалось только на челе.
Несколько иначе совершалось коронование "правящих" императриц. Регалии на них возлагались или первенствующим архиереем [114] или ими самими (Елисавета и Екатерина II). Для Причащения они вводились во св. алтарь, где принимали св. тайны по чину священническому. Так совершены были коронования Анны Иоанновны 28 Апреля 1730 г. [115], Елисаветы Петровны 25 Апреля 1742 г. [116] и Екатерины II-ой 22 Сентября 1762 г. [117].
Чин коронования вновь быль пополнен при Анне Иоанновне двумя молитвами, которыя и утвердились в чине. Это во 1-х произносимая коленопреклоненным государем умилительная молитва Царю Царствующих, в которой царь благодарит за удостоение величайшего на земле звания и просит ο божественной помощи в его великом служении и во 2-х молитва произносимая при общем коленопреклонении — блогодарственная за дарование царя по сердцу и просительная за царя. Эти молитвы составляют оригинальную православно-русскую черту в чине, неизвестную чину греческому и чинам западным [118]. Составлены они вероятно известным архиепископом Феофаном Прокоповичем, который и короновал императрицу Анну Иоанновну.
Завершением в образовании русского чина священного коронования является чин коронования императора Павла Петровича 5 Апреля 1797 г. [119]. Начиная с него для священного коронования существует уже определенное и неизменное "церковное чиноположение". Действительно вполне согласно с его чином совершено было коронование императоров: Александра I-го 15 Сентября 1801 г. [120], Николая I-го 22 Августа 1826 г. [121], Александра II-го 26 Августа 1856 г. [122] и Александра III-го 15 Мая 1883 г. [123]. He была лишь усвоена последующим временем одна особенность в коронации импер. Павла Петровича: возложение им на себя древне-византийского далматика, после которого уже надета была им порфира.
Отличительное свойство чина коронования "по церковному чиноположению" то, что молебное пение, в соединении с которым совершалось коронование и прежде, теперь получило более законченный и стройный вид чрез включение в него новых приличных случаю, прошений эктений, тропарей, паримии из Исаии 49, 13-19, чтений из Апостола (Рим. 13, 1-7), и Евангелия (Мат Ф. 22, 15-22). Регалии неизменно возлагаются самим Государем, который лишь принимает их из рук первенствующого архиерея.
Следя за историческими судьбами русского чина священного коронования, мы приходим к тому заключению, что его образование определялось теми же условиями, какия действовали на образование греческого коронационного чина. Изменение политических условий русского государства и развитие государственной власти соответственным образом отражалось на чине, причем он постепенно воспринимал в себя греческие элементы, дополняя и изменяя их, и в то же время пополнялся оригинальными и самобытными русскими чертами. Это постепенное образование его, закончившееся в конце прошлого столетия, создало современный чин, вполне и со всею рельефностью выражающий ту же идею, какую стремился воплотить в себе и греческий чин священного коронования, какую, хотя и не всецело, выражали и наши прежние коронационные чины, — идею тесного союза царя с народом чрез царский завет с церковью, которая и душа и совесть народа.
источник материала
