Архимандрит Борис (Холчев)

Архимандрит Борис ( в миру Борис Васильевич Холчев), родился 7 июня 1895 года в городе Орел, в благочестивой семье Василия Михайловича Холчева и его жены Марии Петровны, был старшим ребенком среди пятерых детей.
Дом, в котором они жили, принадлежал еще их деду – сыну крепостного. Он был глубоко верующим человеком. В молодости обучался иконописи и впоследствии даже имел учеников. Одна из написанных им икон, икона Трех Святителей, до сих пор хранится у его потомков. Борис унаследовал от деда некоторые его черты – сильную волю, твердый характер и целомудрие, никогда не раздражался, был спокойным, серьезным, очень самостоятельным. Во всем его облике была особая убедительность, вызывающая доверие у людей.
Учеба

Научившись читать в раннем детстве, он почти сразу начал собирать библиотеку, выдавал братьям и товарищам книги, записывал в карточки. Читал Борис постоянно, особенно любил русскую поэзию, часто декламировал стихи своим близким, изучал труды по философии, естествознанию, выписывал научные журналы. Чтобы покупать книги, давал уроки. Впоследствии многие воспользовались книгами его библиотеки.
В гимназические годы заболел ревматизмом и, как следствие, пороком сердца.
В 1913 году юноша с золотой медалью окончил Первую орловскую гимназию («с отличными успехами в науках, в особенности же в русском языке и философии») и поступил в Московский Императорский университет на философское отделение историко-филологического факультета. Он занимался у таких крупных учёных как Лопатин, который читал историю новой философии, и знаменитый филолог Ушаков. Особенно Бориса Холчева выделял среди своих учеников профессор Георгий Иванович Челпанов, известный психолог, философ, основатель Московского научно-исследовательского института психологии при Университете.
Свои познания он уже тогда проверял внутренним опытом, трудился над переделыванием самого себя в духе Евангельских заповедей. Много лет спустя он говорил: «Надо трудиться, чтобы привлечь к себе благодать Божию, если не будет борьбы, труда, то и благодати не к чему будет прикоснуться».
В Москве глубоко религиозный молодой человек посещал разные православные храмы, но в конце концов сердце его «прилепилось» к церкви Николы в Кленниках на Маросейке и ее настоятелю, протоиерею Алексею Мечеву, ставшему духовным отцом юноши. С сыном о.Алексея - о.Сергием Мечевым, Бориса связывала глубокая духовная дружба, продолжавшаяся долгие годы.
В 1915 году побывал в Оптиной пустыни, где в то время подвизались преподобные старцы отец Анатолий и отец Нектарий. К последнему и потянулась душа молодого человека. Отец Борис впоследствии говорил, что каждый человек несёт в жизни свой крест, имеет свою Голгофу, и у каждого в утешение есть свой Фавор – переживания, сходные с радостным состоянием апостолов на горе Преображения: «Общение со старцем Нектарием было моим Фавором». Время от времени Борис ездил в Оптину, общался со старцем.
Научная деятельность

Из-за революционных событий и слабого здоровья (к ревматизму, вызвавшему хроническую болезнь сердца, прибавился туберкулез) Борис только в 1920 году окончил университет и ректор Орловского университета востоковед Н.И.Конрад пригласил его на должность научного сотрудника кафедры психологии. Таким образом, он вернулся в Орел. В Орле молодой человек участвовал и в духовной жизни города, будучи секретарем церковного совета Воскресенского храма.
В начале 1922 года, в ходе кампании по изъятию церковных ценностей, на квартире Холчевых был произведен обыск. Бориса арестовали и заключили в Орловскую тюрьму, где он находился с 22 апреля по 13 июня, когда был выпущен за отсутствием улик.
В том же 1922 году профессор Челпанов, помнивший своего одарённого талантливого ученика, пригласил его в Москву на должность сотрудника Научно-исследовательского института психологии. Борис Холчев работал ассистентом-психологом Института психологии при медико-педагогической клиники профессора Кащенко и в Первом вспомогательном институте для умственно отсталых детей. В этом институте он познакомился с близким ему по духу врачом Сергеем Алексеевичем Никитиным, с которым подружился, и по совету Бориса Сергей также стал прихожанином храма святителя Николая в Кленниках.
С 1922 по 1924 год молодой ученый продолжал трудиться активно и плодотворно на научном поприще, готовил кандидатскую диссертацию, уже намечался день защиты. Борис поехал за благословением к старцу Нектарию в Оптину пустынь. Но преподобный старец, прежде весьма одобрявший и даже поощрявший научную деятельность Холчева, вдруг совершенно неожиданно сказал ему: «А теперь оставь все это и посвящайся во диаконы церкви Николы в Кленниках». Борис принял благословение старца с великим смирением и радостью о Господе.
Рукоположение

Родители с одобрением встретили весть о будущем священстве сына и благословили его иконой Спасителя. Когда Борис передал слова старца Нектария настоятелю храма отцу Сергию Мечеву, то он удивился: «Как же можно Вас рукополагать, как мы можем просить епископа о посвящении, когда Вы не женаты? Езжайте снова к старцу». И на этот раз ответ старца Нектария был: «Скажи – епископ не может быть женат».
21 апреля 1927 года, в Великий Четверг, рукоположен в сан диакона архиепископом Бийским Иннокентием в домовой церкви митрополита Макария, в селе Котельники, неподалёку от Москвы.
21 июля 1928 года рукоположен в сан священника епископом Арсением (Жадановским). Борис Холчев стал ближайшим сподвижником отца Сергия Мечева в окормлении прихожан храма на Маросейке. В годы священства о. Борис жил в Москве, сначала в районе с.Всехсвятского, а затем на Плющихе Прихожанин маросейского храма А.Б.Свенцицкий, племянник протоиерея Валентина Свенцицкого, впоследствии вспоминал:
«Шёл мне тогда десятый год... исповедь в мечевском храме запомнил на всю жизнь. И сейчас вижу добрые карие глаза, слышу сердечный голос отца Бориса, тогда священника-целибата, а впоследствии старца-архимандрита. Необычайно интересна была исповедь, доходчивая до ребёнка, и в то же время философская и душевно тёплая, индивидуальная исповедь».
Также нельзя умолчать о посмертном явлении мученика Евгения о.Борису: Евгений Поселянин был расстрелян. Через некоторое время его духовник отец Борис служит в храме, выходит покадить, и вдруг видит – стоит на клиросе Поселянин. Когда священник подходит поближе, тот раскрывает свой пиджак, и отец Борис видит у него на груди рану от пули. Отец Борис спрашивает: «Когда это случилось?» В ответ Евгений Поселянин указывает рукой на икону Трех Святителей. Священник говорит: «Мне надо кадить; подождите, я сейчас вернусь», – и уходит в алтарь. Когда он вернулся, на клиросе уже никого не было.
Ссылка

16 февраля 1931 года был арестован, обвинялся в том, что «являлся участником антисоветской организации, состоящей из лиц религиозного культа». Проходил по групповому делу «дело о.Бориса Холчева. Москва, 1931г.». Во время предварительного заключения содержался в Бутырской тюрьме.
30 апреля 1931 Коллегией ОГПУ приговорен к пяти годам лагерей.
Одна из духовных дочерей отца Бориса вспоминает: «Мы по двое ежедневно дежурили на северном вокзале, ссылали тогда больше всего на север. Как раз когда мы с Анной Федоровной Родниковой дежурили, увидели уже на перроне группу арестованных, которых вели под конвоем. Среди них были отец Борис, Сергей Алексеевич Никитин и еще двое из нашего храма. Отец Борис, увидев нас, поднял руку, чтобы нас благословить, но конвоир так ударил его прикладом, что он упал на одно колено».
Сначала отбывал срок на стройке в Красновишерске, затем его перевели в один из северных лагерей в Кемеровской области (город Юрга), где он сполна перенёс ужасы лагерной жизни. Особенно страшным был этап. Падающих уже не поднимали, они умирали прямо на дороге. Отец Борис, сам шедший из последних сил, старался физически и морально поддерживать изнемогающего, еле передвигающего ноги соседа: «Поверьте, придёт время – и мы и этот этап будем вспоминать как прошлое».
В деревне недалеко от лагеря поселилась одна из духовных дочерей о.Бориса, врач Мария Петровна Лаврова, преданно за ним ухаживавшая, несмотря на преклонный возраст (ей было более 60 лет). Впоследствии она сопровождала его до самой своей смерти.
В Юрге отец Борис встретился со знакомым по Оптиной пустыни иеродиаконом Рафаилом (Шейченко). Он работал ветеринарным фельдшером и жил не в бараке, а имел привилегированное положение, пользовался «отдельной комнатой» – стойлом в свинарнике. Отец Рафаил добился, чтобы отца Бориса не помещали в общий барак, а разрешили жить с ним в свином стойле. Там, по воспоминаниям отца Рафаила, они вдвоем встречали светлый праздник Христова Воскресения.
За «ударную работу» лагерный срок сократили на год, и в 1935 году отец Борис вышел на свободу - тяжело больным и крайне ослабленным физически, с возобновившимся процессом в легких.
Приехал в Орел, но там покоя ему не давали, вызывали в органы. И тогда по совету отца Сергия Мечева, который в то время работал фельдшером в Калинине, отец Борис в 1938 году переселился в город Рыбинск, где 10 лет провёл почти в затворе. Он получил инвалидность и невидимо для мира проводил дни и ночи в молитвенном подвиге. Тайно совершал литургии. В основном служил один, изредка на литургию приходили навещавшие его мать, сестра и маросейские духовные чада.
Служение в Средней Азии

В 1948 г. о.Борису стало возможно служить открыто, он приехал в Среднюю Азию к владыке Гурию (Егорову) Ташкентскому, который хотел его направить в Ашхабад, но случилось Ашхабадское землетрясение и о.Борис был назначен в Фергану.
Фергана

15 сентября 1948 года его назначили штатным священником храма преподобного Сергия Радонежского в Фергане. Почти сразу же он стал и благочинным Ферганского округа.
Храм был переделан из немецкой кирхи, был изящным и красивым. Народ скоро почувствовал о.Бориса, в храме стало больше молящихся. Многих принимал у себя в доме. Бывали у него и баптисты, с главным руководителем которых о.Борис долго беседовал наедине. К хлыстам, приходившим в храм относился строго, не допускал под благословение. Было много крестин младенцев, иногда человек до сорока; о.Борис очень уставал физически. Тяжело было для о.Бориса и его положение благочинного. Во время его служения был полностью обновлен иконостас. Иконы для него писала Мария Николаевна Соколова (монахиня Иулиания) с учениками; после окончания иконостас выглядел также, как в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры.
Здесь ему приходилось страшно тяжело. Псаломщик по своему усмотрению сильно сокращал богослужение. Когда отец Борис попытался улучшить богослужение и внешний вид храма, на него посыпались доносы и клевета. Владыка Гурий все пересылал на разборку самому отцу Борису, не вникая в дело. С какой радостью сказал он однажды, проводив двух женщин: «Я думал, что еще какие-то кляузы, а они пришли просить научить их Иисусовой молитве».
О.Борис жил в крайне стесненных жилищных условиях: маленькая комнатка, в которой не топилась печь. Кроме того, к нему приехали из Ленинграда сестра и две старенькие, измученные блокадой женщины-врачи. Все они жили в одной комнате.
В Фергане отец Борис служил до 1953 года. В это время правящим архиереем Ташкентской епархии стал архиепископ Ермоген (Голубев), в прошлом хорошо знавший отца Бориса. Он и перевел его в Ташкентский кафедральный Успенский Собор. Ферганская паства провожала своего духовного наставника со слезами.
Ташкент В Ташкентском кафедральном Успенском соборе отцу Борису было поручено крестить взрослых. Во дворе собора была крещальная. Там батюшка беседовал с желающими креститься, исповедовал. Он считал невозможным крестить взрослых без предварительной беседы и исповеди. У него было глубокое понимание людей, чуткость, он умел подойти именно так, как того требовала душа человека.
В храме почти за каждой Литургией, даже и в будние дни, отец Борис говорил хотя бы краткое слово. По воскресеньям после вечерней службы проводил беседы. На них обычно собирался полный собор народа. Люди стояли с тетрадками и записывали. У отца Бориса была прекрасная дикция, да и видя, что люди записывают, он старался говорить особенно отчетливо. В то время в собор приходили даже узбеки-мусульмане, называвшие отца Бориса «большой русский мулла».
Но, к сожалению, беседы отца Бориса не могли долго продолжаться. Началась клевета, доносы. Отцу Борису запретили разговаривать с людьми наедине в крещальне. Принимать дома тоже было запрещено. Разрешили только исповедовать и беседовать в церкви наравне с другими священниками.
Общей исповеди он совершенно не признавал и никогда ею не пользовался. Говорил, что общую исповедь мог проводить отец Иоанн Кронштадтский, который непосредственно видел душу человека и не допускал к Святой Чаше непокаявшихся. Но мы так делать не можем. При общей исповеди грех остается на человеке. По убеждению отца Бориса, обязательно надо исповедовать грех перед священником, потому что исповедь есть самопосрамление, страдание кающегося и сострадание к нему священника.
В 1954 г. был назначен председателем Ташкентского епархиального совета.
В 1955 году был назначен настоятелем Ташкентского кафедрального Успенского Собора.
7 октября 1955 года был пострижен в монашество епископом Ермогеном.
«Тебе, – сказал владыка, обращаясь к отцу Борису, – мы оставили прежнее имя. И вот по какой причине: когда мы постригаем юношу, или в зрелых годах человека, или овдовевшего священнослужителя, для которого с принятием пострига начинается новая жизни во Христе, мы меняем ему имя. Тебе мы оставили твое прежнее имя, потому что сегодняшний день не кладет начало твоей новой жизни, не вносит существенных изменений в твою с юности посвященную Господу жизнь, а является лишь продолжением твоего служения Богу, лишь усугубляемого ныне иноческими подвигами».
26 ноября 1955 года был возведен в сан архимандрита.
Владыка Ермоген (Голубев) выставил кандидатуру о.Бориса на епископство и повез его в Москву, будучи уверенным в успехе и захватив облачение для хиротонии, но гражданские власти не пропустили. Когда отец Борис пришел к уполномоченному по церковным делам, он узнал в нем того самого следователя, который в 30-е годы вел его дело, и уполномоченный вспомнил отца Бориса. Хиротония стала невозможной.
Позже отец Борис сказал своему духовному сыну, что при настоящем церковном положении он не мог бы быть епископом, поэтому молился, чтобы Господь отвел это – и молитва его была услышана. Отец Борис вернулся на свое служение.
В эти годы о.Борис почти ослеп - полная катаракта обоих глаз. 4 января 1956 года он был освобожден от обязанностей благочинного, в 1957 г. - от обязанностей настоятеля кафедрального собора с оставлением его в числе причта и назначением духовником епархии. Это послушание он нес до самой блаженной кончины. Один из окормлявшихся у него священников пишет:
«Батюшка часто повторял, что он является духовником, а не старцем. Но говорил он это, конечно, по своему смирению, ибо был истинным старцем. В его лице Среднеазиатская епархия получила продолжение оптинского старчества».
Из рассказов его духовных детей известно много случаев прозорливости, которую отец Борис усердно старался скрывать.
В последние годы жизни отца Бориса, кроме почти полной слепоты, у него появились частые боли в сердце, бессонница, постоянная боль в ногах, от которой и походка стала прихрамывающей. Но, несмотря на все это, он так же постоянно служил (благодаря написанным очень крупно молитвам), так же каждый вечер исповедовал всех до последнего человека, беседовал.
Кончина

10 ноября 1971 года отец Борис чувствовал слабость, но, как обычно, был и за утренней, и за вечерней службой, возглавляемой приехавшим епископом Платоном, после которой участвовал в торжественном молебне с акафистом святому великомученику и целителю Пантелеимону. После окончания молебна отца Бориса ждали исповедники, но он сказал, что переносит исповедь на утро, перед Литургией. Так было впервые за все годы.
Дома он попросил прочесть указанное им место из творений святителя Игнатия Брянчанинова, после чего сказал, что человек воспринимает мир через пять чувств, но есть люди, которые наделены шестым чувством – интуицией. Но есть еще, которые обладают седьмым. Они воспринимают самые тонкие и сокровенные чувства и мысли людей – этим чувством обладали и обладают старцы, которые видят душу человеческую. Это были его последние слова. Благословив всех, он ушел к себе.
Утром 11 ноября 1971 года ему стало плохо с сердцем, , и он попросил приехавшую из Москвы духовную дочь Елену Сергеевну Волнухину вызвать «скорую». Это было выполнено, Елена Сергеевна сидела у его постели. Пульс постепенно слабел и наконец совсем изчез.
Погребен на кладбище в Ташкенте, возле часовни в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость».
источник материала