ЖИЗНЕОПИСАНИЕ СТАРЦА СЕРАФИМА

Дивен Бог во святых Своих. (Пс. 67, 36)

Иеродиакон Софроний (Макрицкий)

Архимандит Серафим (Тяпочкин) родился 1/14 августа 1894 года в городе Новый Двор Варшавской губернии в благочестивой дворянской семье. Во святом крещении младенец был наречен Димитрием в честь великомученика Димитрия Солунского. Его отец, Александр Иванович Тяпочкин (1861 г. рождения), надворный советник, отставной полковник, впоследствии служил начальником почты и телеграфа в городе Екатеринославе. Мать, Элеонора Александровна Тяпочкина (в девичестве Маковская), вела свое происхождение от богатого и знатного рода. Одна из двух ее сестер, Полина Александровна, была замужем за генералом Осетровым. Супруги жили в Ялте при императорском Ливадийском дворце. Двое братьев пребывали в Варшаве и одно время занимали важные государственные посты в польском правительстве (уже после 1918 г.).

Один был премьер-министром, другой — министром сталелитейной промышленности Польши (до 1939 г.).

Родители Димитрия были людьми благочестивыми и богобоязненными, отличались душевной теплотой, любовью к Богу и ближним. Господь послал им шестерых детей — трех сыновей и трех дочерей. Димитрий был последним ребенком в большой и дружной семье Тяпочкиных. Уже в детстве было очевидно для окружающих Божественное благоволение к этому избраннику, о чем свидетельствуют воспоминания самого архимандрита Серафима. Пример добродетельной жизни родителей, их стремление памятовать о Боге, ходить пред лицем Его не могли не повлиять благотворно на впечатлительный ум и чистую душу отрока Димитрия.

В роду Тяпочкиных не было ни одного священнослужителя, отец Серафим был первым. Его старший брат, Константин, служил в кадетском корпусе при Императоре Николае II и был расстрелян большевиками в 1922 году.

Второй брат, Александр, также погиб в смутное революционное время.

Сестры Мария и Елена стали врачами, а Надежда — домохозяйкой, воспитывала своих детей.

Отец семейства Александр Иванович скончался в Екатеринославе в 1913 году, а Элеонора Александровна умерла в 1930 году.

В семь лет Димитрий был досрочно принят в Духовное училище. С юного возраста мальчик чувствовал зов Божий и свое священническое призвание.

Впоследствии старец Серафим вспоминал, как однажды отец взял его на богослужение, в котором принимали участие ученики Духовного Училища. Их стройное, благоговейное пение запало в душу ребенка. О своем желании быть таким же, как эти мальчики, он поведал отцу, и вскоре его приняли в училище.

Отец Серафим хорошо помнил 1903 год — время прославления преподобного Серафима Саровского. Уже в пять лет он прочел Житие старца Серафима и на протяжении всей своей жизни любил и почитал преподобного Серафима как своего небесного покровителя.

В 1911 году, испросив благословения родителей, Димитрий поступил в Холмскую духовную семинарию, где окончательно утвердился в стремлении к пастырскому служению. Будучи учащимся семинарии, Димитрий был серьезен, молчалив, избегал любых праздных разговоров, не участвовал в развлечениях и розыгрышах семинаристов, больше любил читать под партой Евангелие, за что его звали «монахом». Такая настроенность способного, преуспевающего в учебе, глубоко верующего, скромного, склонного к аскетизму юноши не укрылась от внимания ректора семинарии архимандрита Серафима, который полюбил богобоязненного юношу и оказал благотворное влияние на его духовное формирование.

В 1917 году, по окончании семинарии по первому разряду, Димитрий продолжил учебу в Московской духовной академии — в одном из крупнейших центров духовного образования России, оказавшей огромное влияние на развитие религиозной и философской мысли. Время, проведенное в Троице-Сергиевой Лавре, где находится Московская духовная академия, оставило неизгладимый след в его сердце. Любовь к обители Преподобного Сергия и ее святыням отец Серафим пронес через всю жизнь. В последние годы своего дореволюционного существования (до закрытия в 1919 г.) Московская духовная академия находилась в зените своей славы. Здесь преподавали такие знаменитые профессора, как епископ Феодор (Поздеевский)1, С. С. Глаголев, отец Павел Флоренский, И. В. Попов, архимандрит Иларион (Троицкий)1, Д. И. Введенский, С. И. Соболевский и др. Яркими событиями в жизни академии 1917-1918 годов были оживленные диспуты при защите магистерских и докторских диссертаций, блистательная лекция архимандрита Илариона в защиту патриаршества, посещение вновь избранным Святейшим Патриархом Тихоном академии и совершение им богослужения в Покровском академическом храме.

1918 год начался для всех верующих грозными событиями. Декретом Совета народных комиссаров Церковь была отделена от государства, а школа — от Церкви. Во всех учебных заведениях отменялось преподавание Закона Божия, из них выносили иконы, ликвидировали домовые церкви. Повсеместно закрывали духовные учебные заведения.

Занятия в академии продолжались до Великого поста 1919 года, а затем студенты были распущены.

Димитрий Тяпочкин вернулся в Екатеринослав. В селе Михайловке Екатеринославской области ему предоставили место преподавателя географии. Там он познакомился со своей будущей супругой Антониной, преподавательницей математики. Намеченная свадьба не состоялась: Димитрий заболел тифом и проболел целый год. Они венчались только в 1920 году. В том же году епископ Евлампий, викарий Екатеринославской епархии, рукоположил Димитрия во диакона, затем и во пресвитера. Хиротония была совершена в Тихвинском женском монастыре г. Екатеринослава.

Пастырское служение отец Димитрий проходил в Екатеринославской епархии. Насколько трудным было для молодой четы это время, говорит тот факт, что двое сыновей один за другим в возрасте до двух лет умерли от голода. Это было тяжелым испытанием для любящих родителей. У них родились также три дочери: Нина, Людмила и Антонина. Старшая дочь Нина (умерла в 1994 г.) впоследствии работала в больнице главврачом. Людмила (умерла в 1995 г.) была медсестрой. Антонина сейчас на пенсии, живет в Житомирской области.

С 1921 по 1936 год отец Димитрий состоял благочинным церквей Солонянского района Днепропетровской области. Это были годы самой жестокой борьбы безбожной советской власти с Церковью. Повсеместно происходили осквернение святынь, разрушение храмов и обителей, гонения на священнослужителей. Впоследствии старец вспоминал, что в то тревожное время, когда хитон Церкви был раздираем также обновленчеством, самосвятством и другими расколами различных направлений, он деятельно боролся с ними, отстаивая чистоту православного учения, и вел вверенную ему паству по пути, проложенному Святейшим Патриархом Тихоном. Образованный, ревностный и любимый народом отец благочинный обратил на себя внимание гонителей Церкви. В 1922 году на Крещение Господне после литургии отца Димитрия попросили совершить освящение воды в соседнем храме, сказав, что настоятель этого храма заболел. Ничего не подозревая, отец Димитрий сел в бричку и поехал в соседнее село, дорога к которому вела через мост. Не доезжая моста, лошади вдруг понесли со страшной силой, их невозможно было остановить. Чтобы не упасть, отец Димитрий лег на дно брички. Неожиданно раздались крики: «Стой! Стой!» — и послышались выстрелы. Стреляли в направлении брички. Но она катила так быстро, что бандиты не смогли попасть в цель. Приблизившись к храму, лошади сами замедлили бег и остановились. Оказалось, что священник этого храма за сутки до праздника Богоявления был арестован ГПУ. Целью же тех, кто послал за отцом Димитрием, было расправиться с ним по дороге. Но Господь сохранил Своего верного служителя.

Как вспоминает Михаил Корнеевич Баденко из Никополя, в 1923 году отца Димитрия направили в село Токмаковку. Узнав, что там есть служащий священник, он сказал, что не сможет принять приход, «на живое место» не пойдет. В другом храме, захваченном «живоцерковниками», которые подчинили себе местного священника, отец Димитрий выступил с проповедью в защиту Православной Церкви и Патриарха Тихона. Говорил он открыто, смело, так просто и убедительно, что перед всеми раскрылась сомнительная и пагубная деятельность обновленцев. Их тут же разогнали, а прежний священник по требованию прихожан принес публичное покаяние за проявленное малодушие.

В 1933 году от туберкулеза скончалась любимая супруга отца Димитрия Антонина Викторовна. На его попечении остались три дочери-подростка.

В тридцатые и сороковые годы продолжались массовые аресты и расстрелы духовенства, закрывались храмы. До 1 марта 1930 года подверглись арестам и ссылкам 177 православных епископов. К концу так называемой «безбожной пятилетки», в 1937 году, на свободе осталось всего семь епископов Русской Православной Церкви. Атеистическое государство поставило перед собой цель покончить с религией на территории СССР.

Однажды отцу благочинному предложили закрыть храм. Отец Димитрий ответил: «Мой долг не закрывать, а открывать храмы». Ему пригрозили: «Понимаете, чем для вас это может кончиться?!» «Это мне не страшно, — смиренно сказал батюшка, — не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более Того, Кто может и душу, и тело погубить в геенне».

Когда закрыли святые церкви и в благочинии отца Димитрия, он был вынужден служить, переходя из храма в храм. Об этом донесли властям, и ему пришлось постоянно скрываться. Однажды он даже прятался в поле.

Отец Димитрий переехал в другое село и продолжал служить тайно.

Слежка продолжалась. В 1941 году по чьему-то совету батюшка пошел работать сторожем на угольный склад, чтобы получать паек для своей голодающей семьи. Это оказалось провокацией: на второй день после оформления документов он был арестован. На следствии ему перечислили все тайные места его служения, начиная с 30-х годов. В результате он был осужден на десять лет. Крестный путь отца Димитрия начался в одном из казахстанских лагерей.

Вместе с отцом Димитрием в ссылку поехали некоторые его духовные чада. Двое из них там и скончались. Но он непоколебимо верил в благой Промысел Божий о каждом человеке, в покров Царицы Небесной над каждым из нас, безропотно и мужественно переносил страдания все долгие годы заключения. Когда его однажды спросили: «Батюшка, били ли вас в лагере?» — он с кротостью ответил: «Чем я лучше других? Что всем было, то и мне. Я рад, что Господь сподобил меня пострадать вместе с моим народом и потерпеть сполна все скорби, которые не единожды выпадали на долю православных. Всю свою жизнь я благодарен Богу, что никогда не оставался в стороне от трудностей тех лет... Горе и лишения, которые происходят с нами, надо принимать как милость от Бога».

О своей лагерной жизни отец Серафим рассказывать не любил, но от его родственников известно, что, будучи в лагере, он продолжал свое служение как верный пастырь Христовой Церкви: вел беседы с заключенными, крестил новообращенных, исповедовал, отпевал умерших.

Все это строго запрещалось лагерным начальством, и за нарушение полагался карцер, из которого можно было и не выйти. Поэтому богослужения совершались в строжайшей тайне от начальства. Певчими были сами заключенные. Они же изготовили отцу Димитрию епитрахиль и поручи из полотенец, вышили на них кресты. В эти лагерные годы отец Димитрий чувствовал, что он, как чаша, постепенно, по каплям, наполняется благодатной любовью к Богу и ближним. А вместе с тем сердце его напитывалось простотой и детской незлобивостью. Это чувствовали в общении с ним заключенные, даже уголовники, и проникались к нему доверием. Они оберегали этого дорогого для них человека, установив для него особую охрану.

Однажды отец Димитрий пробрался в сельский храм и, войдя в алтарь, признался батюшке, что он священник, из заключенных, и желал бы причаститься. Перед причащением настоятель храма объявил о необходимости известить о его посещении начальство. За это прибавляли срок, но отец Димитрий ответил: «На все воля Божия». И настоятель нашел в себе мужество не заявлять о случившемся. После освобождения отца Димитрия он приезжал в Днепропетровск навестить батюшку.

После десяти лет лагерей, перед освобождением, следователь спросил отца Димитрия: «Что собираетесь делать на воле?» Отец Димитрий ответил: «Буду служить священником, как и служил». «Ну, коль так, — рассудил следователь, - посиди еще». И отцу Димитрию добавили пять лет, отправив в ссылку в Красноярский край, на полустанок Денежск возле Игарки.

Как-то к началу суровой зимы отец Димитрий оказался без средств и работы. Усердная молитва к Богу о помощи, любовь к своему пастырю духовных чад и на этот раз спасли его от неминуемой гибели. В последние годы своей жизни батюшка делился со своими духовными чадами пережитым в те годы: «Если бы не посылки от знакомых из Днепропетровска, я бы умер с голоду». Из рассказа отца Валерия Бояринцева и монахини Ермогены (Денисенко) известно, что у отца Серафима были преданные ему духовные чада из Михайловки: Агриппина, Ольга, Стефан, Мария и Анастасия, еще с 30-х годов знавшие батюшку, помогал ему и врач-рентгенолог Адриан Михайлович Одынецкий, который отправлял ему в ссылку посылки. Сохранилось письмо того времени, адресованное батюшкой своей духовной дочери:
«Совершишася. И паки Голгофа, и паки Крест.
Дорогая дщерь моя, незабвенная Мавро!
Душа моя скорбит смертельно. Воспоминая Гефсиманский подвиг Христа Спасителя, нахожу утешение и своей скорбящей душе. Скорблю, скорблю тяжело, скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне. Но совершилось то, о чем я горячо и усердно молил Господа: да мимоидет от Мене чаша сия (Мф. 26, 39).
Вот мое скорбное повествование. В феврале месяце я выбыл из Канска в Балхаш (Казахстан). Писать тебе, дщерь моя верная, я не имел возможности. В Великий Четверток окончился мой страдальческий подвиг, и только лишь 2.VI (20.V) я выехал оттуда. Обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф. 26, 39).
Я горел желанием возвращения в родные места, желанием видеть родных, дорогих и близких, но, увы, получил назначение на жительство в Красноярский край. После долгого и утомительного железнодорожного и водного пути достиг я тихого пристанища у далеких берегов реки Енисея, где и ... ныне. Здесь рыбный промысел и небольшое хозяйство. Здесь я должен трудиться и от трудов своих себя питать и одевать. Старость моя не приспособлена... к таковой жизни (я не от мира сего ведь) ... крайне смущают меня. Притом в настоящее время я без средств. Приближается зима суровая и продолжительная.
Да будет воля Твоя.
Верю, что Господь везде и всегда со мною — служителем Его. Верю, что Он не оставит меня. Уповаю, что в любви своей, которая николиже отпадает, и вы не забудете меня — пастыря своего, полагающего за овцы душу свою. Однако боюсь быть в тягость вам, дети мои дорогие. Простите и не осудите, чадо мое возлюбленное Мавро! Как Апостол Павел имел в скорби своей ученика-апостола Тимофея, так и я — тебя. Посети моих благодетелей — деток моих духовных, направь стопы свои к возлюбленной о Господе Катерине Никаноровне ... — Днепродзержинск, ул. Производственная, № 3; прочитайте вместе послание сие, пролейте слезные молитвы обо мне и решите вопрос утоления скорби моей. Господь Милосердный и Его Пречистая Матерь со святыми да хранят нас!
Усерднейше прошу у всех молитв святых и прощения!
Дорогих моих Стефана Власиевича и Анастасию Иоанновну с ... семейством, Ольгу, не забывающую о мне, тебя, Мавро, верную сподвижницу келлии моей, Екатерину, возлюбленную во Христе, и всех … своих благословляю ...
Всегда ваш, всегдашний молитвенник ваш, ваш скорбящий пастырь отец Димитрий.
Мой адрес: Красноярский край, город Игарка, Игарский район, полустанок Денежек».

Спустя годы, на вопрос внука, почему у батюшки хроническая простуда, отец Серафим поведал следующее.

Везли их ранней весной в ссылку. Буксир тянул баржу с заключенными.

Узников партиями по пятьдесят человек высаживали на берег по пути следования. Кругом тайга, места незнакомые, все разошлись. Отец Серафим заблудился и не мог отыскать дорогу к лагерю. В поисках дороги прошел день, настал вечер, в тайге было холодно, лежал глубокий снег, от реки тянуло сыростью. Стемнело. Вокруг выли волки, двигаться не было сил. «Продрогший, совсем обессиленный, превозмогая боль, я встал на колени и с глубокой верой горячо помолился Господу, Владычице, Святителю Николаю — моим небесным заступникам. Сам не знаю, сколько продолжалась молитва и как я оказался в десяти шагах от людей, сидящих у костра на территории лагеря». Так чудесным образом Господь сохранил Своего избранника.

Наступил 1953 год. После смерти И. В. Сталина, в пору хрущевской «оттепели», начали пересматривать дела репрессированных, реабилитировать замученных и расстрелянных. Однако священнослужителей оправдывать не спешили. Многие из них все еще оставались в лагерях и ссылках.

В 1955 году по ходатайству Георгия — мужа младшей дочери Антонины — отцу Димитрию отменили ссылку, и он вернулся в Днепропетровск. К тому времени его дочери обзавелись семьями, и, казалось, теперь ничем не связанный отец Димитрий мог бы полностью посвятить себя служению престолу Божию. Однако власти продолжали борьбу с Церковью, хотя и не казнили за веру. Отцу Димитрию, ревностному, образованному и авторитетному пастырю, не нашлось места в Днепропетровской епархии.

Правящие архиереи боялись брать к себе изгнанных священников. По словам иеромонаха Мануила (Литвинко), по освобождении из лагеря батюшку взял в Куйбышевскую епархию епископ Иероним клириком Петропавловского храма в город Куйбышев.

В 1956 году случилось то, что потрясло весь православный мир, — знаменитое «Зоино стояние». Напомним вкратце об этом чуде, происшедшем в Самаре (тогда Куйбышеве).

Работница трубного завода, некая Зоя, решила с друзьями встретить Новый год. Ее верующая мать была против веселья в Рождественский пост, но Зоя не послушалась. Все собрались, а Зоин жених Николай где-то задержался. Играла музыка, молодежь танцевала, только у Зои не было пары. Обиженная на жениха, она сняла с божницы икону Святителя Николая и сказала: «Если нет моего Николая, потанцую со святым Николой». На увещевания подруги не делать этого она дерзко ответила: «Если Бог есть, пусть Он меня накажет!» С этими словами она пошла по кругу. На третьем круге комнату вдруг наполнил сильный шум, поднялся вихрь, молнией сверкнул ослепительный свет, и все в страхе выбежали.

Одна только Зоя застыла с прижатой к груди иконой Святителя, окаменевшая, холодная, как мрамор.

...Ее не могли сдвинуть с места, ноги ее как бы срослись с полом. При отсутствии внешних признаков жизни Зоя была жива: сердце ее билось. С этого времени она не могла ни пить, ни есть. Врачи прилагали всевозможные усилия и старания, но не могли привести ее в чувство.

Весть о чуде быстро разнеслась по городу, многие приходили посмотреть Зоино стояние. Но спустя какое-то время городские власти опомнились: подходы к дому перекрыли, и его стал охранять наряд дежурных милиционеров, а приезжим и любопытным отвечали, что никакого чуда здесь нет и не происходило.

Дежурившие на Зоином посту по ночам слышали, как Зоя кричала: «Мама! Молись! В грехах погибаем! Молись!» Медицинское обследование подтвердило, что сердцебиение у девушки не прекратилось, несмотря на окаменелость тканей (не могли даже сделать укол — иглы ломались).

Приглашенные священники после совершения молитв не могли взять икону из ее застывших рук. Но в праздник Рождества Христова пришел отец Серафим (тогда еще отец Димитрий), отслужил водосвятный молебен и освятил всю комнату. После этого он взял из рук Зои икону и сказал: «Теперь надо ждать знамения в Великий день (т. е. на Пасху)».

...Перед праздником Благовещения некий благообразный старец просил охрану пропустить его. Ему отказали. Появлялся он и на следующий день, но и другая смена его не пропустила. В третий раз, в самый день Благовещения, охрана его не задержала. Дежурные слышали, как старичок говорил Зое: «Ну что, устала стоять?» Прошло какое-то время, старец все не выходил. Когда заглянули в комнату, его там не обнаружили (все свидетели происшедшего убеждены, что являлся сам Святитель Николай).
Зоя простояла 4 месяца (128 дней), до самой Пасхи, которая в том году была 23 апреля (6 мая по новому стилю). В ночь на Светлое Христово Воскресение Зоя громко взывала: «Молитесь! Страшно, земля горит! Весь мир в грехах гибнет! Молитесь!» С этого времени она стала оживать, в мускулах появилась мягкость, жизненность. Ее уложили в постель, но она продолжала взывать и просить всех молиться о мире, гибнущем во грехах, о земле, горящей в беззакониях.

— Как ты жила? — спрашивали ее. — Кто тебя кормил?

— Голуби, голуби меня кормили, — отвечала Зоя.

Молитвами Святителя Николая Господь помиловал ее, принял ее покаяние и простил ее грехи...

Все случившееся настолько поразило жителей Куйбышева и его окрестностей, что множество людей обратилось к вере. Спешили в церковь с покаянием, некрещеные крестились, не носившие креста стали его носить (даже не хватало крестов для просящих).

Когда спустя годы архимандриту Серафиму задавали вопросы о его встрече с Зоей, он всегда уклонялся от ответа. Вспоминает протоиерей Анатолий Литвинко, клирик Самарской епархии. «Я спросил отца Серафима: «Батюшка, это вы взяли икону из рук Зои?» Он смиренно опустил голову. И по его молчанию я понял — он». Батюшка скрывал это по смирению. Да и власти могли вновь начать на него гонения из-за большого притока паломников, желавших приложиться к чудотворной иконе Святителя Николая, которая всегда была в храме, где служил отец Серафим. Со временем власти потребовали убрать икону, скрыть от народа, и она была перенесена в алтарь.

Недавно этим случаем вновь заинтересовалась массовая печать. Приводим выдержки из публикации «Комсомольской правды»:

«Многим верующим в Самаре известна пенсионерка Анна Ивановна Федотова. «В те дни возле дома Зои я была дважды, — рассказывает Анна Ивановна, — приезжала издалека. Но дом был окружен милицией. И тогда я решила расспросить обо всем какого-нибудь милиционера из охраны.

Вскоре один из них — совсем молоденький — вышел из калитки. Я пошла за ним, остановила его: «Скажите, правда, что Зоя стоит?» Он ответил: «Ты спрашиваешь в точности как моя жена. Но я ничего не скажу, а лучше смотри сама...» Он снял с головы фуражку и показал совершенно седые волосы: «Видишь?! Это вернее слов... Ведь мы давали подписку, нам запрещено рассказывать об этом... Но если бы ты только знала, как страшно мне было смотреть на эту застывшую девушку!»

Совсем недавно отыскался человек, поведавший о самарском чуде нечто новое. Им оказался уважаемый в Самаре настоятель Софийской церкви священник Виталий Калашников:

«Анна Павловна Калашникова — тетка моей матери — в 1956 году работала в Куйбышеве врачом «Скорой помощи». В тот день утром она приехала к нам домой и сообщила: «Вы тут спите, а город уже давно на ногах!» И рассказала об окаменевшей девушке. А еще она призналась (хотя и давала подписку), что сейчас была в том доме по вызову. Видела застывшую Зою. Видела икону Святителя Николая у нее в руках. Пыталась сделать несчастной укол, но иглы гнулись, ломались, и потому сделать укол не удалось.

Все были потрясены ее рассказом...

Анна Павловна Калашникова проработала на "Скорой» врачом потом еще много лет. Умерла в 1996 году. Я успел пособоровать ее незадолго до смерти. Сейчас еще живы многие из тех, кому она в тот самый первый зимний день рассказала о случившемся».

Валентина Николаевна М. (г. Белгород) вспоминает: «Я приехала к отцу Серафиму. Остановилась переночевать в доме Марии Романовны, где собралось много приезжих. Спать было тесно, в комнате душно. Два молодых человека поднялись и вышли во двор на свежий воздух, вслед за ними — и я. Разговорились, оказалось, что они из Куйбышева и учатся в Духовной семинарии. Я стала расспрашивать их о Зоином стоянии. Когда это произошло, они были ребятишками; вышло, что именно это чудо и привело их к вере в Бога. Теперь вот приезжают к отцу Серафиму, став его духовными чадами. Они утверждали, что именно отец Серафим взял икону из рук Зои.

...После службы староста храма матушка Екатерина Лучина (в постриге монахиня Серафима) спрашивает: «А ты приложилась к чудотворной иконе Святителя Николая?» Я ей отвечаю: «Да». Она не отстает: «К какой?» Я ей показываю на большую икону Святителя Николая у стены.

Она говорит: «Нужно к той, что на аналое. Ее наш батюшка взял у Зои.

Только никому не рассказывай, а то нам запретили об этом говорить и батюшку могут вновь арестовать».

Духовные чада старца свидетельствовали, что из Куйбышева приезжала верующая женщина и, увидев отца Серафима, узнала в нем того священника, который взял из рук Зои икону Святители Николая. И, видимо, не случайно по благословению отца Серафима в ракитнянском храме у иконы Святителя Николая Чудотворца и у распятия Спасителя (на Голгофе) вот уже тридцать пять лет горят неугасимые лампады. Елизавета Константиновна Фофанова, духовная дочь старца, однажды спросила отца Серафима: «Батюшка, это вы взяли икону у Зои?» Он ей ответил: «Зачем вам это знать? Не спрашивайте меня больше об этом».

Близкая духовная дочь спросила отца Серафима: «Батюшка, это вы были в Куйбышеве и взяли икону из рук Зои, сотворив чудо?» Старец ответил: «Деточка моя, чудеса творит Бог, а мы, недостойные, по молитвам нашим получаем».

Из воспоминаний Александры Ивановны А.

«На пятой неделе Великого поста 1982 года протоиерей Анатолий Шашков из города Фатеж Курской области, иконописец иеромонах Зинон (ныне архимандрит) и я приехали в Ракитное. Отец Серафим был болен, он уже никого не принимал. По просьбе отца Анатолия меня пропустили к нему.

Батюшка лежал на кровати, он был болен, но принял приветливо и предложил сесть на стул рядом с его постелью.

Я рассказала ему о своих затруднениях и просила его святых молитв. Речь шла об обмене частного дома на государственную квартиру, на что требовалось разрешение Совета Министров. Поездка из Подмосковья в Москву на работу ежедневно отнимала три часа времени, и так в течение двадцати лет. Он сказал: «А почему вы не приехали раньше, на первой седмице Великого поста? Можно было бы этот вопрос решить... Ну, хорошо, будем молиться». В тот момент я подумала, что если обмена не произойдет, то брошу работу. Тогда батюшка, несмотря на свою физическую слабость, поднялся с кровати, подошел, взял мою руку и произнес: «Ни в коем случае не оставляйте работу, вы там нужны, считайте это вам моим благословением». Я в ответ: «Батюшка, я больна, переутомляюсь, с сердцем бывает плохо, в дороге могу и умереть». А он продолжает: «Вы никуда не уйдете, а если суждено вам умереть, то Господь вас помилует за послушание». Вдруг его слова дошли до моего сознания. Я была потрясена его прозорливостью и той решительностью, с которой он убеждал не оставлять работу.

Дальше все произошло само собой, как бы без моего участия. Я дерзнула спросить: «Батюшка, а где икона Святителя Николая, которую вы взяли у Зои?» Он строго на меня посмотрел. Наступило молчание. Почему я вспомнила именно об иконе? В Куйбышеве жили мои родственники, на той самой улице, что и Зоя. Когда все это произошло, мне было четырнадцать лет. Чтобы народ не собирался возле дома, по вечерам отключали освещение. Крики Зои приводили всех в ужас. Молодой милиционер, стоявший на посту, от всего этого поседел. Мои родственники, будучи очевидцами происходящего, стали верующими и начали посещать храм. Чудо Зонного стояния и все случившееся с ней глубоко запечатлелось в моем сознании.

Я много слышала об отце Серафиме, но в первый раз оказалась у него в 1982 году... После его строгого взгляда меня пронзила мысль: «Ой, горе мне, горе». Вдруг батюшка сказал: «Икона лежала в храме на аналое, а сейчас она находится в алтаре. Были такие времена, что ее велели убрать, и добавил: — Вы первая, кому я об этом сказал». Через две недели батюшка скончался.

Спустя год я приехала к нему на могилку помолиться и говорю диакону Иоанну (Бузову; теперь иеросхимонах Иоанн): «Вот, батюшка, а чуда-то не произошло, квартиру я не обменяла». Он мне в ответ: «Если отец Серафим сказал, что будет молиться, не сомневайтесь, он молится. Вы поменяетесь, но не выше второго этажа». Так и получилось. Сначала документы подготовили на квартиру на шестом этаже, но хозяева передумали, а через месяц нам предложили второй этаж. У мамы были больные ноги, и ей тяжело было бы подниматься по лестнице. Работу в Москве я не оставляла, молитвами отца Серафима мое здоровье укрепилось, и я продолжала работать до ухода на пенсию».

Вот что рассказала Клавдия Георгиевна Петруненкова из Санкт-Петербурга.

«Когда произошло Зоино стояние, я спросила владыку, был ли он в Куйбышеве и видел ли он Зою. Владыка ответил: «Я был там, молился, но икону у Зои не взял, не время еще было, а взял икону отец Серафим (тогда еще отец Димитрий)».

Незадолго до кончины отца Серафима я была в Ракитном. В храме на горнем месте, справа от престола я видела икону Святителя Николая в окладе. Во время беседы с отцом Серафимом в его келлии я спросила: «Батюшка, у вас в алтаре икона Святителя Николая та, которая была у Зои?» «Да», — ответил он... О Зое больше мы не говорили».

О куйбышевских событиях рассказывает прото¬иерей Андрей Андреевич Савин, бывший в то время секретарем Самарского епархиального управления: «При епископе Иерониме это было. Утром я увидел группу людей, стоящую возле того дома. А уже к вечеру толпа доходила до тысячи человек. Были выставлены патрули. Но людей сначала не трогали, видимо, сказывалось первое замешательство. Это уже позднее начали всех разгонять. Предлог обыч¬ный: «Нарушаете покой жителей, движение авто¬транспорта»... Но толпа все равно росла как на дрожжах. Многие приезжали даже из окрестных сел.

Те дни были очень напряженными. Народ, естественно, ждал от нас разъяснений, но ни один священник и близко к тому дому не подходил. Боялись. Тогда мы все ходили по «тонкой жердоч¬ке». Священники были на «регистрации» — их утверждал и смещал уполномоченный по делам религий исполкома. В любой момент каждый мог остаться без работы и средств к существованию. А тут такой прекрасный повод свести с нами счеты!

Вскоре среди верующих прошел шепоток, что Зоя прощена и в День Святой Пасхи воскреснет. Люди ждали, надеялись. А по городу уже вовсю расхаживали отряды комсомольцев. Бойко «раз¬облачали», уверяли, что были в доме и ничего не видели. Это все только подлило масла в огонь, так что и те, кто действительно не верил в чудо, под конец усомнились: наверное, все же народная мол¬ва права, хоть и не во всем, и в доме на Чкаловской улице все-таки произошло нечто удивительное — не сомневаюсь!».

После взятия иконы у Зои отца Димитрия оклеветали и сфабриковали на него новое дело, а владыку Иеронима освободили от управления Куйбышевской епархией. Вот что рассказал иеромонах Сергий (Рыбко). В 1989 году игумен Герман, на¬сельник Оптиной пустыни, сообщил ему, что в то время он жил в Куйбышеве (он родом из тех мест) и некоторое время был келейником митрополита Мануила (Лемешевского). Игумен Герман также подтвердил, что после взятия иконы у Зои батюшка был арестовав.

По одним сведениям, он отсидел два года, по другим — три. Главный редактор самар¬ской христианской газеты «Благовест» Антон Жоголев сообщил, что в Самаре и ныне живы очевид¬цы тех давних событий.
Отцу Димитрию запретили рассказывать о взя¬тии иконы у Зои и после отбытия срока направили служить в отдаленное село Днепропетровской епар¬хии, а затем перевели в село Михайловское.

В 1960 году отец Димитрий короткое время был настоятелем Свято-Троицкого кафедрального собо¬ра. Перевод в собор из сельского храма был для духовных чад батюшки радостным событием, но многих это настораживало. Было мнение, что в соборе легче найти повод, чтобы удалить батюшку из епархии.

Из воспоминаний о том времени Любови Андреевны Коляднной (г. Никополь).

«По воскресеньям батюшка обычно приходил на раннюю литургию (позднюю служили архиерей¬ским служением). Люди теснились вокруг него, подходя под благословение. Через толпу ожидаю¬щих его он с трудом пробирался к выходу. Уже тогда отовсюду слышалось: «Это отец Димитрий, монах, человек высокой жизни». За много лет до пострига его называли монахом, зная о его поисти¬не подвижнической жизни».

Отец Валерий Бояринцев вспоминает: «В то время Днепропетровский собор оказался настоятеля и вот епископ Иоасаф (будущий Киевский и Галицкий) перевел отца из села Михайловки настоятелем в кафедральный собор. Помню эти долгие исповеди до ночи. Проповеди его были сердечные, проникновенные, трепетные. Все это заставляло многих плакать. Люди тянулись к отцу настоятелю, устраивало власти. При первом же удобном уполномоченный забрал регистрацию и при¬ему в течение двух дней удалиться из города, всю ночь батюшка провел в доме моего отца на поезде в Москву. Там владыка Стефан, который любил батюшку и очень сердечно к нему относился, по своим московским каналам выяснил, что можно восстановить регистрацию. Регистрацию восстановили, но без права служить в Днепропетровской епархии.

Многие правящие архиереи в то время боялись брать к себе изгнанных священников, поэтому ничего больше не оставалось, как ехать к Святейшему за благословением. Целый месяц батюшка, ожидая у Патриарха, ночевал на вокзале. Наконец, получив назначение в Архангельск, в приемной у Патриарха Алексия I он встретился с владыкой Леонидом (Поляковым), и тот пригласил его служить в Курско-Белгородскую епархию. Батюшка отправился в Белгородскую область, в деревню Соколовка Корочанского района, в храм в честь Успения Пресвятой Богородицы, что примерно в тридцати километрах от Белгорода. Там я его посетил паломником, прожил недели две-три, близко с ним общаясь.

В деревне была большая деревянная Успенская церковь. Я, как мог, обновил иконостас. Отец Димитрий радовался, что мы успели к Преображению. Молящихся было мало: немногие в те годы отваживались появляться в церкви. Но насколько же благостным было богослужение отца Димитрия! Начинал он часов в 6, а кончал в 2 часа дня. Он никуда не спешил, все делал очень тщательно».

Давно стремясь послужить Церкви Божией в иноческом сане, отец Димитрий подал епископу Леониду прошение, в котором писал: «В постигшем меня вдовстве я уразумел Промысл Божий. Иночество стало моей заветной мечтой, как в годы юности — пастырство. Новые жизненные испытания все более укрепляли мое желание принять иноческий постриг. И ныне не только желаю, но и жажду хотя бы в единонадесятый час выйти на делание в иноческом винограднике Церкви Христовой. Если не будет с моей стороны нарушением послушания, то дерзаю просить при постриге дать мне святое имя преподобного Серафима Саровского, которого с детства почитаю своим небесным покровителем. В назначении меня Его Святейшеством в Курскую епархию, земную родину преподобного Серафима, тоже вижу Промысл Божий».

26 октября 1960 года в селе Соколовка епископ Курский и Белгородский Леонид совершил постриг протоиерея Димитрия в монашество с именем Серафим. Восприемником при постриге был иеромонах Геннадий (Давыдов). На следующий год иеромонах Серафим был возведен в сан игумена.

С 14 октября 1961 года и до конца своих дней отец Серафим был настоятелем Свято-Никольского храма в селе Ракитном Белгородской области. О своем приезде в Ракитное он вспоминал так: «На станцию Готня приехал я с монахиней Иоасафой. Встретила нас Екатерина Ивановна Лучина. Она с матушкой ушла, а я сел в крытую грузовую машину и поехал. Все сидят, я один стою, упираясь головой в потолок. Дороги плохие, меня бросает из стороны в сторону. Никто не уступил мне места, хотя всем было ясно, что перед ними священник. Приехали к церкви, а она на замке, кругом ни души. Пошел спрашивать по дворам, у кого ключ. Ключ у старосты, а она живет в соседнем селе, может, приедет к вечерне. Голодный, замерзший ждал возле храма старосту. После службы кушать было нечего, спать не на чем. Открыли крестилку, лег на голый пол. Через несколько дней кто-то из прихожан сжалился и принес старую солдатскую кровать.

Церковь имела совершенно заброшенный вид - отвалившиеся куски штукатурки, разбитые окна, прогнившие доски пола. Безмолвный стоял храм. Смотреть на него без слез было невозможно».

С помощью Божией, усердием своих духовных чад и благотворителей отец Серафим постепенно восстановил Никольский храм. Над росписью храма трудился иеромонах Зинон, он же написал иконы нижнего ряда иконостаса. В ремонте храма принимали участие студенты Московской духовной академии, семинаристы — духовные чада батюшки. Те, кто помнит Свято-Никольский храм в первые дни служения старца, теперь не узнают его. Он совершенно преобразился: мерцание множества лампад перед образами, чистота, уют — все настраивает на молитву, на тихую беседу с Богом.

Еще, будучи настоятелем Днепропетровского собора, отец Димитрий приютил сестер закрытого в 1959 году днепропетровского Тихвинского женского монастыря — Никодиму, Агриппину и Ермогену. Он предоставил им для жилья свою келию, а сам перешел жить в крестильню.

Когда отцу Димитрию запретили служить в епархии, он был вынужден уехать. Матушки Никодима (в схиме Михаила), Агриппина и Ермогена решили поехать с отцом Димитрием и взять с собой свою знакомую Веру Деменскую (впоследствии монахиня Иоасафа, 1926-1989), которая в то время не знала куда ей деться. У нее было много родных, но все они были люди мирские, а ей хотелось жить среди близких по духу людей, то есть в каком-нибудь монастыре. Она была больна туберкулезом бедренной кости.

Они вчетвером договорились ехать к батюшке, но Никодима, Агриппина и Ермогена поехали в Крым по благословению отца Димитрия. А Вера одна поехала к батюшке в Соколовку, хотя до этого она его не знала. «Пришла к нему со слезами, — рассказывает матушка, — отец Серафим пожалел меня, стало легче, а потом он предложил остаться». Так она с ним и осталась, помогала петь, читать, пономарить. Она очень болела, но по молитвам отца Серафима ее туберкулез «затих». Потом, когда они жили в Ракитном, она совершенно забыла, что болела. Так она стала келейницей отца Серафима, его постоянной спутницей. Впоследствии отец Серафим постриг келейницу в монашество с именем Иоасафа. Она оставалась помощницей отца Серафима до самой его кончины.

Мать Иоасафа вспоминала, что на первых порах в Ракитном на богослужении никого не было, иногда приходили две-три старушки, а так они с батюшкой служили вдвоем в холодном полуразрушенном храме.

Стены алтаря были покрыты инеем, а сверху падал снег. Казалось, нужно бы, не мешкая, браться за ремонт, искать людей, средства, материалы. Но батюшка не прикладывал никаких видимых усилий, чтобы развернуть восстановительные работы. Только — каждодневная молитва, продолжалась с семи утра и до вечера.

Когда матушка Иоасафа совсем замерзала, отец Серафим отпускал ее попить чайку, а сам пребывал в молитве. В непогоду отовсюду текло.

Через щели разбитого купола вода струилась по стенам храма. Это не мешало редким прихожанам, нескольким старушкам. Тем более это не мешало отцу Серафиму, прошедшему через холод и лишения лагерной жизни. Для него все это уже не имело значения. Через тяготы долгих испытаний он ощущал силу Божьего присутствия, заступления и помощи.

В еще вчера отверженном храме теперь день и ночь звучала молитва благодарения ко Господу, молитва о помощи в возрождении поруганных святынь, о спасении потерявших Бога человеческих душ. И постепенно пришла помощь. Господь послал благотворителей, помощников, строителей — все необходимое.

«Как-то в храме во время ремонта, — вспоминает иеродиакон Николай (Трубчанинов)1 с Украины, — работали строители, люди совершенно далекие от веры. Не очень-то утруждая себя, они в обед подвыпили, хорошо закусили и, уже разомлевшие, готовились к послеобеденному отдыху. С приближением отца Серафима они запанибратски проронили: «Ну что, отец?» Наблюдая за этим, я внутренне сжался, подумал: «Как они себе такое позволяют? Ну, сейчас он им покажет!» Батюшка остановился, внимательно посмотрел на всех. Потом стал подходить к каждому, обнимал, обхватывал ладонями голову, долго глядел в глаза и нежно целовал в обе щеки. Никакая грубость, никакое пренебрежение не могли устоять перед батюшкиной любовью! Ошеломленные, притихшие, вмиг протрезвевшие строители тут же взялись за дело».

Вскоре образовался приход, жизнь налаживалась. Как водится, появились и недоброжелатели. Такое усердное богослужение, редкостное по тем временам, некоторых раздражало. Сохранилось письмо секретаря Епархиального управления, касающееся порядка ежедневного богослужения в храме. После поздравления отца Серафима с праздниками Рождества Христова и Богоявления, а также с Новолетием следует указание: «Ваш Церковный совет написал уполномоченному жалобу, что Вы ежедневно служите в храме, что служба в будние дни не оправдывает расходов, связанных со службой. Уполномоченный предупреждает Вас, чтобы Вы в будние дни не совершали служб, в будние дни советует молиться дома, в своей комнате, а служить только в воскресные и праздничные дни. Владыка благословил выполнять это предложение уполномоченного во избежание больших неприятностей для Вас.

С искренним уважением и любовью к Вам протоиерей Порфирий. 12.1.1962 г.»

После такого запрета в храме служили только по субботам, воскресеньям и праздникам, а в будни — келейно.

Вспоминает Евгений Иванович Федак из Лисичанска Луганской области: «В один из приездов в Ракитное мы вчетвером поехали за известью на сахарный завод. Яма глубокая, за два раза вперекидку лопатой вынули эту известь. Тяжело было, лопата вязла. Привезли к храму, разгрузили. Сильно устал, руки болят, нельзя разогнуть, а нам говорят, надо еще поехать на погрузочно-разгрузочные работы в другое место. Я матушке Иоасафе ответил, что рук не могу поднять, сильно устал. Повела она меня к батюшке, тот благословил. Откуда сила появилась! Уж не знаю, как он восстановил меня, но усталости как не бывало. Я только сказал: «Для вас, батюшка, я куда угодно поеду и любую работу выполню». Все сделал и был радостным после выполненной работы».

Для всех, кто восстанавливал храм, опорой и поддержкой в трудностях была неиссякаемая батюшкина молитва. Это чувствовали и жители, и администрация района: местные сахарные заводы и предприятия работали здесь хорошо, на полях был большой урожай, дожди выпадали в нужное время, при уборке сахарной свеклы всегда стояла хорошая погода.

Все в церковноприходской жизни делалось только по благословению старца. Но не обходилось и без искушений. Однажды собралась приличная сумма на ремонт храма. В комнату, где лежали деньги, под каким-то предлогом проникли цыгане. Матушка Иоасафа перед этим на минутку вышла, а когда вернулась, то не обнаружила денег, да и другие вещи пропали. Сказали о случившемся батюшке. На следующее же утро в церковь пришел денежный перевод на сумму, превышающую украденное.

Помощником отца Серафима при совершении богослужений в храме стал болящий иерей Григорий Сопин (1936-1990), который после травмы позвоночника не мог передвигаться и попросился у батюшки остаться при нем. Старец с любовью принял его и даже пообещал, что будет отдавать ему свое жалованье. По молитвам батюшки отец Григорий начал ходить при помощи костылей, совершать требы и петь на клиросе. У него оказался хороший голос. Отец Серафим очень любил отца Григория и был благодарен ему за труды, которые тот нес в храме.

Батюшка имел сердце, милующее не только людей, но и всю тварь. Вот несколько случаев, записанных со слов детского писателя Геннадия Снегирева из Москвы. «Однажды в келию к нему залетела большая муха.

Своим жужжанием она раздражала матушку Иоасафу, и та старалась выгнать ее. Батюшка, видя ее намерение прибить муху, которая в открытую дверь почему-то не вылетала, сказал: «Матушка, не убивайте муху, пусть живет».

Как-то старец спросил у работающих на кухне: «А где наш кот?» Ему ответили, что кот уже старый, беззубый, мышей не ловит, к тому же весь плешивый, поэтому его отнесли в овраг. Батюшка помолчал, а затем сказал: «Отыщите кота, вымойте, постелите ему чистую подстилку, и пусть живет на кухне, кормите до самой смерти».

В другой раз — кошка принесла шестерых котят. На кухне им не нашлось места, и их отнесли подальше от храма. Узнав, что котят выбросили, батюшка велел принести их обратно, чтобы кошка выкармливала».

Сам Геннадий Яковлевич Снегирев был исцелен отцом Серафимом от шума в голове и ушах после травмы. Батюшка только перекрестил ему голову, и тот назойливый «сверчок», что не давал покоя, затих.

Частыми посетителями батюшки, помимо простого люда, были епископы, священники, иноки и инокини, студенты Духовных школ. В лице отца Серафима они находили опытного духовного наставника, любвеобильного и простого душой старца. Своим духовным чадам батюшка писал, хотя и редко, глубоко назидательные письма и посылал поздравления к праздникам Святой Церкви. По этим письмам, проповедям в храме и отдельным словам к разным лицам, по его молитвенному плачу во время литургии в какой-то мере можно было судить о высоком устроении его души, о его дерзновенной молитве и горячей любви к Богу и ближним.

По своему глубочайшему смирению отец Серафим старался скрыть свои подвиги и духовные дарования: прозорливость, способность исцелять, которыми он, безусловно, обладал. Ему совершенно чуждо было осуждение. Если кто-либо приходил к нему с тяжбой на ближнего, начинал подробно рассказывать о происшедшем и о своем обидчике, батюшка учтиво останавливал, но так, чтобы не оскорбить говорившего, и призывал помолиться за обидчика. Тут же все смущение рассеивалось, обида утихала. Достигал он этого тем, что, молясь, внутренне оставался спокойным, невосприимчивым ко всему плохому, чуждому его душе, по слову заповеди Христовой: блажени миротворцы яко тии сынами Божиими нарекутся (Мф. 5, 9).

Все годы пастырского служения отец Серафим пребывал в стесненных обстоятельствах в том смысле, что не мог принять всех, кто нуждался в его духовном окормлении. Эти обстоятельства порождались запретами уполномоченных Совета по делам религий, которых пугало каждодневное паломничество в сельский храм. Подобными запретами объясняются и рекомендации правящего архиерея, к которым отец Серафим вынужден был прислушиваться. Своим духовным чадам батюшка все объяснял своей физической немощью, хотя причина, как мы теперь знаем, была не только в ней. Из бесед старца можно почувствовать, как он переживал сложившуюся ситуацию. Отец Серафим говорил: «Дети мои духовные! Отцовско-пастырским долгом считаю необходимым оповестить вас, что по состоянию своего здоровья и по сложившимся обстоятельствам не могу принимать вас у себя на дому и вести беседы. За мной остается духовное руководство лишь в храме, состоящее в молитвах. Болящие, страждущие и скорбящие! Вы обращаетесь ко мне, прося моих молитв. «Всецелебная моя сила — Христос!» — восклицал в дни своей земной жизни святой великомученик Пантелеймон и я, недостойный, — тоже.

Сколько раз приходилось исправлять ваши обращения, «что прибыли сюда лечиться». Я не лечу, а молюсь. И если по молитвам больные получают исцеление, страждущие — ослабу, скорбящие — утешение, то это от Господа. Вести об этих исцелениях распространились далеко. Вы стекаетесь сюда с разных мест, принять же вас я уже не в состоянии. В силу этого за мной остается общецерковная молитва о болящих, страждущих и скорбящих: в храме — у жертвенника и святого престола, частная — у себя в келлии. Я повторяю, что никаких бесед отдельных я вести не могу ни в храме, ни на дому. Прошу за все прощения и ваших святых молитв. Да укрепит Пастыреначальник Христос мои телесные и духовные силы и даст возможность стоять у святого престола до последнего моего издыхания...»

Приводим письмо, написанное отцом Серафимом правящему архиерею, епископу Курскому и Белгородскому Николаю:

«Ваше Преосвященство, Преосвященный дорогой Владыко!
Спаси, Господи! Приношу сердечную благодарность за Ваш отеческий прием, оказанный мне, недостойному. Глубоко тронутый Вашей архипастырской любовию, по возвращении восвояси, я озабоченно стал искать средства к исполнению Вашего наставления. Решение создалось таковое. С церковного амвона в удобное время я несколько раз обратился к болящим, которые приезжают, и к тем, которые привозят больных, чтобы внушить, что нет необходимости в их личном здесь присутствии. Милосердный Господь заочно исцелил слугу капернаумского сотника — по вере его. Прежде всего, нужны вера и покаяние больного, так как часто грехи являются причиной болезней. Приступать же к Таинствам Покаяния и Причащения Святых Тайн Христовых можете и в своих приходских храмах. Если же желаете и просите и моих молитв, дайте ваши святые имена, и я, недостойный, заочно буду молиться.
В беседе с Вашим Преосвященством я вспомнил протоиерея отца Иоанна из Глухово. Отец Иоанн лечил, давая лекарства. Я же, недостойный, только молюсь. Ранее я вычитывал над больными и страждущими, ныне молитва моя о болящих состоит в совершении молебна и водосвятия.
С амвона хочу сказать, что посещения меня на дому и частые беседы в храме для меня уже непосильны по телесному моему состоянию. Прошу же быть удовлетворенными храмовой молитвой без посещения меня на дому и частных бесед в храме.
Дорогой Владыко! Можно ли так поступать во исполнение Вашего наставления и для общей церковной пользы? Смиреннейше прошу Вашего хотя бы кратенького ответа.
Припадая к святительским стопам Вашего Преосвященства, усерднейше прошу архиерейского благословения и святых молитв Вашего Преосвященства».

Стоит отметить, что те, которые, по милости Божией, удостаивались исповеди у старца, ощущали, как его любящий взгляд проникал глубоко в их сердце и помогал им чистосердечно, по-детски открыть свою душу.

Отец Серафим из опыта знал, что человек без помощи свыше не может принести должного покаяния Богу, поэтому сам, часто со слезами, безмолвно умолял Бога о том, чтобы Он послал благодать покаяния согрешившим. Исповедуя, батюшка не делал строгих выговоров, не накладывал епитимий, не назначал особых молитвенных правил или постов, но умел дать почувствовать человеку, что необходимо изменить жизнь, возненавидеть грех и следовать воле Божией, призывающей грешников ко спасению.

Старцу Серафиму была присуща любовь к богослужению, благоговейная строгость в исполнении церковного устава. Он неукоснительно совершал все службы годичного круга. В те дни, когда служба совершалась келейно, келлия была переполнена желающими разделить молитвенное общение со старцем.

Божественную литургию отец Серафим совершал с особым духовным подъемом, со слезами молясь за прихожан своего храма и за весь мир. Вот что пишет об этом иеросхимонах Сампсон (Сивере): «Монахи, которые совершают литургию, ночью не ложатся спать, они молятся, они вопят, они готовятся причащаться. У них получается вот такая литургия. Свет исходил от отца Серафима Белгородского, когда он вышел на проповедь после Чаши (он причащал, потом говорил о великомученике Георгии Победоносце), он буквально омывался слезами. От него исходило сияние, но каждое слово было отчетливо, ясно».

Неотъемлемой частью богослужения отец Серафим считал проповедь и постоянно проповедовал в храме. Говорил он проникновенно и убедительно. Поучения его были глубоки по смыслу и, вместе с тем, доступны пониманию всех молящихся. Каждому открывалось свое, необходимое именно в эту минуту.

Михаил Корнеевич Баденко из Никополя: «Я знал батюшку с двадцатых годов. Много раз слушал его проповеди. Такой задушевности, поучительности, такой простоты и глубины знаний, такой веры, какую он в нас вселял, я мало у кого из священников встречал».

Наталья Игнатова из Воронежа: «Его проповеди мы очень любили.

Говорил он тихо, для всех доступно. При этом в храме наступала глубокая тишина. Люди всегда подходили к нему так близко, что было видно, как слезы катятся из его глаз».

Валентина Николаевна М. из Белгорода рассказывает: «Батюшка говорит проповедь и сам плачет, вслед за ним начинают плакать все слушающие его. Однажды приехала к батюшке в Ракитное из Львовской области молодая женщина. Головные боли не давали ей покоя, врачи были бессильны помочь. Стоит в храме, вытирает платком слезы, непрерывно текущие из глаз, и говорит мне: «Ничего понять не могу. Приехала издалека с надеждой исцелиться, успокоиться, а тут и батюшка, и все плачут, вот и я плачу, не могу удержать слез, что происходит, понять не могу. Мне еще хуже стало. Стоять в храме тяжело, еще сильнее болит голова». Я ей отвечаю: «Посидите на скамеечке, отдохните и почаще приезжайте к батюшке, Господь поможет». — «Да, да, мне говорили об этом...» Она стала часто бывать у отца Серафима, исцелилась и уже не удивлялась, почему она и все слушающие проповеди отца Серафима плачут. Ибо через слово отца Серафима душа воспринимала Духа Святого, приходила в смирение и очищалась через слезы покаяния».

Любовь Андреевна Колядина рассказывает: «Я была у батюшки на вечерней молитве в келлии. Он стоял на коленях, мы читали кто как, запинаясь, с ошибками. Батюшка никого не исправлял, тихо так стоял, склонив голову. Все продолжалось до часа ночи. Часто и ночью он молился до утра. Часа в четыре-пять — подъем и на общую молитву, и мы с ним».

«Мне посчастливилось быть у батюшки в келлии на утреннем правиле, — вспоминает Ольга Удалая. — Во время молитвы он стоял и тело его было совершенно неподвижно. Такое впечатление, что старец как бы покинул его. Лицо, обыкновенно бледное, пламенело».

Батюшка как-то сказал, что хотел бы принять высший ангельский образ — схиму, но тут же прослезился и добавил, что ради своих духовных чад и страждущего в духовных болезнях народа он не может себе это позволить, потому что схима требует уединения ради непрестанной молитвы.

Итак, отец Серафим всего себя отдавал ближним, чтобы спасти по крайней мене некоторых (1 Кор. 9, 22), которые услышат голос Церкви и покаются в своих грехах. Он пребывал в подвиге и до конца своих дней не оставлял креста, который возложил на него Господь: принимал людей, разрешал недоуменные вопросы, неопустительно служил в храме или келейно, вычитывая положенные по Уставу службы, иноческое правило, читая Священное Писание. Часто, особенно накануне двунадесятых праздников, он пребывал в молитве всю ночь. Один Бог ведает, как он мог в преклонных летах нести такой подвиг и когда он отдыхал.

Священноначалие Русской Православной Церкви высоко оценило пастырские труды отца Серафима. В 1970 году он был удостоен сана архимандрита. В 1974 году получил право ношения второго креста с украшениями. В 1977 году награжден орденом святого равноапостольного князя Владимира III степени, в 1980 году — орденом Преподобного Сергия Радонежского III степени, а также Патриаршей грамотой к 60-летию служения в священном сане. Старец с благодарностью принимал эти знаки внимания со стороны священноначалия, хотя не придавал самим наградам большого значения. Его внук Дмитрий вспоминал, как однажды матушка Иоасафа укорила его за то, что он забыл поздравить отца Серафима со званием архимандрита и вторым крестом. Тогда, улучив момент по дороге из храма в келию, он сказал: «Дедушка, поздравляю вас с новым званием и наградами!» Отец Серафим тихо ответил: «Митенька, Господь давно дал мне священный сан. Это и есть та высшая награда, которой я удостоился до конца своей жизни у Господа. Архимандритство, митра и прочие награды меня мало интересуют. Ведь я «поп-тихоновец», как было написано в моем уголовном деле, и это настолько для меня драгоценно, что заменяет все награды».

В последние годы батюшка стал заметно слабеть. Его силы были на исходе, да и непосильный труд давал о себе знать. Но, как и прежде, он старался сам служить Божественную литургию. По причащении Святых Тайн он оживал. Лицо его становилось светлым и благодатным. Для него уже миновали рубежи жизни, определенные человеку по слову Божию: дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет (Пс. 89, 10). Батюшке шел 88-й год. Еще тремя годами раньше старец мог бы отойти в вечность: тогда он серьезно заболел, у него было воспаление легких. Но по слезным молитвам его духовных чад Господь продлил ему жизнь. Вот как рассказывает об этом Елизавета Константиновна Фофанова: «Мы, белгородцы, приехали за три дня до начала престольного праздника. Батюшка был в тяжелом состоянии. Сказали, что он умирает. Мы на собранные пожертвования купили сорок больших просфор, сорок свечей и заказали молебен с акафистом. И все горячо, со слезами молились Спасителю, Царице Небесной, Святителю Николаю Чудотворцу и преподобному Серафиму Саровскому о выздоровлении дорогого батюшки. И каковы были наши радость и благодарение Господу, когда батюшка поднялся и служил литургию в день престольного праздника 19 декабря! Позже отец Серафим сказал: «По вашим слезам и молитвам Господь оставил меня для вас: на год или на два, не знаю». Тогда, во время болезни, он сподобился благодатного посещения почитаемых и любимых им святых — преподобного Серафима Саровского, Святителя Николая Чудотворца и великомученицы Варвары».

Годы земной жизни старца завершались, душа его постоянно пребывала в молитве, в ней он черпал силы. Внешне он выглядел спокойным, ровным.

Но очень часто глаза его были сосредоточенно печальными. Он благодарил Бога за все полученные от Него милости, оплакивал все свои прегрешения, готовился к переходу в Горний мир. До последних дней старец стремился служить у престола Божия и всей душой жалел народ Божий. В одной из своих последних проповедей он сказал: «Если я обрету благодать и милость у Бога, то и тогда, по отшествии своем, стоя у престола Господа, я буду молиться за вас, мои дорогие дети».

Уходя в алтарь, преклоняя свои старческие колени, отец Серафим молился, не замечая ничего окружающего, духом уносясь к престолу Того, Кому он посвятил всю свою жизнь. Он молился всегда столько, сколько позволяли силы. Однажды батюшка так обессилел после службы, что из храма в келию его пришлось везти на тележке.

Незадолго до кончины, зная, что дни его земной жизни сочтены, батюшка пожелал, чтобы его похоронили у алтаря храма с северной стороны, рядом с его келлией. Вскоре в нишах северной стороны храма были написаны иконы преподобного Серафима Саровского и святого великомученика Димитрия Солунского — Ангела-хранителя батюшки во святом крещении, а также святого мученика Иоанна Воина.

В последние недели Великого поста 1982 года отец Серафим тяжело заболел. Состояние его ухудшалось с каждым днем, телесные силы слабели. Он пожелал, чтобы его пособоровали. 26 марта архиепископ Курский и Белгородский Хризостом в сослужении духовенства совершил над ним Таинство Елеосвящения.

Никому не хотелось верить в неизбежность конца, все питали еще надежду на возможность выздоровления старца. Но после временного облегчения ему становилось хуже. Врачи находили его положение очень серьезным.

Прикованный к постели, отец Серафим до последнего дня причащался Святых Тайн. Состояние его духа было необычайно высоким. Молитва его не прекращалась. При нем дежурили близкие духовные чада и врач.

Сердце работало плохо, пульс прослушивался слабо. Все были в томительной скорби и старались ничем не нарушать покоя больного. Он лежал с закрытыми глазами, но рука его часто поднималась для крестного знамения, уста шептали молитвы. Старец всех узнавал, пребывал в ясном рассудке, но говорить ему, видимо, было уже не под силу. За сорок минут до кончины духовных чад пригласили в келию. Батюшка всех благословил и дал последнее наставление, смысл которого заключался в том, что христиане должны хранить веру православную.

Господь сподобил отца Серафима мирной, блаженной христианской кончины. Последние слова старца были: «...и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение». Господу было угодно взять к Себе светлую душу отца Серафима в полной тишине в 17 часов 30 минут 19 апреля 1982 года, на второй день Светлого Христова Воскресения.

Сразу же была отслужена краткая лития по новопреставленному. Затем тело почившего помазали крестообразно елеем, монах Леонид облек его в погребальные одежды, и приступили к совершению панихиды. После панихиды было непрерывное чтение Евангелия у гроба почившего. Быстро разнеслась весть о кончине отца Серафима и болью отозвалась в сердцах его почитателей. Всем им хотелось побывать около честных останков блаженно почившего старца. Ко гробу старца стекалось множество почитателей и духовных чад. Было послано более ста телеграмм с указанием даты погребения усопшего. Многие из духовных чад не смогли прибыть в Ракитное вовремя, так как во многих телеграммах кем-то была изменена дата похорон.

Власти отменили на Ракитное рейсовые пассажирские автобусы в связи с якобы большой аварией на дороге. На поезда Московского направления из Крыма и Кавказа не продавали билетов до Белгорода. Всем отвечали: «Мест нет». В Запорожье на вокзале у билетных касс собралась большая очередь, и некоторые пассажиры в недоумении спрашивали, почему столько желающих. Кто-то ответил: «Говорят, в Белгороде умер какой-то святой». Тот факт, что отовсюду и все, кто имел возможность, спешили ко гробу старца, чтобы поклониться его останкам, показал, как действительно велика была семья его духовных чад и почитателей. Как он при жизни был дорог людям, так остался дорог и по своем успении.

Тем временем при гробе старца ежедневно совершались панихиды и парастасы, а приезжающие священнослужители служили еще литии, так что моление у гроба почившего почти не прерывалось, являясь как бы продолжением непрестанной молитвы самого отца Серафима. Можно сказать, что все три дня до погребения были временем неутихающей молитвы, которая, умиляя скорбные сердца осиротевших чад старца, вселяла надежду, что его светлый дух останется вечно живым и еще более близким для всех знавших его.

21 апреля в среду Светлой седмицы архиепископ Курский и Белгородский Хризостом при большом стечении духовенства и мирян, преданных и любящих чад отца Серафима, совершил Божественную литургию и отпевание по пасхальному чину. Неподдельное чувство скорбящей любви видно было на всех лицах собравшихся вокруг гроба. Владыка обратился к народу со словом, в котором говорил о благочестивой жизни и высоком пастырском подвиге почившего. Перед этим владыке Хризостому передали в алтарь распоряжение властей, чтобы не обносить гроб с телом почившего батюшки вокруг храма, как это полагается по чину иерейского погребения.

На это владыка ответил: «Передайте им, что я сам знаю, как нужно хоронить!»

Гроб с телом отца Серафима был благоговейно изнесен священнослужителями из храма, с пением пасхальных ирмосов обнесен вокруг него и поставлен для прощания у могилы, рядом с алтарем. Два дня шел дождь со снегом. Само небо как бы плакало о почившем старце. При погребении порывы ветра достигали такой силы, что буквально валили людей с ног, и стихали только среди сгрудившегося в скорбном молчании народа.

Более двух часов шло прощание, из-за большого скопления народа не все желающие смогли подойти ко гробу. Да и власти требовали «закончить все побыстрее». Наступили последние минуты прощания. Закрыли крышку гроба, с любовью и благоговением подняли честные останки в Бозе почившего старца и медленно опустили в могилу, выложенную кирпичом, сверху прикрыли мраморными плитами, засыпали землей, воздвигнув деревянный крест — знамение победы Господа над адом и смертью. На месте упокоения старца затеплилась неугасимая лампада, возжжено множество свечей.

Боголюбивая душа отца Серафима отошла ко Господу, Которого он возлюбил от дней самой ранней юности, Которому служил безраздельно всю свою долгую жизнь, своими дивными делами прославляя Его: молитвой врачуя неисцелимые болезни, отъемля всякую слезу от лица страждущих и изнемогающих.

Почил от дел своих праведник, умолкли уста, вещавшие слова любви и утешения, закрылись очи, с лаской и прозрением проникавшие в сердца людей, но его пламенный светлый дух дерзновенно молится Богу, как и обещал старец, за всех приходящих к нему. И невольно вспоминаются слова преподобного Серафима Саровского: «... Когда меня не станет, ходите, матушка, ко мне на гробик; ходите как вам время есть, и чем чаще, тем лучше. Все, что ни есть у вас на душе, все, о чем ни скорбите, что ни случилось бы с вами, все придите да мне на гробик, припав к земле, как живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет. Как с живым, со мной говорите, и всегда я для вас жив буду».

Вот и к отцу Серафиму уже пятнадцать лет приходят и приезжают в Ракитное его духовные чада и люди, проникнутые верой в силу и помощь молитв дорогого батюшки.

ВОСПОМИНАНИЯ О СТАРЦЕ СЕРАФИМЕ ДУХОВНЫХ ЧАД

Жизнь отца Серафима являла собой неугасимое горение духа. Любовь к Богу с раннего детства, пылкая и жертвенная, вдохновляла и укрепляла его на трудном жизненном пути. Он мужественно переносил невзгоды, за все благодаря Бога, пребывая в твердой уверенности, что испытания посылаются человеку от Бога и необходимы для его очищения и освящения.

Со смирением преодоленные трудности не ожесточили пастыря, напротив, сделали его человеком широкой души, с горячим, любящим сердцем. Отец Серафим был скромным, кротким, смиренным человеком. Добрый и снисходительный к другим, он был необычайно строг к себе, вел аскетическую, подвижническую монашескую жизнь, имел всецелое послушание своим архипастырям и искренне любил их.

Всего себя старец Серафим посвятил служению людям. Любовь к ближним прежде всего выражалась в его самоотверженном пастырском душепопечении. Любвеобильное сердце старца было всегда открыто для всех приходивших к нему. Живая вера в Бога, глубокое смирение, ум, просветленный светом христианских истин, духовная опытность, приобретенная подвижнической жизнью и долговременным общением с людьми всех возрастов и профессий, — все это сообщало живому слову
старца силу, убедительность, проникновенность, а часто и прозрение прошедшего, настоящего и будущего из жизни собеседника. Со всех концов страны стекались к нему люди, делясь с ним своими горестями и радостями, испрашивая совета, и все уходили от него с обретенным душевным покоем. Пастырь, умудренный жизненным опытом, просвещенный благодатью Божией, находил путь к каждому сердцу. Ему были совершенно чужды осуждение и равнодушное отношение к людям.

Всех, кто хоть однажды посетил отца Серафима, старец считал своими духовными чадами, за которых он всегда молился. Об этом отец Серафим говорил неоднократно.

В жизнеописании архимандрита Серафима невозможно не сказать о его духовных чадах, ставших епископами, иноками, священниками, об их общении, о том, как воспринимали старца и относились к нему люди, трудившиеся на ниве Христовой. Между отцом Серафимом и некоторыми известными своими духовными дарованиями старцами возникли дружелюбные отношения, которые называются еще родством по духу. Это схиархимандрит Прохор (до схимы Полихроний), схиигумен Амфилохий (до схимы Иосиф) из Почаева; благословлял на поездку в Ракитное своих духовных чад и схиархимандрит Севастиан из Караганды. Из Троице-Сергиевой Лавры приезжал архимандрит Кирилл (Павлов), из Успенской Печерской обители - схиигумен Савва и архимандрит Адриан (Кирсанов), из Китаевой пустыни (Киев) — игумен Пафнутий (схиархимандрит Феофил). Узы любви о Господе связывали отца Серафима с духовниками женской Преображенской пустыни под Ригой - схиархимандритом Космой и архимандритом Таврионом. В 1968 году митрополит Рижский и Латвийский Леонид после кончины старца Космы пригласил отца Серафима быть духовником насельниц Спасо-Преображенской пустыни.

Но по молитвам прихожан Ракитнянского храма Господь оставил батюшку на прежнем месте, а духовником в пустыни стал отец Таврион. Ныне духовником пустыни является игумен Тихон — духовный сын отца Серафима из Ракитного.

Ниже приводим воспоминания об отце Серафиме его духовных чад и близких по духу людей.

Архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий (Смирнов): «Моя первая встреча с архимандритом Серафимом произошла в 1959 году в Спасо-Преображенской пустыни под Ригой. В этом крохотном монастыре храмы и келлии еще были не устроены, все это будет позже, после того, как владыка Леонид (Поляков) пригласит в 1968 году архимандрита Тавриона (Батозского) — старца, ставшего духовником Преображенской пустыни, который в течение десяти лет, до дня своей кончины 13 августа 1978 года, руководил духовной жизнью насельниц обители.

А примерно за десять лет до того мне, "юному семинаристу, глубоко в душу запало церковное богослужение, проходившее при участии отца Серафима в монастырском храме. Со всей теплотой, каким-то неземным дыханием души, со многими слезами творил он о всех горячую молитву к Богу.

Любовь и сострадание к людям ощущались и в его проповеди. Именно от него я услышал такое чтение Евангелия, которое долго еще звучало в моей душе. Можно сказать, читал он всем сердцем, от глубины всего своего существа. Я помню это и сегодня. Молился он со слезами, горел во время молитвы, он творил ее, жил ею, ощущая постоянную потребность в общении с Господом. Кто имел радость общения с батюшкой, во всей полноте мог оценить его высокий духовный дар.

Спустя пятнадцать лет Господь снова сподобил меня побывать у этого дивного благодатного старца, на сей раз уже в Ракитном...

Мы с братом прибыли в будничный день, а в церкви было довольно многолюдно. Все присутствующие принимали участие в Елеосвящении (соборовании), которое сопровождалось душераздирающими криками страждущих душой и телом паломников, единственной надеждой которых была молитва отца Серафима. Крики болящих приводили нас в ужас. По болезни и телесной немощи (батюшке тогда было уже 80 лет) отец Серафим не присутствовал в храме, мы его застали в келлии за чтением молитвенного правила. Он нас принял как своих давних знакомых. Его светящиеся глаза излучали отеческую любовь. Хотя со времени моей первой встречи с ним в Рижской пустыньке прошло уже много лет, старец ничего не забыл: тот же любящий и внимательный взгляд, проникающий в самую душу, доставлявший тихую радость и покой...

Внешне он почти не изменился, только стал еще более согбенным от той непосильной в человеческом понимании ноши, которую он не тяготился нести за нас. На его аскетическом лице добавилось лишь больше скорбных морщин — своего рода печать бессонных ночей и бдений со слезами, голова старца стала совершенно седой.

Мы попросили благословения исповедаться, что он с любовью и исполнил.

Во время исповеди все сомнения и тревоги рассеялись как бы сами собой, для меня это был не обличитель, который знал все о человеке, но близкий и родной человек. Не было во мне и страха, удерживающего от исповеди, наше общение скорее походило на доверительную беседу сына с отцом.

После разрешительной молитвы батюшка обнял меня и крепко, довольно сильно прижал мою голову к своей, как бы обмягчая ее буйность, а может, таким образом вложил силу своих охранительных молитв на мою дальнейшую пастырскую и архипастырскую жизнь.

Наша встреча пришлась на первый день Петрова поста. Отец Серафим пригласил нас к обеду.

Трапеза проходила в той же комнате, где он совершал свое молитвенное правило. За скромным постным столом беседа продолжилась. Батюшка живо интересовался нашей монастырской жизнью. Он как никто, умел внимательно слушать, говорил мало, голос его всегда был тихим. Старец вступал в разговор тогда, когда нужно было что-то уточнить или дополнить для нашего понимания, при этом он не перебивал говорящего.

О себе самом, по присущей ему скромности, он не рассказывал, но с особой теплотой вспоминал учебу в Московской духовной академии.

Я обратил внимание, что во время трапезы батюшка все больше потчевал нас — сам же к еде только прикоснулся. Казалось, в его присутствии можно пребывать часами, без утомления и усталости от разговора. Но это было невыполнимым желанием: мы понимали, что временем старца нужно дорожить, возможности встретиться с ним ищет множество страждущих.

Этот поток увеличивался особенно в дни поста, поскольку отец Серафим нес послушание духовника Курско-Белгородской епархии.

Испросив у старца его молитв и взяв благословение, мы тронулись в обратный путь. Благословлял нас батюшка напрестольным крестом. Запомнилось, что по молитвам старца и с Божией помощью мы без происшествий преодолели большое расстояние на нашем ненадежном стареньком автомобиле. Встреча с отцом Серафимом на всю жизнь вошла в мое сердце, воспоминание о нем согревают мою душу и с произнесением его дорогого имени я чувствую прилив духовных сил, поддержку в молитве, в архипастырском служении Богу и святой Матери-Церкви.

Царство ему Небесное, вечный покой».

Архимандрит Кирилл (Павлов), духовник Троице-Сергиевой Лавры, рассказывает о встрече с отцом Серафимом.

«В Ракитное мы приехали с архимандритом Геннадием (Давыдовым) , который служил в селе Покровка недалеко от Ракитного. Отца Геннадия я знал давно, это был мудрый старец с природным смекалистым умом.

С отцом Серафимом я лично знаком не был, только слышал от его духовных чад и от своих собратьев по вере, какой это любвеобильный, кроткий и смиренный батюшка.

Когда мы подъезжали к селу, меня наполнило чувство радости и внутреннего умиротворения. Машина остановилась возле храма. Не успели мы выйти из нее, как батюшке сообщили о нашем приезде. Он встретил нас с таким воодушевлением, как будто ждал нас. Его глаза светились необыкновенной любовью. Он поприветствовал нас троекратным лобызанием, спросил, как доехали и нуждаемся ли мы в отдыхе. Мы не устали. Несмотря на свой преклонный возраст и слабое здоровье, батюшка выглядел бодрым. Хотя я его видел впервые, было такое чувство, что мы никогда с ним не расставались. Нас пригласили попить чайку в комнату, где обычно проводилась келейная молитва.

Беседа наша продолжалась. Мы говорили о делах церковных, вспоминали о прошедших годах, батюшка интересовался о жизни братии в Троице-Сергиевой Лавре.

Что я могу сказать о нем? Это был человек не от мира сего. Если вспомнить слова Христа, которые он сказал о Нафанаиле, который пожелал увидеть Его, что это подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства (Ин. 1, 47), то этими словами Христа можно сказать и об архимандрите Серафиме. Он не мудрствовал лукаво. Из его уст не исходило никакого пустого слова, не произносилось шуток, и в нем не было лести. Все его слова были наполнены смыслом. Я не заметил и тени неудовольствия или раздражительности в его голосе, он никого не осудил, не выразил какого-либо негодования. Был кроток, скромен и смирен.

Что меня больше всего поразило и запомнилось - это его неподдельная любовь, исходящая из глубины его сердца, одинаковая ко всем. В присутствии батюшки все умиротворялось. Да, этот человек был наполнен Божией любовью. Это впечатление «сталось в моем сердце.

Батюшка повел нас в храм, показал иконы, написанные иеромонахом Зиноном. Мы не заметили времени, которое прошло очень быстро. Нам надо било уезжать. Не было у нас усталости, не чувствовалось утомления от поездки. Сфотографировавшись с батюшкой и паломниками на моленную память, мы поблагодарили Бога за дарованную нам встречу и общение. Тепло простившись с отцом Серафимом, мы отправились в обратный путь.

На душе было легко, но все-таки грусть расставания ощущалась в моем сердце. Долго я еще оставался под впечатлением от встречи с этим удивительным человеком и подлинным христианином. Хотя с тех пор прошло много времени, но образ отца Серафима и его всепроникающая любовь не изгладились в моей памяти, а на всю жизнь вошли в мою душу.
Будем же непрестанно молитвенно памятовать о нем, платя за любовь любовью и питая надежду, что он у Господа не забудет нас в молитвах, как не забывал при жизни. Да упокоит Господь душу его в селениях праведных».

Отец Серафим был необычайно мягок и внимателен, когда дело касалось пастырского служения. Об этом вспоминает игумен Нектарий (Марченко), настоятель храма в честь Преображения Господня в Радонеже.

«Впервые я приехал в Ракитное к отцу Серафиму, чтобы посоветоваться, жениться мне или нет. Батюшка внимательно посмотрел на меня, улыбнулся, наклонил голову и молчал. Немного помедлив, я продолжал расспрашивать: «Может, мне повременить?» Тогда батюшка оживился и говорит: «Да, да, деточка», и очень радостно обнял, поцеловал и прижал к себе.

Уже потом я понял, что отец Серафим старался не навязывать своей воли и давал человеку самому сделать выбор. Он руководил нашей духовной жизнью, призывая Божие благословение на принятое нами же решение, если, конечно, оно согласуется с волей Божией.

А как удивительно он умел отказать, не смущая человека! Я обращался к нему за разрешением разных вопросов, просил его благословения. Oн вначале улыбнется, подбодрит (сам весь светится, греет душу) и с радушием скажет: «Это не будет вам полезно», и ты смиряешься, на душе становится спокойно и нет ничего огорчительного, словом, остаешься утешенным.

А благословения его были прямо-таки чудодейственны. Однажды, уезжая от батюшки домой в Донецк (август, время отпусков, да летом с билетами всегда было трудно), я достал билет только в общий вагон, а там яблоку негде упасть: не то что сидеть — стоять не было возможности. Я сильно устал. И тут увидел на одной из полок чемодан. Почти безнадежно поинтересовался, чей он. Чемодан убрали, и, невероятно, место оказалось в моем распоряжении. Как при такой толчее никто не занял полку, будто она была оставлена специально для меня? Про себя поблагодарил отца Серафима за его молитвы.

...Передал я батюшке записку, в которой просил благословения стать священником, спрашивал, можно ли мне поехать по святым местам.

«Поезжайте, — сказал он, — и в Риге побывайте у владыки Леонида, а потом расскажете мне».

Поездка была удачной. Воодушевленный, вернулся я в Ракитное и с нетерпением ждал разговора с батюшкой. Но он медлил с приглашением.

Уже три недели прошло, я в это время читал и пел на клиросе. Старец при встрече благословлял меня, пожимал руку, но уходил и даже не вспоминал, что обещал поговорить со мной после поездки. Я нервничал, чувствовал, что это неспроста, что за этим стоит нечто значимое для меня. Однажды я не выдержал и спросил: «Батюшка, что же, не получится из меня священник?» Тут он улыбнулся и сразу же ответил: «Если бы все так беспокоились, как вы, то многих священников мы бы недосчитались».

Видя мое душевное состояние, он укрепил меня в принятом мною решении быть священником, тем самым сняв тяжесть с моей души.

При моей второй встрече с батюшкой я спросил его, может ли он быть моим духовным отцом. Он прижал меня, поцеловал, взял за руку и говорит: «Да, деточка». Я тогда не очень-то понимал, что такое духовник.

Мне казалось, что я ведь с образованием, мог бы какие-то проблемы решать самостоятельно, без чьей-либо помощи. Только позже, когда сам стал священником и столкнулся с трудностями в разрешении духовных вопросов, я понял, что наш ум, наши знания без духовного руководства мало что значат.

Когда Господь сподобил меня в первый раз исповедаться у отца Серафима, он тогда уже редко исповедовал в храме: не под силу ему было справиться с бесконечным потоком страждущих, шедших к прозорливому старцу и днем и ночью. Он старался принять всех разве только в день своего Ангела, по престольным праздникам. Правда, духовенству никогда не отказывал. После исповеди батюшка пригласил меня на трапезу. Пока накрывали на стол, я заговорил со старцем: «Простите меня, батюшка, я непозволительно оправдывался на исповеди». А он, чтобы меня не смущать, низко наклонился, осенив себя крестным знамением, и мне стало стыдно. Я был поражен его тактом, смирением и любовью. Удивительно, как глубоко он мог проникать в душу человека, снимая всякую тяготу с души».

Из воспоминаний протоиерея Леонида Константинова, настоятеля храма во имя святителя Иоасафа Белгородского в Белгороде.

«В октябре 1979 года я и отец Иоанн Абрамук, настоятель Крестовоздвиженского храма, поехали в Ракитное к архимандриту Серафиму. Об этой поездке отец Иоанн говорил мне давно, и я немного побаивался. Я понимал, что это были своего рода «смотрины»: дело шло к моему рукоположению в сан диакона. Отец Иоанн получался за меня, брал на себя ответственность перед правящим архиереем. Поэтому, чтобы еще раз убедиться в моем искреннем желании служить Богу и Церкви, он и повез меня к знаменитому старцу, которого по всей России считали прозорливым…

С замиранием сердца думал я о предстоящей встрече с отцом Серафимом.

Слава о нем шла по всей России. Пройдя кругами ада в сталинских лагерях, он не утратил любви, сумел сохранить ее в своем сердце и к друзьям, и к врагам. А Господь, видя это, приумножил ее во сто крат. Со всех концов страны стекались к нему страждущие, жаждущие утешения, совета и молитвы. В келлии и возле храма, где служил отец Серафим, каждый день можно было видеть десятки и даже сотни людей. Были здесь архиереи и писатели, преподаватели вузов и военные, но больше всего было простых, известных одному только Богу мирян. Всех с любовью принимал батюшка Серафим. Никто не оставался неутешенным. Ходили слухи, что еще в 1956 году именно он силой своих молитв смог взять икону из рук окаменевшей Зои. Случай этот будоражил сознание и верующих, и атеистов. «Какова будет моя встреча с ним? — думал я, подъезжая к Ракитному — Примет ли меня отец Серафим или, обличив грехи мои, не допустит даже и до порога».

Чем ближе были мы к Никольскому храму, тем неотступнее донимали меня эти мысли. Но на душе было спокойно, автомобиль наш мчался быстро, и вот уже вдали показалось село Ракитное. Я где-то читал, что это бывшее имение князей Юсуповых. Когда-то один из них, Феликс Юсупов, отбывал здесь наказание за убийство Распутина. Много воды утекло с тех пор, и многое изменилось. Маленькое в прошлом сельцо стало ныне крупным районным центром с больницами, школами и заводами. А для тысяч православных людей это было место, где уже двадцать лет служил Богу и людям великий молитвенник — отец Серафим.

Наконец наша машина остановилась у церковной ограды. Мы вышли и направились к небольшому домику, где жил знаменитый старец. День был будничный, и служба в храме не совершалась. По таким дням отец Серафим обычно служил у себя в келлии обедницу с приезжим духовенством. Мы зашли в прихожую. Здесь уже было человек десять священников, прибывших из разных мест. Встретила нас монахиня Иоасафа. После взаимных приветствий она, среди прочего, пожаловалась на отца Серафима.

Оказывается, батюшка опять всю ночь не сомкнул глаз, молился и клал поклоны. Такие строгие подвиги и ночные бдения внушали тревогу ближайшему окружению старца — боялись за его здоровье. Между тем я стал осматривать помещение. Прихожая была небольшая, но места всем хватало. Несколько клеток с певчими птицами, пучки душистых трав, иконы — вот и все убранство. Прямо передо мной раскрытая дверь вела в основную комнату, гораздо больше прихожей. Но туда никто не входил. Я не сразу заметил справа еще одну небольшую дверцу, ведущую в келию старца. Приезжие священники в ожидании выхода старца говорили о своих приходских проблемах. Один жаловался на алчность старосты, другой радовался удачной покупке лампадного масла, третий сетовал на болезни.

Это был близкий, но пока еще не очень известный мне мир. Мое внимание привлекла большая старинная гравюра, изображавшая схождение благодатного огня над Гробом Господним в Иерусалиме.

Вдруг все смолкло, и почти рядом с собой я увидел очень ветхого и немного сутулого старичка с пепельной бородой, облаченного в мантию. Я замер.

Это был отец Серафим. Он появился не из парадной открытой двери, откуда все его ждали, а из своей келлии. Подходя к каждому, он приветствовал гостя троекратным целованием. Меня он обнял, благословил и спросил имя. «Леонид», — ответил я. «Что-то не припомню», — сказал батюшка. В это время отец Иоанн, тоже немного растерявшийся, представил меня. «А, готовите себе помощника», -одобрительно заулыбался старец и попросил всех, кто хочет исповедаться, зайти к нему. Когда подошла моя очередь, я приблизился к батюшке с трепетом. Прямо передо мной стоял небольшой аналой с Евангелием и крестом. Я склонил голову, и отец Серафим накрыл меня своей епитрахилью... Помолившись, батюшка начал со мной разговор. Никогда и ни с кем я так свободно и доверительно не говорил. Открыв отцу Серафиму свое желание стать священнослужителем, я выразил сомнение: «Может быть, эта мысль пришла ко мне случайно». «Нет, деточка, — отвечал старец, — ничего случайного в этом мире не бывает». И, сославшись на слова Апостола Павла, батюшка прочитал надо мной разрешительную молитву.

Затем (мне это особенно хорошо запомнилось) отец Серафим взял меня за голову и очень крепко прижал к своей. Я даже не ожидал, что у старца такая сила. В последующие наши встречи он делал так всегда. «Теперь иди туда и приложись к стопочке», — сказал батюшка, указывая на угол комнаты. Я прошел в глубину келлии и увидел след от человеческой стопы. Это была величайшая святыня — оттиск со следа, оставленного Пресвятой Богородицей. С замиранием сердца, уже плохо соображая, я поцеловал святыню и, приняв благословение, вышел из келлии.

Когда исповедь закончилась, отец Серафим пригласил всех в основную комнату, где и началась обедница. Я читал «Апостол», батюшка остался доволен чтением и похвалил меня.

Затем в этой же комнате мать Иоасафа накрыла стол, и старец всех пригласил к обеду. Пища была постной, но очень вкусной и даже изысканной. Сам отец Серафим, как я заметил, съел ложку грибного супа и выпил чашку чая. На этом его трапеза закончилась. Зато я ел за троих.

Особенно, помню, понравились мне грибы и груши в меду. Любезно поддерживая разговор, батюшка не забывал про мою тарелку. «Леониду, Леониду подкладывайте», — несколько раз заботливо напоминал он матери Иоасафе. Слезы умиления выступают у меня на глазах, когда я вспоминаю эту первую встречу. О духовные богатыри земли Русской!

Какими словами выразить вам свое великое восхищение? Дивен Бог во святых Своих (Пс. 67, 36), и радуется Церковь наша, воспитавшая таких чудных подвижников.

Когда мы прощались с отцом Серафимом, он сказал: «Я замолвлю о тебе слово архиепископу».

Спустя месяц у меня состоялась еще одна встреча с отцом Серафимом, которая прошла еще более благодатно. В ту вторую встречу вышло так, что мы с отцом Иоанном задержались у старца гораздо дольше обычного и прощались с ним уже тогда, когда все разъехались. Он вышел проводить нас, и вот, уже попрощавшись, я снова вернулся и упал перед ним на колени. «Поезжай с миром, — сказал батюшка с теплой улыбкой. — Я буду за тебя молиться».

Вскоре я принял сан и встречался с отцом Серафимом уже будучи диаконом. Так в мою жизнь вошел архимандрит Серафим, дивный угодник Божий и пламенный молитвенник за всех страждущих в этой земной юдоли...

До той поры не иссякнут в недрах святой Руси такие светильники, пока будет она верна родному Православию и заветам святых отцов. Ведь это наши корни, через которые питаемся мы живительной евангельской влагой».

Воспоминания протоиерея Владимира Деменского (умер в 1997 году).

«Я часто приезжал в Готню к маме и в Ракитное навестить свою сестру Неониллу (в иночестве Веру, в монашестве Иоасафу).

Отца Серафима я знал около двадцати лет. Были у нас и беседы с ним.

Видя его занятость и усталость от бесконечных посетителей, я старался не отвлекать его. Иногда было желание подойти и поговорить, но как только соберусь это сделать, он мне рукой махнет, и я понимаю, что ему не до меня (еще не время). Сядет, бывало, батюшка во дворе в кресло - вот, думаю, сейчас самое время с ним побеседовать, а он мне знак подает - опять нельзя.

Собрались мы однажды ехать в Курск в епархиальное управление. Сели в машину, в пути, кажется, только и поговорить, завожу я разговор, а он показывает рукой на губы. И снова ничего не вышло.

В общем-то, признаюсь, никакой особой необходимости в разговоре у меня не было. Просто, как обычно, люди не молчат друг с другом, обязательно что-нибудь говорят. Он же постоянно пребывал в молитве и богомыслии.

Мы же любим поговорить в силу своей духовной расслабленности, небодрствования и незанятости постоянной молитвой. Однажды он сказал мне: «Отец Владимир, пора и вам начинать молиться» (я тогда уже около тридцати лет был священником). Я понял, что он меня призывает совершать постоянную молитву, соединяющую нас с Богом.

А вот мою матушку Нину он всегда принимал. Она болела и только его молитвами спасалась. Для нее, и других страждущих он не жалел времени, которого у него ни на что не оставалось, а молился он ночью. Я часто спал у него в домике. Ночью проснусь и вижу - у батюшки в келлии лампадка горит. Отодвину шторку, смотрю, а он стоит коленопреклоненный на молитве.

Он молился за всех, знал нужды каждого и делал все, чтобы облегчить страдания человеческой душе. О себе он не думал, никогда не отдыхал, в привычном понимании этого слова. Когда батюшка сильно переутомится, приляжет на кровать, не сжимая сапог, подремлет пятнадцать-двадцать минут и - на молитву. Часто он так и спал, не снимая сапог. Я не видел его ни в какой иной одежде, кроме подрясника (у него не было гражданской одежды). Он не снимал его и во время гонений и репрессий, хотя много перенес насмешек и поруганий| в то вседозволенное время.

Однажды в один из своих приездов в Ракитное я забыл дома свой наперсный крест, а он предложил сослужить ему в храме. Я сказал, что торопился и забыл крест дома. Он дал мне свой крест с украшениями.

Когда после службы я поблагодарил его и стал возвращать крест батюшке, он сказал: «Отец Владимир, оставьте его себе. Я в своей жизни креста ни с кого не снимал». Иерею отцу Николаю Белецкому из Белгорода отец Серафим подарил свой наперсный крест, и когда тот заметил, что он не протоиерей, батюшка посоветовал: «А вы его пока носите под подрясником». Вскоре отец Николай стал протоиереем.

Однажды после посещения отца Серафима я стал собираться домой, а батюшка и говорит: «Отец Владимир, не торопитесь, побудьте еще, помолитесь». А я пытаюсь объяснить, что, мол, мне пора возвращаться на службу. Он же опять свое: «Не торопитесь, все хорошо будет». Пробыл я у батюшки еще три дня. Вернувшись же домой, нашел предписание о моем переводе на новое место — в город Благодарный. Подивился я тогда прозорливости отца Серафима и его увещеваниям «не торопиться».

Как-то отец Серафим мне говорит: «Отец Владимир, приезжайте к нам насовсем». Я стараюсь ему объяснить, что служу, что у меня там дом. Он говорит мне: «Настанет такое время, пойдете вы на пенсию и приедете к нам навсегда». Вышло, как батюшка сказал. По болезни я раньше срока ушел на пенсию. Матушка Иоасафа — моя сестра — к тому времени умерла, и я переехал в ее дом. Вот и получилось, что живу в Ракитном и служу в храме, где служил батюшка.

Жизнь отца Серафима была поучительна, Господь по его молитвам творил чудеса. Но у нас не было мысли, чтобы записывать все происходящее и собирать факты его прозорливости, исцелений болящих. Я думаю, что тут была какая-то леность с нашей стороны. Уже позже я понял, что нужно было все записывать, ничего не оставлять без внимания, что касалось этого святого человека, живущего среди нас. И слава Богу, что хотя бы сейчас, спустя пятнадцать лет после кончины старца, мы спохватились и собираем по крупицам воспоминания об этом удивительном батюшке, чтобы поведать о нем людям.

Выли времена, когда власти запрещали ему принимать людей и после окончания богослужения все должны были выходить за ограду храма. Но Господь по молитвам отца Серафима исцелял болящих как в храме, так и в дороге, и по приезде домой. Все происходило как бы тайно. Отец Серафим говорил страждущим, что необязательно ехать к нему, что он по записочкам будет молиться о них заочно, была бы только у них вера в помощь Божию. А молиться можно и в своих храмах».

Воспоминания священника отца Валерия Бояринцева и его жены Наталии.

Отец Валерий Бояринцев из Алупки познакомился с отцом Серафимом в 1959 году, будучи студентом художественного училища. Часто и подолгу общаясь со старцем, особенно в начале шестидесятых годов, он имел возможность узнать многие подробности из жизни отца Серафима. Его воспоминания о батюшке вошли в главы, посвященные жизнеописанию старца. Отец Валерий рассказывает:

«Будучи в ссылке, отец Серафим усердно молился Богу, причем, как он вспоминал, память его полностью воспроизводила дневной круг богослужения. Господь дал ему такую память. То есть не имея Часослова, он мог круглосуточно молиться Богу, как этого требовали его сердце и его священнический сан. В ссылке Господь не раз посылал ему утешения. В частности, недалеко от того места, где он работал (по немощи ему приходилось трудиться огородником, а в дальнейшем — сторожем), находился храм. Он даже иногда заходил в этот храм, стоял у дверей, остриженный. И вот однажды на Пасху настоятель позвал его в алтарь. Для ссыльного священника это, конечно, было настоящим чудом.

Облачившись, батюшка сослужил настоятелю на пасхальной заутрене.

Потом он не мог говорить о тех своих переживаниях без слез. Навсегда он запомнил имя того священника — протоиерей Митрофан. Как оказалось, отец Митрофан увидел сон, в котором ему было велено пригласить в алтарь человека, стоящего в дверях. Ему было открыто, что это — священник. Этим повелением он не мог пренебречь. И в дальнейшем он не раз приглашал батюшку сослужить ему, хотя это грозило ему серьезными неприятностями: он мог потерять место или даже мог быть арестован.

Будучи уже на свободе, отец Серафим подарил образок Святителя Николая одной верующей в связи с рождением ребенка. Она отнеслась к подарку равнодушно. И батюшка сказал ей в назидание: «Точно такой образок я носил всю свою ссылку на груди, он меня спасал от верной гибели».

Однажды его послали за Енисей охранять лесосклад, который ежедневно посещали медведи. Заключенные предупредили, что это верная гибель.

Таким образом, лагерное начальство избавлялось от неугодных ему заключенных. Оттуда никто живым не возвращался. Звери жестоко расправлялись с безоружными сторожами. Батюшка все время молился, ограждал себя крестом, и медведи не смогли к нему приблизиться...

Утро отца Серафима начиналось с утренних молитв, переходило в полунощницу, затем он читал третий, шестой часы, Изобразительные, потом Апостол, Евангелие дня и непременно то обычное Евангелие, которое читают в Изобразительных о Причащении, затем «Верую», и тогда уже был завтрак. Это утреннее правило продолжалось в обычный день с 7 до 11 часов. Затем в свое время — девятый час, вечерня, малое повечерие, каноны дня. Иногда вечернее правило начиналось часов в 8 и кончалось ближе к полуночи. Таким образом, молитвенное правило каждый день продолжалось семь-восемь часов. У меня осталось впечатление, что это очень долго и утомительно. Кто работал, — а у меня чаще всего было послушание трудиться, - тем правило сокращали. Обязательными были только утренние молитвы и полунощница, а затем шли трудиться.

Когда совершалось богослужение в храме, всех будили в 6 часов. После утренних молитв читали полунощницу. Сам батюшка поднимался часа в 3-4. У него — свое правило: кроме обычного правила он читал «Ко Святому Причащению», уже никого не приглашая. И затем с 7 часов — служба, вычитывались часы. Литургия начиналась около 10, кончалась в 1 или в 2 часа. После литургии еще были молебны с акафистом. И все заканчивалось в 3-4 часа дня. Мы могли, съев просфорки, расходиться. А батюшка еще шел крестить и на другие требы. Крестил он обычно полным чином, минут 45, хотя бы и одного ребенка. Часов в 5 вечера он приходил домой. Только и мог сказать: «Матушка, попить». Есть он уже почти не ел, но всех усаживал за стол. За трапезой можно было кое-что для себя выяснить, если что-то не успел на исповеди у другого священника. Отец Серафим находил возможность сказать каждому то, что как раз именно ему и нужно было услышать. И когда подходили под благословение, он мог сказать что-то индивидуальное.

Казалось, можно было бы изнемочь от таких нагрузок, но сам отец Серафим признавался: «Вот уже сил никаких нет, но только дошел до престола — «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа...» — и потом уже никакого ощущения себя нет, все легко и просто, только до этого места было тяжело.

Отец Серафим служил тихо, но внутренне очень сосредоточенно и проникновенно».

Наталия Бояринцева вспоминает: «Во время проповеди батюшка все время плакал. Слова его были настолько сердечны, что обязательно размягчали ожесточенную и железную душу. Иногда думаешь: не буду плакать ни за что. Но обязательно что-то из его слов да заденет твое очерствевшее сердце.

На литургии в алтаре всегда находилась стопка носовых платков, которые все были мокрые от слез. Мы их ежедневно стирали.

Богослужения в Ракитном были совершенно необыкновенными. Все молящиеся выстраивались от церковных дверей до центрального аналоя для благословения, рядами стояли вдоль стен. Батюшка шел прямо к центральному аналою. В этот момент было принято петь «Воскресение Христово видевше». Под это песнопение батюшка обычно прикладывался ко всем иконам коленопреклоненно, падал ниц, и весь храм вместе с ним.

И реальное ощущение Воскресения Христова присутствовало в душе.

Конечно, во время евхаристического канона падали ниц все в церкви, почти никого не было, кто стоял бы не коленопреклоненно. Возникало ощущение присутствия Бога».

Отец Валерий Бояринцев рассказывает, что в алтаре старец пребывал в трепетном страхе, литургию совершал в неизменно благоговейном состоянии. Можно сказать, что богослужение было для него поистине священнодействием. Он готовился к нему часа за два, настраивался, сосредоточивался. Чувствовалось, что с таким страхом и трепетом он готовится к встрече с Самим Господом. Перед воскресным богослужением, наверное, это длилось всю ночь. Спал он тогда совсем немного.

Наталия Бояринцева, вспоминая свои встречи с отцом Серафимом, говорит, что самым покоряющим свойством отца Серафима была необыкновенная любовь ко всем. «Например, приходит какая-то старушка дряхлая, приводит девицу. Видно, что та не в себе, психически больная.

Батюшка на нее смотрит, его глаза излучают столько тепла, сочувствия...

Он говорит: «Завтра приведите ее на службу». «Да нет, она сегодня уезжает», — противится старушка. Батюшка начинает ее уговаривать. Выясняется, что девица даже не родственница ей, — попросили, она привезла. После уговоров больную оставляют до следующего дня. Отец Серафим ее причащает и снова упрашивает, чтобы ее еще раз привезли. И таких примеров бесчисленное множество.

Замечательно было в его характере то, что он очень сердечно относился ко всяким семейным проблемам. Видно, его собственный семейный опыт, трудная жизнь, похороны своих детей — все это не осталось втуне. Как никто другой, он понимал и глубоко, до боли, чувствовал переживания матерей, которые рассказывали ему о своих непутевых детях. Он что называется «из нутра» понимал, что такое семейные неурядицы. В батюшке это было как-то особенно пронзительно».

«Надо сказать, — говорит отец Валерий, — что отец Серафим не разрешал жизненные вопросы «на ходу». Батюшка выслушивал наши недоумения, потом скромно говорил: «Ну, помолимся!» Бывало, так проходил день, второй, третий — никакого ответа. Наконец терпение наше кончалось:

«Батюшка, нам же ехать надо!» — «Ну делайте вот так...» Какая-то фраза, сказанная в последнюю минуту перед отъездом, решала многое, и тогда все в жизни устраивалось само собой.

Однажды спрашиваю, уходить ли мне из института. Батюшка мне ответил: «Не уходи», и по молитвам старца я закончил медицинский институт, несмотря на постоянные препятствия со стороны администрации из-за моих религиозных убеждений».

Наталия Бояринцева продолжает: «К батюшке приезжало очень много душевнобольных. В храме они всех устрашали своими криками, топаньем, свистом, маятниковым хождением. Но с приближением отца Серафима они затихали. Батюшка исповедовал их в конце исповеди. Перед этим он уходил в алтарь и молился. Мы всегда за него переживали: он такой слабенький, немощный, еле живой, ему еще и литургию служить, а тут — бесноватые со своей неукротимостью. По окончании литургии батюшка для болящих устраивал соборование. Мы замечали, что с каждым приездом к отцу Серафиму состояние больных улучшалось. Со временем они выздоравливали и просили его благословения на работу при храме. Он благословлял исцеленных оставаться при храмах по месту жительства».

Воспоминания иеромонаха Сергия (Рыбко), настоятеля московского храма в честь Сошествия Святого Духа на Апостолов.

«Еще юношей я не мог удовлетвориться тем, как живу. Я был знаком со многими священнослужителями, и они меня приобщили к чтению духовной литературы. Я читал много, но в литературе не находил утешения для своей души. По милости Божией я попал в окружение духовных чад отца Серафима. Они часто рассказывали о нем, ездили к нему, и постепенно мое сердце расположилось к батюшке: я почувствовал, что он человек святой жизни.

Со временем я стал работать в храме сначала звонарем, затем псаломщиком.

И неизбежно встал вопрос о моем духовном руководстве. Мне хотелось, конечно, иметь старцем такого подвижника и молитвенника, каким был отец Серафим. Вернее было бы сказать, что я мечтал об этом, на самом же деле считал себя недостойным общения с ним и не имел дерзновения просить его быть моим духовником.

Когда Господь сподобил меня приехать в Ракитное и познакомиться с отцом Серафимом, он благословил меня и спросил, с каким вопросом я к нему приехал. Я ответил, что нуждаюсь в духовном руководстве, и просил его указать мне духовного наставника, добавив: «Куда бы вы меня ни направили, я с полной верой поеду и буду выполнять все ваши указания».

Он помолчал и ответил: «А можно я сам возьму вас к себе?» От этих слов у меня колени подкосились. Я сказал: «Батюшка, я недостоин, у меня даже мысли не было просить вас об этом. Для меня это радость несказанная. А что нужно делать, чтобы быть вашим духовным чадом?» Он ответил: «Будете приезжать ко мне на исповедь хотя бы раз в пост».

С тех пор каждый месяц я ездил из Москвы в Ракитное, ощущая в этом потребность. По благословению батюшки я останавливался у Тимофея (теперь он игумен Тихон, духовник Рижской Спасо-Преображенской пустыни), который тогда работал плотником, а после работы выполнял послушание псаломщика. В его маленькой комнате всегда было тесно от паломников, размещались, кто где мог, ночью спали прямо на полу, так что и пройти было нельзя.

Трудно передать словами, что это такое - общение с отцом Серафимом, что значило для меня просто побыть рядом с ним. В душе воцарялись умиротворение и покой, устанавливалась некая тишина, на сердце было легко-легко, и все вопросы как бы сами собой разрешались. Мне не доводилось подолгу беседовать с батюшкой, обычно это были три-пять минут. Но та молитвенная атмосфера, в которой мы все пребывали, общение на церковном дворе и в храме благотворно действовали на нас, жаждущих духовной близости с отцом Серафимом...

Наблюдать за отцом Серафимом всегда было назидательно. Его отношение к Богу, к ближнему, к богослужению, к молитве выявлялось в каких-то репликах, жестах, в самом образе его жизни. Можно без преувеличения сказать, что отец Серафим — это само смирение, сама любовь. Какое же великое счастье, что Господь сподобил меня видеть такого старца!

Как-то было у меня искушение: я стал тяготиться тем, что к батюшке все труднее попасть, что он много внимания уделяет духовенству, которое шло к нему вне очереди. Я же ждал неделю, две. «Если он не может меня принять, то зачем тогда взял в духовные чада», — рассуждал я в раздражении. Однажды во время исповеди батюшка неожиданно вдруг говорит: «А знаете, Георгий, будьте довольны тем, что я за вас частичку вынимаю». Мне стало стыдно, я готов был сквозь землю провалиться. С тех пор эти помыслы меня больше не посещали. Я не понимал тогда, насколько важна молитва старца. Одним из первых, данных мне батюшкой наставлений было пожелание всегда, когда читаешь утреннее правило, просить молитв своего духовного отца.

Со временем, когда уже сам стал священником, я понял, что иереи приезжали к батюшке решать в основном церковные вопросы и редко — личные. С годами и жизненным опытом пришло осознание того, что Господь по молитвам старца милует нас и посылает нам все необходимое.

Однажды я приехал к батюшке, когда он был тяжело болен. Богослужение совершали в келлии. Собралось много приезжих священников. Мать Иоасафа пригласила нас всех на трапезу. Мы ждали батюшку, наконец, он появился, поддерживаемый под руки, медленно и тихо произнес: «Благодарю вас, собратия, что вы имеете такое усердие и приехали поговорить со мной. Поймите, я не могу всех вас принять». Это было сказано от самого сердца, это прозвучало так: я очень хочу, но не могу физически. Он помолчал и продолжал: «В качестве исключения приму трех-четырех человек». Но батюшка выслушал всех семерых священников, ожидавших встречи и беседы со старцем...

Помню, однажды я спросил: «Батюшка, к вам не всегда приедешь и трудно попасть, как мне быть, где исповедоваться?» Он сказал: «Исповедоваться и причащаться можете у кого угодно, как сердце подсказывает. А духовный руководитель должен быть один...»

Из тех многочисленных вопросов, которые я задавал отцу Серафиму, был и такой, можно ли молиться царю Николаю и как, на что он ответил: «Не канонизированному царю-мученику можно молиться так: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего царя-мученика Николая и святыми его молитвами прости моя прегрешения». Спрашивал, можно ли молиться о упокоении русского богослова митрополита Зарубежной Церкви Антония (Храповицкого). Он ответил: «Можно, Господь разберется, кто был прав». — «А как относиться к Зарубежной Церкви?» — «Несомненно, Зарубежная Церковь — это следствие раскола, и никакого литургического общения у нас с ними быть не может». Спросил батюшку, как молиться о властях, ведь коммунисты исповедуют атеизм. Он ответил: «Когда мы молимся о властях, то просим об обращении заблудших. Ведь и в Синедрионе были Никодим и Иосиф Аримафейский».

Однажды в моем присутствии кто-то спросил батюшку, как он различает бесноватых и просто больных. Он ответил: «Когда приезжает такой человек, мы идем с ним на богослужение. Если он одержим, то не может обычно, как все, передвигаться по храму: начинает подпрыгивать, порой даже очень высоко. Если он всего лишь больной, то в храме стоит спокойно и молится»...

За трапезой батюшка обычно молчал, любил слушать других, узнавая церковные новости. Однажды за столом собрались одни священники. В это время никаких вопросов отцу Серафиму не задавали. Он стал рассказывать, что из святого града Иерусалима ему привезли терновник с шипами, из которого был сплетен венец Спасителю. «Вот этот терновый венец расплели, и оказалось, что он словно колючая проволока», — заметил батюшка многозначительно. Сидящие за трапезой священнослужители продолжали разговаривать друг с другом, не обращая внимания на сказанное. Отец Серафим посмотрел на всех присутствующих и печально опустил голову. Передать его скорбь невозможно. После этого в трапезной воцарилась тревожная тишина. Больше к этому вопросу батюшка не возвращался.

В один из приездов отец Серафим мне сказал: «А ваш путь - путь священства». Я был поражен. Никогда об этом не думал, считал себя грешным и недостойным принять сан. Как-то один из духовных чад батюшки приехал к нему с сыном за благословением на поступление в Духовную семинарию. На вопрос, правильно ли они решили, старец ответил: «Священство — это как помазание Аарона. На ком оно есть, рано или поздно, хочет этого человек или не хочет, обязательно проявится. Если есть на то воля Божия, то это непременно произойдет». Я тогда понял, что сказанное не в последнюю очередь относилось и ко мне, что впоследствии и подтвердилось. Я принял сан через восемь лет после кончины отца Серафима.

Когда батюшка благословлял меня на священство, то сказал: «Готовься».

Вернулся я от него и стал думать, как же готовиться? Пришлось снова ехать к батюшке, разузнать подробности, но батюшка был болен и спросить у него не было никакой возможности... На следующий день моего приезда на проповеди (было празднование святителю Иоанну Златоусту) батюшка Серафим сказал: «Святитель Иоанн Златоуст написал много чудных книг, и среди них есть книга о священстве...» Невольно я задался вопросом: почему это он говорит именно об этой книге? У Иоанна Златоуста двенадцать томов сочинений. В храме — одни старушки и один приезжий иеромонах.

Тут только я понял, что это ответ на мой вопрос, это то, зачем я приехал в Ракитное. Вернувшись домой, я довольно быстро нашел указанные творения. Из них я узнал, что для того, кто готовится стать священником, главное — считать себя недостойным сана и воспитывать в себе смирение.

Мой путь к священству был долгим и непростым. Отец Серафим направлял меня в Одессу к митрополиту Сергию (Петрову; умер в 1988 году). Владыка мне ответил, что поскольку Одесса — город с ограниченной пропиской, то остаться там в монастыре невозможно. Я побывал и в Латвии. Владыка Леонид сказал почти то же самое: прописаться в Риге очень сложно.

Вернувшись к батюшке, я рассказал о возникших трудностях и препятствиях, мешающих моему служению. Батюшка был в раздумье и, как мне показалось, расстроился. Я попросил его благословения остаться в Ракитном при храме. Но отец Серафим не благословил уходить из церкви, где я был псаломщиком. На прощание батюшка все-таки пообещал обратиться к правящему архиерею владыке Хризостому и похлопотать обо мне. Но через месяц, когда я приехал в Ракитное, он сказал, что пока нет Божией воли, придется остаться у себя на приходе, и добавил: «Нужно подождать. А затем все у вас будет хорошо и сразу».

По воле Божией через шесть лет после кончины отца Серафима я попал в Оптину пустынь. Был послушником, затем иноком с именем Сергий.

Вскоре на Духовном соборе объявили, что приняли решение рукоположить меня в сан иеродиакона. Я сказал, что недостоин, но как послушание и по благословению готов выполнить это решение. Вскоре я был рукоположен в сан иеромонаха. Наместник Оптиной пустыни архимандрит Евлогий (Смирнов; ныне архиепископ Владимирский и Суздальский) был в свое время в духовном общении с отцом Серафимом...

До сих пор Господь промыслительно дает мне возможность встречаться со многими духовными чадами батюшки. Он молится и объединяет нас. От общения с теми, кто близко его знал, духовный облик старца раскрывается все глубже и многограннее. Я проникаюсь его величием, которое при жизни не очень-то ощущал, ибо все было сокрыто от наших взоров покровом его глубочайшего смирения. Батюшка покорил себя совершенному смирению.

Многие чудеса, которые Господь совершал по его молитвам, мы, наверное, и не узнаем. Такого смиренного и любвеобильного человека я никогда больше не встречал в своей жизни.

Отец Серафим постоянно молился, даже когда был болен и лежал в забытьи.

Он по памяти читал целые главы из Евангелия. Как-то я попросил у него благословения молиться по четкам и стал уточнять, сколько совершать молитв. Он ответил: «Молитесь непрестанно». Я переспросил: «Как непрестанно?» — «Постоянно и всегда. Да будет Иисусова молитва вашим венцом».

Я благодарен Богу за встречу с этим великим старцем. В наше время это редкость и величайшая милость Божия. Присутствие батюшки, его заботу я ощущаю во всем и верю, что как при жизни, так и по успении он не оставляет своих духовных чад. Мне рассказывали о явных чудесах, о том, что уже после своей кончины отец Серафим не однажды чудным образом спасал своих чад от явной гибели. Многим он являлся в видениях и во сне, наставлял и благословлял...

Господи, молитвами отца Серафима помилуй мя, грешного».

Из воспоминаний Дмитрия Тяпочкина, внука отца Серафима.

«Когда Господь впервые привел меня в поселок Ракитное к отцу Серафиму, мне было пятнадцать лет. Я увидел согбенного седого старца. Он был одет во все черное, и на этом фоне сверкал крест. Скуфья такого же черного цвета покрывала его седую голову. Старец, подняв глаза, посмотрел на меня очень внимательно и грустно. Морщины на его лице свидетельствовали о годах нелегких испытаний, которые выпали на его долю. Трудно было выдержать его долгий любящий взгляд, проникавший в самую глубину души. Я упал перед ним на колени, и слезы сами собой потекли из моих глаз. Голосом, полным участия и любви, старец произнес: «Встань, чадо...»

С того памятного дня прошло много времени. Живя под мудрым руководством батюшки, я многого не понимал, но жить по его святым молитвам было легко и просто, все совершалось как бы само собой. После кончины дорогого отца Серафима мы растерялись, не знали, как быть без него, что с нами будет?

Делая из дубовых досок гроб, мы не сомневались, что наш глазомер не подведет, ведь батюшка у всех нас был перед глазами. Но тело отца Серафима намного превосходило те размеры, которые мы брали за основу.

Он был высокий, примерно метр девяносто. Это с годами он сгибался под тяжестью креста, который мы своими тяготами, грехами, неразумием возложили на его плечи, и он один нес его за всех нас. Только вот духом и скорбями он возвышался над всеми нами, и сегодня мы вряд ли можем постичь ту духовную высоту, на которую вознес его Господь.

Я часто думаю о своем деде. Знавшие его и бывшие ему близкими будут помнить все, что с ним связано, до мельчайших подробностей и свято чтить его память. Сказать, что отец Серафим был истинным миротворцем, это еще не все. Он был человеком не от этого мира, он досконально знал все о живущих рядом с ним людях. Порой мы не всегда понимали и не могли себе представить ту внутреннюю жизнь, которой жил отец Серафим.

Предвидя наше будущее, он, направляя нас по пути, открытому ему во имя нашего спасения, выслушивая наши чаяния, не всегда говорил определенно, что делать, хотя знал, конечно, все. Он, как бы жалея нас, видя всю нашу беспомощность, принимал на себя груз ответственности за наши земные дела.

Мы очень мало знаем о нем, о его прошлом, о ток» как зарождался в нем свет праведности. Знаем, что он с молодых лет священствовал, был в лагерях в период репрессий, по воле Божией остался жив, не любил обновленчества, отстаивал чистоту Православия. Это был воспитанный и высокообразованный человек. Вся жизнь его была, несомненно, молитвенным подвигом с постоянными заботами о близких и дальних, о друзьях и недругах и никогда - о себе. У него как бы отсутствовал тот самый ген, который заставляет большинство в первую очередь думать о себе.

Когда он умер, многие осиротели. Среди этих людей были и писатели, известные ученые, колхозники, моряки и - воры, алкоголики. Все они понимали, что им самим со своими трудностями не справиться, они осознавали свою беспомощность в этом непростом мире. Глаза их загорались только в разговорах о нем. Отец Серафим просветил их духовным светом. Они чувствовали, скорее подсознательно, как сильно он их любил и любит. Им всем было присуще чувство долга перед своей пробудившейся душой. Одни больше, другие меньше, но все они твердо знали, что он их любит и оберегает от греха, молясь за них.

Сложно жить сегодня в мире с самим собой, в одиночку не справиться.

Нарушилась гармония, человек потерял путь, которым шел многие века. Я уверен, что секрет этой гармонии отец Серафим знал в точности.

Гармонию нельзя увидеть, потрогать, ее можно воспринять только душой.

Способны на такое лишь одаренные от Бога люди, каким был наш батюшка».

Схимонахиня Анастасия из Рижской Спасо-Преображенской пустыни вспоминает, что при отце Таврионе приезжал в пустыньку отец Серафим, который говорил: «У вас тут будет много чудес». И действительно, в 1991 году начала мироточить икона преподобного Иоанна Лествичника из иконостаса храма в его честь. А до нее источала миро Толгская икона Божией Матери. Во время архиерейской службы замироточила икона преподобного Серафима Саровского. Те, кто поездил по святым местам, утверждают, что нигде такого чуда нет, чтобы по милости Божией столько икон разом изливали благодать.

Приезда отца Серафима в Рижской пустыньке всегда ждали с нетерпением и радостью. Владыка Пантелеймон вспоминает: «Первая моя встреча с отцом Серафимом произошла у архимандрита Тавриона. Такие встречи были великим утешением для насельниц этой тихой обители и для всех паломников. Отец Серафим обычно сам уведомлял о своем приезде, и все ждали его с нетерпением, готовились словно к празднику. Этих двух старцев — отца Тавриона и отца Серафима - объединял дух неизреченной любви к Господу и людям. Оба они долгие годы провели в тюрьмах и лагерях. Благословение сразу двух великих старцев сохранили мою жизнь, приоткрыв силу их молитв в не постижимых для меня судьбах Господних.

Как-то, в один из моих приездов в пустыньку, собрался я в обратный путь и подошел под благословение к старцам. Они мне в один голос говорят: «Павлуша, ты не уезжай, причастись, потом и поедешь». Я с кротостью им отвечаю, что уже причащался. «А ты и завтра причастись», — советуют они мне. Я исполнил все, как мне наказали батюшки. В дороге произошла автомобильная катастрофа. Два человека, находившихся рядом со мной, сразу погибли, один был тяжело травмирован. Я же остался совершенно невредим. Вот что такое послушание и молитва великих духовных старцев!

Эти святые отцы были храмом Живого Бога, и дух Божий жил в них. Сила их благодати ограждает меня и по сей день от всех ложных путей.

Я глубоко убежден, что отец Серафим был светочем не только земли Русской, но и всего православного народа. О нем знают не только у нас в России, но и за границей. Я встречал верующих, которые уже после кончины отца Серафима свидетельствовали о той чудной помощи от Господа всем, кто с верой обращается к этому великому молитвеннику».

Иеромонах Иоанн (Грибин) из Москвы рассказывал, что когда он впервые увидел отца Серафима, то был поражен необычным сиянием, которое излучало лицо старца, так что его глазам было больно на него смотреть.

Любовь Андреевна Колядина: «Батюшка каждого очень внимательно слушал, чуть приклонив голову. Отвечал очень тихо, кратко, понятно, немногословно. Бледное в лучиках-морщинках светлое лицо было очень выразительно и благородно. Взгляд больших внимательных глаз был проницателен и глубок и как бы вбирал в свой молитвенный круг новую человеческую судьбу. В лице, во всех действиях, движениях старца, в разговоре, во всем — выражение внутреннего покоя».

Ольга Удалая (Эстония): «О батюшке можно говорить без конца, но никакими словами не выразить радости общения с ним. Оказаться в поле внимания отца Серафима было для всех счастливым и незабываемым событием».

Валентина Чернова (г.Раменское Московской области): «Дни и минуты, проведенные рядом с батюшкой, - самые дорогие и счастливые в моей жизни. Он всех учил беречь свое здоровье, не брать на себя того, что непосильно. Повторял: «Здоровье нужно нам для молитвы». В самые тягостные для нас минуты отчаяния и безысходности отец Серафим поддерживал в нас веру и надежду, говоря, что за смирение, послушание и терпение Господь не оставит, только бы в бедах и искушениях не отдалиться от Бога».

Людмила Петровна Рубежная (Харьков): «Такого тепла, участия и любви к нам, грешным, я никогда не встречала».

Галина Данилова (Воронеж): «Общение с ним приносило душевную радость, горечи забывались, сердце горело любовью, и по отъезде от него это благодатное ощущение сохранялось надолго».

Почаевский старец Иосиф (впоследствии схиигумен Амфилохий) говорил приезжавшим к нему людям: «Зачем вы так далеко приезжаете ко мне. У вас есть свои живые мощи — отец Серафим».

Архимандрит Трифон (Новиков), насельник Троице-Сергиевой Лавры: «Я считаю себя самым счастливым человеком и благодарю Господа за Его милость ко мне, недостойному, что сподобил меня, живя на земле, видеть великого старца, знать его не по рассказам и книгам, а лично, при его жизни. На нем была несказанная благодать. Это был святой отец, о таких написано в древних Патериках.

Наталья Игнатова (Воронеж): «Этот человек имел просто необыкновенную молитвенную силу, и уходили невзгоды, печали, болезни. Он как бы забирал их себе и давал взамен радость, здоровье и счастье. Батюшка чувствовал всех своих духовных чад, провидел состояние каждого, кто бы, где ни находился: на богослужении ли, за стенами храма или за тысячи километров. За те годы, что я ездила к нему, старец никого не оттолкнул, всех принимал, обо всех беспокоился. Если кто-то долго не приезжал, спрашивал, не видели ли мы его, не можем ли узнать причину, почему не появляется. Многим супружеским парам он вернул семейное счастье, многих исцелил, безнадежных поднял с одра болезни, а скольких утешил и обогрел — перечислить нельзя. Определяющим в его отношении к людям было не их положение, состоятельность или профессиональные возможности. Он очень чутко и бережно относился к лучику света и добра в каждом, отчего человек раскрывался перед ним в полной мере. Его ответ на доброе, доверительное устремление к нему, старцу, не был сиюминутным и проходящим. Батюшка на долгие годы сохранял трепетное отношение к человеку, помнил светлые минуты откровения с ним, минуты, в которые душа высветлялась. В следующий приезд встречал человека как давнего знакомого, будто их не разделяли расстояние и время. Отец Серафим никогда никого не огорчил. Это было исповедническое состояние: боязнь даже в самом малом опечалить ближнего, а значит — и Господа».

Рассказывает Ирина Пасевич, духовное чадо иеросхимонаха Иоанна, из Крюкова Белгородской области: «Вижу во сне иеродиакона Иону (в схиме иеромонах Иоанн) - духовное чадо отца Серафима. Он спрашивает меня: «Ты знаешь, где мощи Серафима». Я отвечаю: «В Сарове, в Дивееве». А он меня поправляет: «В Сарове мощи преподобного Серафима Саровского, а в Ракитном, в Никольском храме, благодатные мощи Серафима Ракитнянского».

Вот что рассказала Иустиния Плаксеева, 84-х лет, из Белгорода: «Запомнился удивительный случай, произошедший со мной в один из приездов в село Ракитное. Службу батюшка начинал по монастырскому уставу в 4 часа утра. В храме собралось человек тридцать. Лампадки теплятся, электричества в храме не было, что придавало еще большую отрешенность от всего суетного и земного.

Появился батюшка, шел к алтарю, словно кто его под руки вел, до того все чинно и благоговейно у него получалось. Прихожане выстроились в рядок, старец каждого благословлял: кому руку на голову положит, кого в плечо поцелует, кого руками за голову подержит. Кто-то со слезами кланялся ему в ноги...

Служба у батюшки долгая, а после службы читался еще и акафист Спасителю у Голгофского Креста, что посреди храма. Я стояла очень близко к Кресту и во время чтения батюшкой акафиста посмотрела на Иисуса Распятого. А Спаситель, как живой, на всех глазами ясными, голубыми взирает, Лик светлый, а вокруг головы сияние. Смотрю на молящихся, может, еще кто видит? Нет, все, как обычно, молятся. Опять перевожу взор на Спасителя, а у Него глаза все еще открыты, на губах тихая улыбка. Пока батюшка читал акафист, я как завороженная смотрела на Господа Иисуса Христа, едва сдерживаясь от волнения: очень хотелось, чтобы все порадовались. Как только закончился акафист, глаза у Спасителя приобрели то выражение, что нарисовал художник.

Подхожу я к батюшке за благословением на дорогу и говорю о виденном.

Старец глянул на меня с любовью и отвечает: «Да, глаза у Спасителя всегда открыты», — и с таким вниманием на меня посмотрел, словно я случайно проникла в какую тайну...»

Из воспоминаний Анны Васильевны С. и ее матери Елизаветы Константиновны Фофановой из Белгорода.

«Приехали мы в Ракитное, стоим в два ряда, ожидаем прохода батюшки в храм, чтобы получить У него благословение. Батюшка выходит из келлии.

Стоит мужчина, как и все, сложил руки и ждет. Подойдя к нему, батюшка сказал: «Пойдите вымойте руки». Он сбегал к умывальнику, быстро вернулся на паперть и опять просит благословения. Батюшка ему отвечает: «Вам надо вымыть руки». Он опять к умывальнику и уже у самого входа в алтарь просит благословения. Старец в третий раз отправляет его мыть руки. Тогда он взмолился: «Батюшка, я ведь мыл руки, они чистые». — «Я вам не о физической чистоте говорю, вам надо покаяться и исповедаться».

Оказалось, что мужчина совершил когда-то тяжкое преступление и не раскаялся.

...Мы поехали к отцу Серафиму на машине. Доезжаем до Герцовки, слева и справа по обе стороны дороги стоят машины: из-за сильного гололеда трогать с места никто не решается. Мы занервничали — надо спешить на службу и не опоздать на трапезу, как быть? Помолились, чтобы старец благословил доехать без происшествий. А затем наш водитель начал медленно пробираться между рядами машин, за нами двинулись и остальные, как будто и не было никакого гололеда.

Встретив нас, батюшка сказал: «На лыжах катились, а я знал, что вы спешили, чтобы не опоздать на молитву, а особенно — на трапезу». По благословению отца Серафима всегда было легко уезжать домой, а когда добирались до Ракитного, всегда что-нибудь да приключалось.

Отец Серафим при встрече как-то сказал одному священнику: «А вы, батюшка, будете монахом». -_ «Как, у меня ведь жена и дети?» Через десять лет после кончины отца Серафима священник попал в автомобильную аварию, в которой погибли его матушка и дочь».

Рассказывает иеромонах (ныне архимандрит) Иннокентий (Вениаминов): «После беседы с батюшкою (я тогда еще не был в сане) он благословил меня на отъезд. Я волновался, билет был куплен, но как из Ракитного добраться до Белгорода? Автобусов не было, на попутные я не рассчитывал. Только вышел на дорогу — останавливается машина и водитель говорит: «Отец, садитесь, я вас подвезу». Поблагодарил я Бога.

По молитвам отца Серафима благополучно доехал и не опоздал на поезд».

Из воспоминаний Галины Кузьминичны Гречихиной, регента хора в храме села Ракитного.

«Однажды получаю я от отца Серафима благословение поехать в Харьков за материалом на облачение. Поручение для меня необычное: Харькова не знаю, в тканях не разбираюсь. Я робко батюшке призналась, что ничего не смыслю в этом деле. А он ободряет меня так ласково: «Поезжайте, поезжайте, все хорошо устроится, Божия Матерь управит».

По приезде я первым делом посетила Благовещенский собор. Народу было много, шла служба. Я стою и думаю: «Как же мне все, что батюшка наказал, исполнить, где это все найти?» Подходит ко мне женщина, одета очень просто (как странники одеваются), только тапочки какие-то необычные, на них крестики виднеются, и тихо так говорит: «Что это вы так неспокойны?»

Отвечаю ей: «Батюшка Серафим благословил купить материал на церковное облачение, я же в этом деле ничего не понимаю. Призналась я ему, что не справлюсь с его поручением, а он меня успокоил, сказал, что Божия Матерь управит». И тут моя новая знакомая говорит: «Отложите свои заботы, приложитесь к мощам святителя Афанасия, помолитесь, подойдите ко кресту, я знаю, как помочь вам, знаю магазины, где можно купить материал на ризы». Обрадовалась я, что нашлась добрая душа, и спрашиваю: «Извините, как же я вас найду, народа так много?» Она смотрит на меня, глаза кроткие, любовью светятся и тихо отвечает: «Не тревожьтесь, молитесь, служба кончится, я сама к вам подойду». Стою успокоенная, благодарю Господа и Матерь Божию, что по молитве отца Серафима все так дивно устроилось. Вот и служба закончилась. Подошла я ко кресту, а тут и моя незнакомка рядом оказалась. Покупки мы с Божией помощью сделали очень быстро. Купили белую и бордовую парчу на ризы.

Идем, и говорит мне моя попутчица: «Как мне трудно! Сколько горя я увидела! Приезжайте ко мне в Почаев, я вас там встречу». А я ей опять про свои недоумения, что, мол, не знаю, не была, как найду. Она на меня так ласково-ласково смотрит и говорит: «Зайдемте на почту, я вам адрес дам. А как приедете, я вас встречу». Зашли на почту, она записала мне адрес, дает его в руки и опять повторяет: «Приезжайте, я вас встречу!»

Хотела я ее поблагодарить за старание, за такое внимание ко мне, подняла глаза, а ее уж и нет. Смотрю по сторонам, ища свою попутчицу... но она исчезла. Потом поняла, Кто это была. Стою плачу, по щекам слезы катятся. Люди собрались, утешают, допытываются может, деньги потеряла? Что мне им ответить? Добралась до Ракитного, рассказала о всем происшедшем батюшке. Он, внимательно выслушав меня, молча удалился в келлию. Минут через тридцать выходит радостный, лицо все просветленное. Взял мою голову и так успокоительно говорит: «Галина, Сама Матерь Божия была с тобой».

...Отец Серафим никогда не пользовался отпусками в нашем привычном понимании. Правда, каждый год старался выбираться в Троице-Сергиеву Лавру. Только в последние годы эти поездки стели редкими. В одну из них я сопровождала отца Серафима и матушку Иоасафу до Белгорода. Купили: билеты на проходящий поезд. Вышли на платформу. Состав подходит.

Старец, обращаясь к матушке Иоасафе, говорит, что, дескать, наш поезд. Та отвечает: «Нет, батюшка, не наш». Он опять свое, а мать Иоасафа — не наш, и все. Состав отъехал. Подходит следующий скорый поезд, стоянка две минуты. Подходим к вагону, подаем билеты, проводник сообщает: «Вы опоздали, ваш поезд только что ушел». Матушка расстроена, проводник не пускает. Я чувствую свою вину, ведь билеты покупала я, могла что-то перепутать. А батюшка стоит молча, как будто ничего не произошли;

Вдруг с высокой платформы спрыгивает к нам дежурная по вокзалу, подходит, выслушивает наши объяснения, делает отметку на билетах, и, по милости Божией, отец Серафим с матушкой отправляются в Лавру к Преподобному Сергию».

Рассказывает Нина Федотовна Лазебная: «Я жила в городе Губкине Белгородской области. Но в Ракитное к дорогому батюшке старалась ездить как можно чаще. Как-то он и говорит мне: «Нина, рассчитывайтесь на работе, переезжайте в Ракитное». Обычно я в свои приезды старалась помогать на кухне и в других бытовых делах. Вот и после такого неожиданного предложения пошла на кухню, а сама думаю: может, что-то не так поняла, надо бы переспросить батюшку. В келлию не постучалась, осторожно приоткрываю дверь. Отец Серафим после продолжительной службы прилег отдохнуть. Батюшка служил с 6 часов утра и до 4 часов дня, соблюдая весь монастырский уклад. После небольшого перерыва начиналась длительная вечерня. Поэтому, увидев его лежащим, решила не тревожить. Но мое внимание привлекло то, что в келлии он был не один.

В святом углу у аналойчика стоял старец. На нем холщовый светлый балахончик перепоясан, на ногах лапти, точь-в-точь как на иконе у преподобного Серафима Саровского. Лиц его светел, радостен, но при этом похож на нашего отца Серафима. Стою и думаю: как же так, отец Серафим лежит на кровати, отдыхает и в то же время стоит у икон и молится? Я тихо закрыла дверь и вернулась на кухню. Видно, лицо мое выражало такое недоумение, что трудившиеся, оставив свои дела, поспешили ко мне с вопросом: «Нина, что с тобой случилось?»

...Наступил Великий пост. Однажды во время трапезы старец обратился ко всем присутствовавшим: «Ну вот, теперь мы последний раз с вами видимся,

Пасочку без меня будете встречать». Батюшка всегда был слаб телом, но тем не менее эти его слова растрогали, многие заплакали. На второй день Пасхи, 19 апреля 1982 года, батюшка почил»,

Старшие сестры Пюхтицкого монастыря рассказывали о том, как батюшка был у них проездом в 1965 году, как со слезами читал канон. Блаженная прозорливая монахиня Екатерина на другой день после его отъезда сказала своей келейнице: «Ты знаешь, кто у нас был? Святитель и преподобный».

Любовь Андреевна Колядина рассказывает: «Я врач, и меня пригласили в Ракитное посмотреть батюшку. Он жил недалеко от церкви. Какое же убогое и ветхое было его жилище! Осмотрела я отца Серафима, сделала все необходимое. Чуть позже он спросил: «Может, вас что волнует и вы хотите меня о чем-то спросить? Пожалуйста». Это было произнесено так ласково, с таким вниманием, что я сразу» как бы боясь, что батюшка передумает, а я что-нибудь забуду, быстро выложила, что с большой тревогой жду рождения второго ребенка (первые роды были очень тяжелыми, мы с дочкой чуть выжили), что у мужа нет подходящей работы, мы начали строить дом, а теперь не знаем, то ли уезжать, то ли достраивать наше жилище. Батюшка спросил: «Когда должен родиться ребенок?» — «В начале марта». — «Хорошо, поговорим завтра». После вечерни читали правило, чуть уснули — подъем на утреннее правило, после молитв батюшка позвал меня и сказал: «Никуда не переезжайте, продолжайте строиться. Дерево, которое часто пересаживают, дает плохие плоды. Муж скоро устроится, ребенок родится очень легко». Душевно укрепленная и успокоенная, я вернулась домой. Все так и вышло, как сказал отец Серафим».

Когда отец Серафим умер, его келейница монахиня Иоасафа жила в доме Валентины Федоровны Тонких, прихожанки храма в Ракитном, а в свободное от службы время уезжала к себе домой в Готню. В последнее время она болела. «Прихожу я с дежурства, — вспоминает Валентина Федоровна, — матушка лежит на кровати. Я спросила, почему она не пошла в храм. Та говорит, что ходила да вернулась. Ей стало плохо, и отец Сергий благословил ее пойти домой, принять лекарство, полежать. Я приготовила ей необходимое лекарство и по ее благословению пошла в храм на службу.

Во время пения Херувимской у меня вдруг полились слезы, не могу сдержать. И тут было мне видение. В монашеском одеянии стоят отец Серафим и матушка Иоасафа и, медленно отрываясь от земли, возносятся под купол храма. От дуновения ветра их мантии развеваются, и в образовавшееся в куполе отверстие они устремляются ввысь. Длилось это видение полторы-две минуты — так мне показалось.

Я была удивлена всем происшедшим со мной, После службы я все рассказала матушке Иоасафе, Она ничего не ответила, только улыбнулась, я рассказала о виденном некоторым прихожанам, на что они заметили, не в прелести ли я. Это меня сильно смущало. На исповеди я покаялась отцу Сергию. Он успокоил меня, сказал, что это видение предназначалось для укрепления и ободрения болящей матушки Иоасафы, которая испытывала обиды со стороны некоторых прихожан. На праздник Благовещения матушка заболела и на Страстной седмице 1989 года умерла. Чувствую, что по молитвам отца Серафима Господь призвал матушку в Свои Обители, дав мне знать об этом в видении».

Истории, рассказанные Валентиной Николаевной М., художницей из Белгорода, занимающейся иконописью, духовной дочерью отца Серафима.

 

О СИЛЕ КРЕСТА

 

Наступил Рождественский пост. Все чаще и чаще на исповеди приходилось видеть отца Григория Сопина или отца Иоанна Макаренко, которые служили вместе с батюшкой Серафимом в храме села Ракитного.

Но душа рвалась под благословение к отцу Серафиму. По моему желанию Господь послал отца Серафима принимать исповедь. Когда подошел мой черед, батюшка долгим и внимательным взглядом посмотрел мне в лицо и почему-то начал говорить о силе креста, о том, что, отходя ко сну, необходимо крестным знамением осенить постель, себя, изголовье. Потом, как бы, между прочим, он рассказал о том, как одного монаха бес так связал по ногам и рукам, что у того не было возможности перекреститься.

Тогда монах с молитвой «Отче наш» совершал крестное знамение мысленно. Бес отступил от него. И, завершив свой рассказ словами, что крест есть сила непобедимая», батюшка меня благословил и отпустил. Я недоумевала» почему он это рассказал, вместо того чтобы исповедать меня? Но решила, что батюшке виднее, значит, недостойна в этот раз причащаться. Поехала домой в Белгород в надежде на скорое «достойное» Причащение.

По дороге я встретила знакомого, и он мне стал доказывать, что ни вера в Бога, а уж тем более крест, который я ношу, не делают меня лучше. «Вы, верующие, как те комсомольцы и партийцы. Нацепили на себя кресты и позорите их». С этими лукавыми размышлениями я и переступила порог дома. Первым делом решила снять крест, не позорить (как сказал мой знакомый) само право ношения креста и звание христианки. В этом я была полностью согласна со своим знакомым. Прочитав молитвы на сон грядущим, я легла спать, решив, что осенять постель, а тем более подушку — удел фанатиков и людей суеверных. В доме у меня было много икон и около десяти лампад, семисвечник, одна лампада неугасимая: по благословению отца Серафима я поддерживала в ней горение круглосуточно.

Вдруг эта лампада погасла, и на меня навалилось что-то огромное, тяжелое.

Я человек не робкого десятка, но то, что легло сверху меня, сковав по рукам и ногам, меня испугало. Ведь это был не сон, а явь. Я начала молиться вслух, мысленно осеняя себя, как учил батюшка, крестным знамением.

Молитва шла уверенно, без страха. Вдруг эта туша, что лежала на мне, рухнула на пол и исчезла. Я поднялась, включила свет, затеплила лампаду и легла спать, осенив себя крестным знамением.

Посещение «ночного гостя» не повлияло на мое Решение не носить креста, я еще больше утвердилась в мысли, что прежде нужно стать «достойной».

Вторая ночь была подобна первой, такой же была следующая... Рассказать об этом близким, мужу я не решалась, думалось, что сочтут за ненормальную. Мои смелость и уверенность убывали с наступлением вечера. Я знала, что только соберусь лечь, лампада погаснет и ночной гость явится. Но все это не мешало мне упорствовать: крест я не надевала, постель крестным знамением не осеняла.

Как раз в это время мне довелось провести несколько ночей вдали от дома.

Ночевать пришлось на квартире у одной старушки. Ну, думаю, хоть теперь посплю нормально. Только я расположилась, как опять по рукам и ногам связал меня бес своими лапищами. Все за окном загудело, зашумело, собаки завыли, слышу рыкающий голос: «Я тебя, мразь, все равно уничтожу!..»

Вспомнила я опять совет батюшки, читаю «Отче наш» и мысленно осеняю себя крестным знамением. Бес отпустил меня. Утром смотрю, а у меня чуть ниже плеч лапищи черные отпечатаны — огромные следы от пальцев.

Приезжаю домой, муж тоже эти следы увидел, интересуется. Пришлось ему объяснить, он, человек богобоязненный, поверил. Пошла к матери, хотела рассказать обо всем этом и попросить, чтобы она чаще в храм ходила, посмотрела — а следов уже и нет. С наступлением ночи сижу на постели, боясь ложиться, и думаю, что же делать. Вдруг комнату озарил яркий свет.

Смотрю, в углу домашнего большого иконостаса, под самым потолком во всю мощь сияет золотым, живым светом крест, размером около тридцати сантиметров. Поняла я милость Божию ко мне, грешной, осенила постель, изголовье, себя. А ранним утром поехала в Ракитное.

Батюшка исповедовал. Увидев меня, подозвав, я молча протянула ему крест, он молча надел его на меня и после исповеди велел причаститься. Я стала ему говорить о своих «недостоинствах», приняла Святое Причастие.

Незрячий попутчик

Ехала я как-то в Ракитное. За окнами поезда переливалась яркая позолота осени, нежное уходящее солнышко робко протягивало золотые лучи, словно руки доброго друга. Много дум проносится в голове под монотонный стук колес. Так хочется побыстрее добраться до тихого пристанища, до старца, до его мирного, уютного храма.

Вот и последняя остановка — станция Готня, отсюда на автобусе минут 15-20 до поселка Ракитного.

Попутчики пошли к кассе за билетами, а мое внимание привлек высокий, стройный парень. Он нерешительно спускался с подножки поезда. Глаза ни на ком не останавливались, смотрели вдаль, в руках палочка, как у слепых.

Я подбежала к нему: «Вам помочь? Вы в Ракитное к отцу Серафиму?» Лицо молодого человека радостно осветила улыбка, большие, красивые карие глаза затеплились надеждой. «Да! Я к отцу Серафиму. Всю дорогу молил Бога послать мне Ангела-хранителя, вот Бог услышал — вас послал».

Мне стало как-то не по себе: меньше всего походила я на Ангела-хранителя.

По дороге в Ракитное он поведал мне о всем приключившемся с ним. Он — художник-краснодеревщик, мастер по резьбе, родом из Харькова. Жил обеспеченно, уединенно, в полное удовольствие, позволял себе часто захаживать в ресторан, словом, жил безбедно, но и не развратно. И тем не менее сытая, обеспеченная жизнь особой радости не доставляла. Душа все искала какого-то смысла. «Тетя моя говорила: «Сходи в церковь, помолись, свечечку поставь», — рассказывал мой новый знакомый. — Ходил в Церковь, выстаивал долгие службы, но все это мне мало что давало. И вот однажды снится сон, в котором мне тихий голос прорицает: «Михаил, завтра ты проснешься слепым, запиши адрес, там тебе помогут». Диктуется адрес: «Белгородская область, поселок Ракитное, отец Серафим». Но проснувшись, я не придаю никакого значения этому странному явлению.

Мало ли что померещится!,

Но и на вторую ночь слышу тот же голос и то же предупреждение. На третью ночь не стал испытать судьбу, записал адрес отца Серафима, аккуратно сложил написанное и положил во внутренний карман пиджака.

Наутро проснулся слепым. Но на сердце не было смятения и тревоги. Как-то слишком уверенно и спокойно, тщательно умывшись, пошел я в наш Благовещенский храм. Там через верующих и узнал, как добраться до Ракитного, расспросил об отце Серафиме. Мне сказали, что к нему не всегда сразу можно попасть, некоторые приезжие живут месяцами. Сходил на работу, сказал, что еду на лечение. На пути следования мне удивительно везло. Вот и теперь, не успел сойти с поезда — вы предложили мне свою помощь».

В Ракитном мне пришлось покинуть своих попутчиков и заняться устройством Михаила. Разместились мы с ним при храме в кочегарке. К батюшке он попал сразу же. Старец ласково наклонил голову Михаила, по-отечески погладил и благословил со словами: «Немного потерпи, все будет хорошо, в монастырь поедешь». Я стояла рядом и думала: «Ну при чем тут монастырь?.. Ведь через сны был назван адрес батюшки». Батюшка в этот момент с укоризной посмотрел на меня и тихо добавил: «А ты помогай ему, пока он здесь находиться будет».

Во время богослужений я ставила Михаила в укромное место, чтобы ничто не могло отвлечь его от молитвы. В храм стекалось множество болящих» среди них были и бесноватые. Однажды во время вечернего богослужения Михаил особенно ревностно молился, и вдруг: «В монахи собрался!» - прорычал хриплый зловещий голос одержимого - «Этот Серафим монахов расплодил!» — продолжал другой. И заулюлюкали бесноватые, изрыгая проклятия на батюшку и на Михаила. Я испугалась за него, ведь неискушенному все это может показаться страшным и странным. Но Михаил пребывал в совершенном покое, старательно делал земные поклоны.

После службы я попыталась объяснить Михаилу происшедшее, но он ответил: «Мне в Харькове говорили об этих несчастных, они меня только укрепили в вере, что я правильно сделал, приехав к батюшке». Прошло три дня. Однажды, сидя на церковном дворе, мы разговорились. Михаил признался, что у него на душе ожидание какой-то неизъяснимой радости. Я спросила: «А с чем это связано, что лично ты хочешь?» На лице у него было крайнее удивление. «После того, как я ослеп, вся моя прошлая жизнь кажется мне чем-то уродливым и отвратительным, ведь тогда я и был по-настоящему слеп. Я благодарен Богу, что все так обернулось. Теперь ясно, как батюшка скажет, так и будет». — *А сколько ты думаешь пробыть здесь?» — «Куда не теперь торопиться? Как батюшка скажет, куда благословит. Ты вот лучше возьми деньги и купи свечей на три подсвечника». «На сколько?» переспросила я с удивлением. «На три», — повторил Михаил. «Как же я смогу поставить свечи даже на один подсвечник, ведь другим людям тоже нужно ставить свечи». — «А ты до службы ила после службы поставь, но только на три». Решили все сделать за час до богослужения. Я, как всегда, пристроила Михаила в укромном месте, а сама пошла со свечами по храму, ставила их, не задумываясь, в каком порядке. И вдруг слышу печальный голос Михаила: «Зачем ты свечи поставила не так, как я просил?» Я опешила: «А откуда ты знаешь, разве ты видишь?» — «Да, в церкви на службе я вижу, как горят свечи. Но на подсвечниках их совсем мало — одна - две, видно, у людей денег нет, вот я и попросил тебя, чтобы больше свечей горело, хотя бы на трех подсвечниках». Я не стала вносить в его душу смятение: все подсвечники во время богослужения ломились от горящих свечей. «Можно и мне свечи поставить?» — спрашиваю. — «Пожалуйста». Я поставила три свечи: к Распятию, к иконам преподобного Серафима Саровского и Божией Матери.

И вдруг он мне сказал: «Горит только одна свеча около Распятия». Тут я и поняла, что горят как должно только те свечи и там, где особенно сердце Богу молится.

Батюшка при мне еще трижды принимал Михаила у себя в келлии, мне же сказал, что я могу возвращаться домой, о Михаиле позаботятся. Через месяц Михаил уехал из Ракитного по благословению отца Серафима в монастырь.

А по прошествии некоторого времени принял монашество и прозрел.
 

ЦАРИЦА НЕБЕСНАЯ ПУТЬ УКАЗАЛА

 

Тихо, торжественно, как-то совсем по-рождественскому, медленно кружась, падает снег, луна голубым отсветом старательно освещает дорогу к маленькой кладбищенской церквушке. В храме в будни посетителей мало, но место, где я постоянно молюсь — возле иконы Спасителя в терновом венце, — занято. Там коленопреклоненно, орошая лицо горькими слезами, причитая во весь голос, не обращая ни на кого никакого внимания, молится молодой человек, лет двадцати трех: «Господи, прости меня, окаянного, грехов, как репехов, от подошвы ног до темени на голове».

Q этим сетующим взыванием, истово крестясь, с каким-то старообрядческим рвением парень вновь и вновь припадает в земных поклонах. Служба для меня перестала существовать. В душе было смятение.

Что с этим человеком, как и чем, помочь ему, как подойти?.. На дворе зима, пробирает до костей, а на нем — легкий, светлый плащ, укороченные брюки, очень легкие туфли... Так я впервые увидела Федю.

Вкратце расскажу некоторые события из жизни раба Божиего Феодора. Он был духовным сыном батюшки Серафима и так же, как отец Серафим, избрал себе в попутчики смирение. Еще когда он был ребенком, Божия Матерь указала ему путь жизни.

Федор родился и рос в атеистической семье, довольно обеспеченной. Учился отлично, был послушен и стал примером во всем для детей всего поселка. Наступило время этому кроткому отроку вступить в пионеры.

Отец с матерью провожали мальчика в школу, долго увещевая. «Мама все тревожилась, чтобы я пионерский галстук не помял» — вспоминал Федор.

— Иду я себе, дети бегут, обгоняют меня. Вдруг, ко мне подходит молодая, красивая женщина — таких у нас в поселке я не встречал. Одета вся в голубое и говорит: «Федя, не вступай в пионеры», — а Сама по головке меня гладит. Я Ей отвечаю: «Но меня заставят». Она мне говорит: «Они о тебе даже не вспомнят». — «А как же галстук?» — «А галстук дай Мне». Я и вернулся домой. Мама с отцом спрашивают, почему так рано, где галстук.

Я рассказываю все как было. «Какой еще красивой тете ты галстук отдал?!» — кричит мама. В углу у нас висела большая икона, доставшаяся от бабушки. Подошел я к этой иконе, а там та самая «Тетя» нарисована.

«Мама, вот эта Тетя мне не разрешила вступать в пионеры, и я Ей галстук отдал». Родители недоумевают: «Что же ты завтра в школе скажешь?» — «Эта красивая Тетя мне пообещала, что обо мне даже и не вспомнят».

Все так и случилось. К тому, что Федя не пионер, отнеслись как к совершенно естественному явлению, хотя мальчик во всех отношениях был одним из лучших. Всех только смущало, что он такой тихий, сторонящийся своих сверстников, Со временем решили, что он просто больной, чудаковатый.

В детстве и отрочестве Федя молился перед иконой Божией Матери дома, а когда исполнилось семнадцать лет, стал проситься в город (жили они недалеко от Белгорода). Родители заставили его поступить на бухгалтерские курсы. Много пришлось претерпеть ему от окружающих.

В Белгороде Федор часто останавливался у пожилой женщины. Ее маленькая хатка была очень уютной. Здесь царил порядок, все сияло чистотой, единственным украшением и богатством были иконы. Тихо теплились лампады, постоянно кто-то из присутствующих читал акафисты.

Для молодых людей это была домашняя церковь с ее наставницей — тетей Иустинией, большой, круглолицей» всегда радостной, гостеприимной. Она радушно встречала каждого приходящего. Так же отнеслась она и к Феде.

Матушка Иустиния была духовной дочерью отца Серафима, она поспешила и Федю познакомить с ним. О своем постояльце Иустиния рассказывала: «Он страдал от врожденного порока сердца. Часто после продолжительных служб, едва переступив порог нашей хатенки, вновь падал на колени и слезно продолжал молиться. Я ему, бывало, скажу: «Федя, да что же ты так убиваешься, ведь сердце у тебя больное». А он мне, дитя милое, отвечает: «Одного желает душа моя: у тебя, матушка, перед святыми иконами на молитве скончаться». Начну я его поднимать, пытаюсь утешить, а он мне: «Не утешай, у меня одно утешение — молитва. Грехов у меня, как репехов». Стыдно мне станет. Если уж у него грехов, как репехов, каково у меня?

И Господь услышал Федино желание. Он умер на первый день Пасхи.

Пришел из храма радостный такой, красивый: костюм темно-синий, рубашка розовая, весь сияющий. Говорит мне: «Еле упросил продать погребальное». — «Какое погребальное?» Он мне показывает покрывало, венчик, грамотку, крестик в руки, иконку, свечи. Я ничего понять не могу.

Он мне и рассказал, как его смерть была предсказана, что умрет он на первый день Пасхи. «Раз сижу я в скверике, приехал слишком рано. Храм еще закрыт. Вас тоже тревожить не осмелился. Сижу и думаю, как мне дальше жить. Как беспрепятственно в храм ходить, Богу молиться... Вдруг на плечо малая птаха села, чирикает, вспорхнула и улетела. А около меня старичок оказался в белой холщовой рубахе, с палочкой. Откуда он взялся?

Сидит, на палку оперся, головой качает: «Ох, Федор, Федор, думаешь, как жить дальше? Тебе ведь уже готовиться к смерти надо, скоро ты уйдешь отсюда». И все мне рассказывает. Потом решил я поехать в Почаевский монастырь. Перед отъездом у батюшки Серафима благословение собрался взять. Так хотелось Светлое Христово Воскресение в Почаеве встретить, а о явлении старца уже и забыл. Приехал к батюшке, а он посмотрел на меня так светло, в глазах радость с грустью, и говорит мне: «Придется тебе, Федя, душой побывать в Почаеве, а телом в Белгороде остаться». Это уж на обратном пути из Ракитного я вспомнил о явлении старца и о его предупреждении, что мне пора готовиться к смерти на первый день Пасхи.

И отец Серафим подтвердил, что быть мне телом в Белгороде, а душой в Почаеве.

Поэтому я и упросил послушника за ящиком продать мне погребальное.

Долго не соглашались, да убедил, сказал, что брат не сегодня-завтра скончается». Говорит мне все это, а сам счастливым румянцем заливается, как девица, щеки розовые, что его рубашка, весь, как пасхальное яйцо, — радостный, сияющий. Разговелись мы с ним, встал он на колени перед иконами. Я ему с недоумением: «Федя, ты ведь правило знаешь, к чему на колени встал?». А у него слезы с горошину по щекам катятся, руки к иконам протянул и говорит: «Господи, как хорошо и умереть бы мне перед святыми ликами». Упал ничком, как в поклоне, и притих. Я подбежала к нему, а он уже мертвый. Вызвала «скорую», врачи осмотрели: сердечный приступ. У Феди в кармане была медицинская справка. Прочли они эту справку и сказали: «С его сердцем можно было умереть в любом месте и в любое мгновение». Ездила за родными, уговорила похоронить по церковному обряду, согласились». И матушка Иустиния во всех подробностях рассказала о похоронах Феди.

Каково же было мое удивление, что я тоже оказалась свидетелем последнего его пребывания на земле.

Пасха тогда была поздней — в конце апреля. Деревья во всю уже зеленели, многие ходили без пальто. На третий день Пасхи по дороге в храм я встретила похоронную процессию. Дети от десяти до четырнадцати лет сопровождали гроб, крышку несли тоже школьники. Но самое странное и удивительное, что у изголовья покойного по краям гроба сидели два голубя и один по центру в ногах, еще один сидел на крышке гроба, словно дрессированные, а в небе над всей процессией парила огромная стая голубей, словно бы самые главные провожатые умершего.

Когда я узнала от матушки Иустинии, что хоронили Федю, то поинтересовалась, а причем тут дети и голуби? Она мне объяснила, что часто, ожидая начала службы, Федя беседовал с детьми, которые ходили в школу неподалеку от церкви, приносил им конфеты, многое им рассказывал, а голуби тоже были в церковном дворе. «Но не столько же, сколько их было на похоронах», — возразила я. А Иустиния так серьезно: «Видать, всех городских собрали».

Федю повезли хоронить домой, и голуби сопровождали его до самой могилы. Пока не поставили крест, они все кружили и кружили. А три голубя на кресте водрузились — на верхушке и по обеим сторонам.

Матушка Иустиния поведала мне еще одну преинтереснейшую историю.

Приехала Лена, наша общая знакомая, женщина средних лет, большая любительница посещать святые места. Едва войдя в комнату, перекрестившись на иконы, говорит: «Никогда бы не думала, что Федя так поступить может. Говорил, что в Почаев не поедет, а сам там был, да еще от нас (со мной ездили еще несколько человек) все три дня прятался». «А где же он прятался?» — спрашивает матушка Иустиния. «Да все три дня в алтаре в белом одеянии прислуживал, одеяние аж серебром все светилось.

Мы ближе к алтарю подошли, чтобы он нас видел. Но после службы, как мы его ни ждали, он к нам не вышел». Я расспросила Елену, и оказалось, что дни, когда они видели Федора, пришлись как раз на время его смерти. И вспомнились мне слова батюшки Серафима: «Душой ты, Федя, будешь в Почаеве, а телом — в Белгороде»...
 

ЧЕРНОКНИЖНИК

Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют и трепещут.
(Иак. 2,19)

 

Снится мне сон: стою я на богослужении в храме у батюшки Серафима.

Служба идет своим чередом, батюшка в алтаре, певчие поют, а посреди храма стоит высокий человек, весь в черном, и накидка у него, как плащ, только без рукавов, стоит гордо, не молясь. Подошла я к нему, и он меня своей накидкой накрыл. И так мне хорошо под этой накидкой, словно спряталась ото всех: что поют, что читают, где батюшка — мне все равно. Проснулась и думаю, к чему бы этот сон? Мужу рассказываю, а он мне: «Мало ли что приснится...»

В скором времени посетили мы отца Серафима. Лето выдалось не жаркое. Захожу я в храм и вижу: посреди стоит высокий мужчина, лет тридцати. Все усердно молятся, а он, как истукан, с надменным взором окружающих изучает и с усмешкой в сторону алтаря косится. Мне бы сон вспомнить, а я, вместо того чтобы молиться, его изучаю: зачем пришел, с какой надобностью?

Службы у батюшки долгие, иногда приходится выходить из храма, чтобы немного отдохнуть. Вышла во двор, а незнакомец этот уже на лавке сидит, так заманчиво мне улыбается. Мне бы опять подальше, на другую сторону двора, лавочек много, а я иду на эту улыбку, как мотылек на огонь, и начинаю кружить: «Вы, верно, в первый раз у батюшки, понравилось ли?»

Так и познакомилась я с чернокнижником и магом Семеном, двадцати семи лет, из Донецка. Правда, не сразу я распознала этого человека...

А начинал этот ловец человеческих душ подкупающе просто. Сидит себе скромненько молодой человек, в уединении, книжечку читает с глубоким вниманием, мудрость «духовную» впитывает. Тут волей-неволей в голове промелькнет Евангельское: блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся (Мф. 5, 6). Вот и я «насытиться» надумала. Подхожу со светскими извинениями, прошу разрешения узнать, что он с таким вниманием читает. Он так многозначительно смотрит на меня: «Старца Силуана читали?» Я так рот и открыла: давнишняя моя мечта иметь эту и только эту книгу! — «Да, читала, но книга была чужая, хотелось бы почитать более внимательно». Он благодушно протягивает мне аккуратно переснятый двухтомник в красивом самодельном переплете. — «Дарю, эти книги ваши!» От смущения я так покраснела, что он поспешил меня успокоить: оказывается у него еще экземпляр есть, к тому же он просто счастлив встретить единомышленника. Так я и попала под черную накидку.

Забыла я тогда, как в том сне, и о храме, и о батюшке, и вообще обо всем. А новоиспеченный знакомый ласково протягивает мне и другие книги: «Духовная поэзия Державина», «Житие старца Амвросия Оптинского».

Обменялись адресами. Стала торопить мужа быстрее домой поехать: не терпелось за книги сесть. Без батюшкиного благословения — некогда было дожидаться — примчалась я на свою погибель домой.

Но, каково было мое изумление: чтение мне не давалось. Первую строчку из книги о старце Силуане пробегаю глазами, и начинаются сильные головные боли, ломит и режет глаза. После первой строки страница книги казалась совершенно чистой, то есть белой. Я осенила себя крестным знамением, прочла «Отче наш» — появилась вторая строка. С теми же муками далась мне и эта строчка. Третью осилить уже не смогла. Решив, что я недостойна читать такую мудрую книгу, взялась за чтение Жития Амвросия Оптинского, о святой жизни которого я вообще ничего не знала. Но и эта попытка кончилась плачевно. И со стихами Державина повторилось то же самое. Сложила я тогда дарственные книги и решила, что, возможно, все это от переутомления, отдохну, тогда и почитаю. Но ни при каких условиях чтение не шло.

Ничего не оставалось, как отправиться в Ракитное к батюшке.

Внимательно, с благоговением перекрестившись, он бережно положил книгу старца Силуана на стол и с необыкновенной любовью к автору стал внимательно читать написанное. Меня попросил подождать ответа на улице. Вышел он довольно быстро, вынес и книги и, благословляя меня в обратный путь, кротко так сказал: «Благословляю тебя сжечь это». — «Как, батюшка, ведь это старец Силуан, святой Амвросий Оптинский!..»
Но он не дал мне закончить, сочувственно глядя мне в глаза, спросил: «А книг от него у тебя много?..» — «Да, он мне их много прислал». — «Собери все, что он вам надарил, и ночью, чтобы никто не видел, сожги.

Там между строк много чего написано, надо учиться читать между строчками». С тем и ушел.

Не сразу я выполнила батюшкино благословение. Страшно мне было вроде бы духовную литературу предавать огню. Книги были в толстых обложках, штук двадцать. Сижу однажды и думаю: тут никакого бензина не хватит, а у меня бензина со столовую ложку. Думай не думай, а жечь нужно. Ночью в укромном месте во дворе сложила книги, попросила мысленно прощения у Господа и всех святых, особенно у авторов книг, перекрестилась сама, кострище свое перекрестила, спичкой чиркнула, и пламя взметнулось к небу.

Утром, чуть свет, звонок в дверь. Явился Сеня — маг и чародей. «Что вы вчера вечером делали? — каким-то болезненным голосом спрашивает прямо с порога. — Мне так плохо было, я себе места не находил, еле утра дождался, чтобы узнать, в чем дело». «Книги твои жгла», — отвечаю ему спокойно, глядя в лицо. Он как-то весь съежился и говорит: «Прошу тебя, не делай этого больше».

С тех пор он у нас не появлялся.

В УТЕШЕНИЕ ВЕРУЮЩИМ

Угодники Божии сияли своей святостью в разные времена. Но и отшедшие ко Господу, и продолжающие подвизаться в земной юдоли пребывают в непрерывном молитвенном общении друг с другом, как бы образуя благодатный покров над всеми, кто с верою к ним притекает. О духовном единении праведных пастырей, об их сугубой соборной молитве, о непрерывающейся цепочке светочей Православия, оставляющих в утешение верующим своих учеников, свидетельствует в том числе и повествование о монахине Наталии, воспитаннице святого праведного Иоанна Кронштадтского, ставшей впоследствии духовной дочерью отца Серафима.

Мое знакомство с этой удивительной матушкой состоялось летом 1975 года. До «перестроечного» времени мы с мужем и сыном часто ездили в Харьков помолиться в Благовещенском кафедральном соборе. Дивное пение, великолепное внешнее убранство, мощи святого Афанасия Сидящего и святого Мелетия вносили в нашу повседневность ощущение духовного праздника.

Я как-то спросила отца Серафима: «Не грех ли часто посещать святые места, что находятся далеко от дома? Получается, что я пренебрегаю своей белгородской церковью». Взгляд отца Серафима проникает в самую глубину моего сердца, добрые отцовские руки нежно касаются моей головы, и полный кротости голос успокаивает меня: «Пока есть возможность, надо посещать святые места».

И, получив очередное благословение, я вновь устремлялась в Харьков. Там жили, да и по сей день живут духовные чада отца Серафима. У одной из них — Натальи Ивановны Ткаченко, преподавателя литературы, тихой и кроткой женщины, — мы часто останавливались на ночлег. В один из вечеров, за чашкой чая, Наталья Ивановна предложила нам познакомиться с матушкой Наталией и кратко рассказала о ней.

Спустя какое-то время в очередной наш приезд Наталья Ивановна радостно сообщила, что матушка ждет нас у себя дома. Мы спешно поехали.

Во дворе солидных построек, в дальнем углу, под развесистым старым деревом ютился крохотный кособокий сарайчик, впрочем, чисто выбеленный. Он был настолько ветхим, что мало походил на человеческое жилище. Касаясь головой низкого потолка, вошли. Прислужница матушки радушно отворила дверь в комнатку и пригласила пройти. Мы едва поместились в тесной комнатушке. Я оказалась возле святого уголка: несколько иконок, а на почетном месте — портрет отца Иоанна Кронштадтского старинной работы. Перед святыми ликами теплилась лампада и горела восковая свеча. Прислужница матушки засуетилась, чтобы нас усадить. Я оглядывала жилище: небольшая печь, небольшой столик и кровать. Около столика один стул. Матушка сидит на кровати, перебирая четки, дает какие-то поручения Анастасии, своей послушнице.

Все постепенно разместились, только я осталась стоять около столика с иконами, продолжая с изумлением рассматривать убогое жилище.

Кособокое, крохотное оконце, земляной пол, наспех сделанная печурка - все говорило о том, что для жилья это место мало приспособлено. Как же тут оставаться зимой? Да притом матушка слепа и слышит плохо. А она словно в ответ на мои недоумения и говорит: «Вот так и живем, дровишек подкинем с угольком, чайку попьем и согреемся».

Пришедшие окружили матушку и о чем-то говорили. Я же смотрела на портрет отца Иоанна, он как бы не вписывался в интерьер убогого жилища, на матушку, которая сподобилась быть воспитанницей такого великого старца...

Со временем наши встречи с матушкой стали настолько частыми, что мы не мыслили своей жизни без ее духовного окормления. Отец Серафим был нашим духовным отцом, а матушка Наталия — духовной матерью.

Приезжая, мы всякий раз передавали ей поклон от отца Серафима.

Матушка при этом начинала светиться внутренним светом, ее незрячие, но очень ясные голубые глаза сияли искрящейся радостью, и в который раз мы слышали от нее: «Велик батюшка Серафим, ох как велик! Он идет путем отца нашего Иоанна Кронштадтского. После себя отец Иоанн отца Серафима нам оставил. Как же его бесы боятся!..» И во всех подробностях начинает расспрашивать об отце Серафиме. «Я у него часто мысленно бываю», — не раз говорила нам матушка Наталия. И снова повторяла: «Ох, как бесы ночной молитвы боятся! Ночью спать не могу, вот и молюсь до утра. Ну а бесы тут как тут. Такой шум подымут! Печку разорят, возню затеют, рычат, кошками мяукают, за подол юбки дергают, страх нагоняют. А я их не слушаю и только молитвами святых отцов своих Иоанна Кронштадтского да отца Серафима ограждаюсь».

Матушка Наталия была особенно расположена к моему мужу Александру и в каждый наш приезд ласково встречала его, как долгожданного сына.

Бывало, все гладит его по голове, около себя усаживает да приговаривает: «Ах, какая радость, вот и иерусалимский батюшка приехал». Я поправляю: «Да нет, матушка, это мы — белгородцы, художники, Валентина и Александр».

В один из приездов я и говорю Александру: «Матушка тебя иерусалимским батюшкой величает, ты, видать, святой, а я грешная.

Заходи к матушке, а обо мне не говори, что я с тобой приехала». А ему не до того, он встречи дождаться не может, светится, как дитя. Мне казалось, что обмануть матушку было просто: слепая, плохо слышит. Об одном я забыла — о ее духовном зрении. Александр подошел к матушке, пока она его приветствовала, я тихонько пробралась в передний угол, сижу, притаившись, и думаю, узнает или нет, что Саша не один?.. Еще и домыслить не успела, а она ко мне обращается: «Ну что сидишь, черная голубица?»

Стыдно мне стало за свои дурацкие шутки, упала я к ее коленям, каюсь: «Матушка, простите, не знаю, к чему я это сотворила». А она так ласково поднимает меня с колен: «Встань, встань! Ты не знаешь, а бес знает, ох, как он не любит, когда я Александра иерусалимским батюшкой величаю».

И просит она его съездить в Ракитное к отцу Серафиму, разрешить ее духовные вопросы.

Уже в Белгороде Александр с благоговением показал фотографию отца Иоанна Кронштадтского, преподнесенную в свое время матушке Наталии, с дарственной надписью, теперь она пожелала вручить ее своему старцу.

Тогда эти снимки были большой редкостью, и я попросила его переснять фото и для нас. Вскоре он уехал в Ракитное к отцу Серафиму. Не терпелось ему порадовать батюшку столь редким и ценным подарком.

Старец глубоко чтил и любил матушку, с огромным почтением отзывался о ней.

После поездки Александр рассказывал, как по дороге в Ракитное и за богослужением он молился батюшке Иоанну Кронштадтскому, чтобы Господь сподобил беспрепятственно встретиться с отцом Серафимом. По окончании службы батюшка пригласил зайти к нему. Уже в келлии он смотрел на Александра испытующе, будто ждал матушкиного подарка.
Саша достал фото, и отец Серафим весь просиял несказанной радостью. С благоговением перекрестился, поцеловал изображение батюшки Иоанна и с радостью в голосе сказал: «Великая благодать нас посетила!» Когда Александр заговорил о матушкиных недоумениях, старец долго и внимательно слушал, а потом заметил: «И что это она у меня спрашивает, она сама все знает».

В Харькове матушку звали Наталией Кронштадтской. Как она попала в дом к батюшке отцу Иоанну, как потом стала не только его воспитанницей, но и послушницей, рассказывала сама матушка.

Жила она с родителями и сестрами в Орловской губернии. Отец был инженером, мама занималась воспитанием детей. Родители — люди религиозные — жили дружно, соблюдали посты, посещали храм. Но отец умер сравнительно молодым, оставив на попечение своей матери и молодой вдовы троих детей. Старшей — десять лет, Наталии — семь и младшей — два годика. Вскорости, заболев чахоткой, умерла и мать. Дети остались с бабушкой.

Когда в очередной раз, стоя на молитве, она слезно испрашивала Божиего благословения на сиротскую долю, вдруг, как во сне, услышала голос любимого сына: «Мама, не плачьте, Господь позаботится о вас и о девочках».

Вскоре к их дому подкатила богатая коляска. В комнату вошли двое: послушник и господин в богатом светском костюме. Послушник сказал бабушке, что отец Иоанн послал его неотложно в их дом. Оказывается, батюшке было видение, что по такому-то адресу проживают круглые сироты и он их должен взять под свою опеку и покровительство. Бабушка со слезами благодарности собрала двух старших девочек и, благословив, отпустила их к отцу Иоанну. Младшую за малолетством оставила у себя.

«Привозит нас послушник к отцу Иоанну Кронштадтскому, — продолжает свой рассказ матушка, — в большой женский монастырь на Карповке, построенный батюшкой (в 1903 году) в честь своего покровителя — святого Иоанна Рыльского. Встретили нас ласково. Батюшка попросил нас переодеть и накормить с дороги. «А завтра, Бог даст, и причастим», — сказал он.

Относился он к нам как к родным. Мы были свидетелями, как сам Государь Император Николай II приезжал к нам в монастырь на Причастие. Бывали и именитые купцы, одаривали обитель богатыми подношениями, продуктами. Помню громадные бочки меда, крупные рыбины. Но при всем изобилии продуктов мы, послушницы, по благословению батюшки насыщались малым количеством пищи. Более всего батюшка раздавал съестное по приютам и в Дом трудолюбия, построенный им для рабочих и нуждающихся».

Матушка прожила у отца Иоанна десять лет. ослушанием у нее была стирка постельного белья, перед тем как отцу Иоанну Кронштадтскому отойти в вечность, в монастыре умерло несколько молодых послушниц, в том числе и старшая сестра Наталии. Да и сама она серьезно заболела. «Мне было так тяжко», — вспоминала матушка. Пришел отец Иоанн и сказал: «Не ропщи, Наталия, тебе должно быть больной и лежать на одре болезни до конца своих дней».

Но Наталия так тяжело переносила свою хворь, что просила батюшку помолиться о ней, чтобы Господь взял ее к Себе или исцелил. Матушка верила в чудодейственную силу молитв батюшки Иоанна. «Он меня успокоил, как мог, — продолжала матушка, — попросил подать нам чайку. Он любил пить чаек из самовара и часто угощал всех чаем.

Заставил меня скушать немного супика, а сам чай пьет и приговаривает: «Все это у тебя, Наталичка, будет — и супик, и чаек». Так оно и вышло — в пище я никогда не нуждалась. Еще батюшка мне поведал: «Убита будешь, но жива останешься». Во время Отечественной войны, я уже жила в Харькове, меня сбила машина. Люди проходили мимо, считая меня мертвой. Но явился старичок и попросил прохожих: «Помогите ей, она жива». Отправили меня в больницу. Старичок и там меня посещал не однажды. Придет незаметно, накормит меня небесным хлебушком, водички запить даст — я и исцелилась». По свидетельству матушки, к ней приходил Святитель Николай.

Когда матушка была зрячей, кормилась тем, что делала щетки для побелки и продавала их. «Стою я на рынке, — вспоминает матушка, — у всех товар быстро расходится, а у меня — не очень. Подходит ко мне женщина, как-то не по-нашему одетая, смотрит на мои щеточки и заговаривает со мной. А лицо у нее так и светится. Спрашивает: «Хороши ли щеточки в деле?» Я ей отвечаю: «Сама, матушка, делаю, стараюсь трудиться честно, да вот беда, мало купили в этот раз, а мне и жить нечем». «Бог даст, все продашь», — с улыбкой говорит Она. Я смотрю на Нее и спрашиваю: «Вы разве меня знаете?» Она мне кротко так отвечает: «Ты Меня знаешь, ты часто в храме молишься у Моей иконы». И исчезла. Гляжу я во все глаза, где же та Женщина, что так любезно со мной говорила, но нигде Ее не видно. А щеточки свои я продала в тот день. Уже придя домой и вспомнив подробно все увиденное и услышанное, я поняла, что мне в помощь и утешение явилась Сама Матерь Божия».

Слепой матушка была последние десять лет своей жизни.

Матушка Наталия, как и отец Серафим, имела от Господа дар прозорливости. У нее бывали люди не только местные, но и из других городов. Кто приезжал за духовным окормлением, кто с физическими недугами, кто с просьбой о ее святых молитвах. Как-то я спросила матушку, чувствует она — хороший или плохой человек к ней пришел.

«Плохих людей нет, — поправила она меня, — есть грешные, несчастные, больные люди, есть и служители беса. Когда они приходят, то мне плохо делается, перед глазами — кромешная тьма, и сердце начинает болеть. А если человек добрый и светлый, то перед моим духовным взором серебристый свет сияет, искорками переливается, когда появляется больной или нераскаявшийся грешник, то все кажется унылым, серым, а на сердце — грусть и печаль, скорбно становится».

Мне хотелось полюбопытствовать, какого же Цвета я сама, да не решилась. А матушка, улыбаясь, сказала: «Не кручинься, ты разноцветная». — A черный цвет у меня бывает?» — «Была бы ты черная, я бы тебя прогнала».

Однажды мне пришлось наблюдать такую сцену. Постучали в дверь, открываю. Входят две разодетые и накрашенные особы. Одна лет сорока, вторая, верно ее дочь, лет шестнадцати. Бесцеремонно входят, несколько пренебрежительно в качестве подношения протягивают трехлитровую банку капусты, литровую банку варенья и десятирублевую бумажку.

Матушка, только что мирно Отдыхавшая и говорившая со мной, вдруг как-то вся сжалась, потускнела и замолчала. Как ни пыталась я ей объяснить, что к ней посетители, она Упорно, потупясь, молчала. Так и пришлось этим двум особам уйти ни с чем. Едва за ними закрылась , она мне говорит: «А теперь пойди и выброси Все, что они принесли, а десять рублей порви, чтобы ненароком кто эту «десяточку» не поднял. Это колдовки приходили, чтобы меня извести». Я молча вынесла подношения и думаю: надо же, и про десять рублей узрела.

Матушка была маленького роста, одевалась очень просто, опрятно, но вещи были такими старенькими, что она казалась нищей. Ее почитатели приносили ей добротную одежду, но старица все раздавала, а сама упорно продолжала носить латаное-перелатаное.

Вспоминается мне и такая история.

Приехала ко мне погостить Наталья, молодая девушка из Львова. После смерти отца Серафима она часто посещала его могилку. На этот раз у нее стала сильно болеть голова. Я ее наставляю, мол, грешить меньше надо, тогда и голова болеть не будет, а то у нас как где защемит, так мы к батюшке едем. Но Наталья совсем расхворалась, и я ей предложила обратиться к матушке. Поведала о ее духовном родстве с отцом Серафимом и заметила, что, может, другого случая увидеться с матушкой не представится, так как она очень слаба. Правда, моя гостья все сомневалась, как ей быть, ведь у нее духовный отец — батюшка Серафим.

Но тем не менее мы поехали в Харьков.

Матушка приняла нас ласково, благословила, а Наталью все по голове поглаживает и, сияя, ей говорит: «Не будет болеть головушка, не будет».

Наталья стоит притихшая, довольная, изумленная. А потом подхватила пустые ведра и с разрешения матушки побежала по воду.

Сидим, рассказываю матушке о житье-бытье белгородском, вдруг в дверь стучат, да так сильно! Открываю, на пороге — пышная дама, отдышаться не может, вся чемоданами обвешана, рядом попутчики тоже с сумками, их человек пять. Прошу их вещи оставить во дворе и по двое заходить. Но дама говорит: «А им и не нужно, мы специально сделали крюк, из-за меня, это у меня голова болит который уже год, всех врачей обошли, сколько денег затратили, а улучшения никакого. Нам сказали, что матушка может помочь».

Матушка встретила женщину сдержанно. После всей суеты последних дней и у меня голова нестерпимо болела. Приехавшая дама во всех подробностях описывала свое состояние, а матушка молча, не перебивая, сняла с головы платок и протянула болящей: «Наденьте платочек на голову». Он, прямо скажем, был не первой свежести, кое-где следы от печной сажи. Я вся напряглась от ожидания и эгоизма, мне не хотелось, чтобы эта святыня попала в руки непонятной дамы. Но та, скривившись, брезгливо двумя пальчиками взяла платок и положила его на стол. Я быстренько покрылась им, и голова моя моментально прошла, а по всему телу разлилось ласковое тепло. Женщина попросила дать ей платок почище. «Что же мне делать, матушка, — недоумевала она, — ведь я издалека приехала?» Матушка строго сказала: «Выходит, незачем было и ехать».

Когда гости удалились, я подсела к матушке и хотела попросить ее подарить платочек мне. А она уже гладила меня по голове и приговаривала: «Помог платочек? Ты его никогда не снимай. Другие всякие фасоны на голове наводят, а ты в платочке ходи, и голова болеть не будет».

Наталья про свои болезни у матушки спрашивать не стала, вроде и забыла, зачем ехала, да и людей было много. За хлопотами по хозяйству день прошел быстро.

Прощаясь с Натальей, матушка обняла ее, приголубила, поцеловала в голову и пообещала: «А головушка твоя болеть больше не будет, только фасонов не наводи да платочек не снимай». Наталья, по молодости, старалась светскую моду соблюсти, даже пыталась как-то оправдаться перед матушкой. А та ей свое: «Попроще одевайся, Наталочка, попроще».

Матушка любила молиться в харьковском храме в честь Озерянской чудотворной иконы Божьей Матери, что на Холодной горе. Она медленно обходила иконы, сосредоточенно и со страхом Божиим припадая к каждой.

Однажды молодому священнику не понравилось, что какая-то старушка замешкалась у иконы, и прислужник по настоянию священника попытался ее поторопить. Но матушка, как бы не замечая его, продолжала молиться.

Священник проявил настойчивость, и упрямой старушке пришлось удалиться. Она безропотно встала ближе к выходу, и тут послышался звук треснувшего стекла, и на весь храм разлилось благоухание. Священник, производивший каждение, в оцепенении остановился: толстое стекло, покрывавшее большую старинную икону Божией Матери, дало огромную трещину, и от нее исходил чудный аромат. Матушка в смирении и смущении принимала покаяние молодого священника и прислужников.

Затем отслужили молебен перед чудотворной иконой Божией Матери.

Этот случай рассказала мне послушница Анастасия, которая сопровождала матушку Наталию везде.

Как-то зимой в очередной свой приезд в Харьков я застала старицу оживленной и радостной. Среди ее духовных чад нашлись люди со связями. Они решили устроить ее в хорошую больницу, чтобы сделать операцию глаз. А через две недели картина была иной. Матушка открыла мне дверь. В комнате не топлено, по всему видно, что ее несколько дней никто не посещал. Лицо и платочек на голове выпачканы сажей, верно, сама пыталась печку растопить. Сжалось у меня сердце: «Что, матушка, не взялись доктора вам зрение вернуть?» А она мне спокойно так отвечает: «Вот ведь искушение какое! Засобиралась на старости лет перед смертью свет Божий повидать, на мир посмотреть. Да на ночной молитве явился мне дорогой батюшка

Иоанн с одной стороны и батюшка Серафим с другой. Батюшка Иоанн и говорит мне: «Негоже тебе, Наталичка (так он называл меня в детстве), о телесном зрении заботиться. Телесное зрение приобретешь, а духовное потеряешь». Благословили меня святые отцы и ушли. Так зачем же мне оно, плотское зрение? Раз батюшка запретил, значит, так доживать стану».

Скончалась матушка Наталия в 1985 году, тихо, как и жила, похоронена в Харькове. За год до того умерла ее младшая сестра Степанида. Муж Степаниды Василий взял матушку к себе в дом, где она была окружена теплом и заботой. Вскоре после кончины матушки Наталии умер и Василий.

Мы, как и раньше, часто навещали матушку, но на похоронах быть не пришлось. Вышло так, что в тот день мы оказались далеко от дома. Вечная память нашей дорогой матушке!
 

ИСЦЕЛЕНИЯ, ПРИЖИЗНЕННЫЕ ЧУДЕСА И СВИДЕТЕЛЬСТА ПРОЗОРЛИВОСТИ

 

К отцу Серафиму, как в лечебницу, стекался болящий люд со всех концов страны. Приезжали и из ближних мест — Курской, Белгородской, Сумской, Днепропетровской областей, из Орла, Тулы, Москвы, Харькова, Симферополя и издалека — с Урала, Сибири, Средней Азии.

Несколько историй о помощи батюшки в избавлении от недугов рассказывает священник Николай Хохлов из поселка Поныри Курской области.

«Этому я сам был свидетель. Как-то после службы в храм на носилках принесли больного мужчину, пристроили его поближе к солее у левого клироса. Попросили вызвать батюшку: он к тому времени уже удалился в келлию на малый отдых. Больной лежал неподвижно. Отец Серафим не спеша подошел к расслабленному, молча постоял над ним, потом вошел в алтарь, взял напрестольный крест, елей (масло). Затем возле больного сотворил молитву, помазал его елеем и осенил крестом И тут мужчина, как бы после сна, поднялся, ему быстро подали стул. Мало что соображая, он переводил изумленные глаза с одного лица на другое Батюшка, ободряя больного, о чем-то его спрашивал и благословил остаться в Ракитном до полного исцеления. Расслабленный вышел из храма на своих ногах, родственники его только поддерживали. Они сняли квартиру и ежедневно приходили на богослужения. Вскоре больной уже сам добирался до храма без посторонней помощи.

...И я был болен безнадежно, удушье от астмы не давало ни минуты покоя. Лекарства, которые я принимал, помогали мало. Тогда, собрав последние силы, я решился поехать к отцу Серафиму. Батюшка встретил меня ласково и все утешал: «Ничего брат Николай, поживете у нас, помолитесь. Бог даст, все пройдет».

Молитвенник я был никудышный: совсем упал духом, столь велики были мои страдания. Батюшка Серафим называл меня мучеником, но при этом всегда ободрял: «Ты, брат Николай, терпи Чем больше потерпишь, тем больше закалишься и укрепишься духовно». Так и жил я при храме. Был вместе со мной и болящий Леонид Лебедев (впоследствии игумен Серафим). Его, больного, привезла мама. Батюшка сжалился и оставил его при храме. По силам мы выполняли послушания в кочегарке и прислуживали в алтаре. По молитвам отца Серафима мы получили исцеления. Много нас было болящих, и каждый получил облегчение по молитвам старца.

...Чинно шла Божественная литургия, но церковное пение сопровождалось истошным' криком младенца. Крик этот был до того пронзительным и болезненным, что его нельзя было спутать с криком капризного ребенка. Никакими увещеваниями не получалось успокоить малыша. Матушка Иоасафа, прислуживавшая в алтаре, вышла и попыталась уговорить женщину выйти из храма, не мешать богослужению. Но та, виновато оправдываясь, продолжала стойко стоять с плачущим младенцем. После прочтения Евангелия батюшка на время остановил богослужение. Минут пять стояла тишина. Я в то время находился в алтаре и мне было видно, что это не просто молчание: батюшка молился. Его лицо светилось невыразимой благодатью и любовью. Молитвенное молчание длилось совсем недолго, несколько минут, и младенец, успокоенный, замолчал. Он смотрел своими широко открытыми глазками и улыбался. Я же в который раз убедился, какая великая сила в молитве отца Серафима.

Приезжали за помощью к батюшке и пастыри. Я был очевидцем, как один священник во время богослужения не мог находиться в алтаре. Словно невидимая сила гнала его из храма. Жена священника слезно упрашивала отца Серафима помочь ему. Батюшка, как всегда, кротко отвечал: «Молитесь, молитесь, это попущено ему за его маловерие, Господь помилует его». И сам старец о болящем и скорбящем усердно молился.

Через некоторое время встретил я того страждущего священника. По молитве отца Серафима невидимая сила его отпустила.

Как-то старец занемог. Болезнь отца Серафима для всех нас была воистину самым большим горем. Батюшка был уже в преклонном возрасте, и все пережитое сказывалось на его здоровье. Притихшие и встревоженные, мы часто склоняли колени в молитве о его здравии. Шел пятый день, как заболел наш дорогой пастырь. Как-то просят зайти нас к батюшке в келлию. Он был еще довольно слаб. Мы робко вошли к нему, перекрестились на святые образа, и самый смелый из нас — Леонид Лебедев — говорит: «Батюшка, мы, как умеем, молимся о вас». Глаза отца Серафима оживились, он улыбнулся обрадовано и говорит: «Я чувствую, что вы молитесь. Я еще ради вас поживу». Вскоре батюшка пошел на поправку и уже мог совершать богослужение. Провожая его после службы в келлию, я не утерпел и высказал свою радость: «Слава Богу, батюшка, что вы с нами». А он в ответ тихо пожал мне руку, и я услышал знакомые слова: «Я еще ради вас поживу».
 

Из воспоминаний протоиерея Анатолия Шашкова, настоятеля храма Тихвинской иконы Божией Матери из города Фатеж Курской области.

«Моя супруга Анна занемогла так, что врачи, разводя руками, говорили только одно: «Она безнадежна, медицина помочь тут не в силах, жить ей осталось не более двух месяцев». Тогда мы и решились поехать к отцу Серафиму просить его святых молитв. Принял нас батюшка, обласкал, выслушал и говорит: «Вы, матушка, подальше держитесь от лекарств, много вы их употребляете, будем надеяться на милость Божию и на Его целительные силы. Почаще причащайтесь Святых Христовых Даров, и Господь облегчит вашу болезнь». Исполнив совет старца, матушка моя оправилась от недуга, жива и здорова вот уже семнадцать лет, родила мне девятого сына.

При первой встрече с отцом Серафимом более всего запомнился его всепроникающий, любящий взгляд. Эти глаза с необычайной нежностью смотрели в самую глубь души. Не рассказать словами о той неизреченной любви, которую чувствуешь, когда находишься около старца, когда общаешься с ним. Ты как бы рождаешься заново, на сердце одна только любовь, и радость, и легкость необычайная, словно крылья вырастают.

Ни от чего другого не получал я такого ощущения радости.

После батюшкиной кончины, без его видимого присутствия, чувствуешь себя сиротой. Но придешь к нему на могилку с ношей своих скорбей, опустишься на колени и говоришь с ним, как с живым. Вот тогда понимаешь, что он, конечно, рядом, расскажешь ему все, как на исповеди, и становится легче.

Память невольно возвращает в те дни, когда батюшка совершал богослужения. Слышу его тихий голос, слежу за его кроткой походкой.

Он весь — смирение, весь — любовь, весь — жертва Богу и людям.

Вечный покой подаждь, Господи, любящему Тебя архимандриту Серафиму».

Из воспоминаний духовного сына отца Серафима игумена Михея (Тимофеева) — насельника Троице-Сергиевой Лавры.

«Когда я был в Курске у родных, у меня вдруг заболело сердце. Приступ был настолько сильный, что я задыхался. «Острая сердечная недостаточность», — сделал заключение врач и предписал строго соблюдать постельный режим. Лекарства мне не помогали. Сколько я их ни принимал, облегчения не наступало. И все-таки я со своей родительницей (ее звали Пелагеей, в монашестве — Параскевой) решил поехать к отцу Серафиму, просить его святых молитв. У батюшки после богослужения мне стало еще хуже. А нам надо было уже отправляться в обратный путь. Тогда мать Иоасафа помогла мне прилечь на диванчике возле келлии батюшки. И лекарство принесли, но чувствовал я себя по-прежнему плохо. Позвали отца Серафима. Он стал читать надо мной молитвы, помазал елеем и сказал: «Сейчас станет лучше. Можно уже выйти на улицу, подышать, пока будете ждать автобус. Руку поднимете, он и остановится, вас подвезут». Мы с мамой так и сделали. Сердце у меня уже не болело, и мы благополучно добрались до дома. По молитвам батюшки и нашей вере Господь укрепил меня.

...На богослужении у отца Серафима присутствовало довольно много людей, одержимых бесом. По молитвам батюшки из многих бес был изгнан.

При чтении Евангелия, пения Херувимской, когда батюшка кадил или просто находился в храме алтаре, на молитве, они кричали на разные голоса женщины — по-мужски, басом, многие лаяли по-собачьи, завывали. Сильно кричал и Иван. Особенно когда открывались Царские врата, читалась молитва «Со страхом Божиим и верою приступите» и начинали причащать Святых Христовых Тайн. Таким больным без посторонней помощи невозможно подойти к Причастию. Иван несколько раз приезжал в Ракитное и теперь молится и крестится спокойно.

Одну одержимую женщину четверо человек едва могли подвести к Причастию. Такая огромная сила противодействовала святыне, такая была ненависть к Чаше, что женщина стояла как вкопанная, сопротивлялась, отворачивалась и пятилась назад. Но Господь победил в ней беса.

Оказавшись возле отца Серафима, держащего Чашу со Святыми Дарами, женщина тихо причастилась и, преобразившись на глазах, смиренная и покорная, благодарила Бога.

Батюшка всегда с любовью относился к таким болящим. Во многих одержимых, приближавшихся к старцу, бес кричал: «Уйду, уйду, сейчас же уйду!» или: «Ой, попаляюсь огнем!» Многие злобно рычали, но приблизиться к старцу страшились. Одна больная набросила снятую с себя телогрейку на голову идущего из храма батюшки, а он, не обращая внимания, так и шел с ней. Когда сопровождавшие его хотели женщину выпроводить, батюшка сказал: «Оставьте ее, она не виновата»! Многим страждущим батюшка помог, многие исцелились».

Рассказывает Валентина Ивановна А. из Белгорода: «Я приехала в Ракитное по совету отца Иоанна (Абрамука; умер в 1996 году) — настоятеля белгородской Крестовоздвиженской церкви. Я была больна, врачи поставили диагноз — истощение нервной системы, а в народе моя болезнь называется порчей. Работать я не могла, и мне дали вторую группу инвалидности.

Со мной происходило что-то невероятное. Не читая Библии, я знала содержание многих ее глав. Встретив впервые человека, я видела его настоящую и прошлую жизнь, обличала его в согрешениях. Отцу Иоанну я открыла, что плохие люди наводят порчу на его голосовые связки, чтобы он не мог проводить богослужения, и указала, кто и на каких предметах занимается колдовством. Вот тогда он и благословил меня на поездку в Ракитное, сказав, что отец Серафим может мне помочь.

Приехали мы с сестрой Верой. Был престольный праздник. Вокруг храма совершали крестный ход. Народа было много. Не знаю, почему я встала на колени, подняла руки к небу и начала молиться: «Это мой народ, убогий и нищий», а сама плачу. С того дня я осталась в Ракитном.

Многое пришлось претерпеть. Спала я где придется: в сарае, в подвале на дровах.

Кочегарка всегда была переполнена паломниками, приходилось спать и на улице.

Питалась я тем, что Бог посылал. Покормлю голубей, а оставшиеся куски хлеба сама съем. Меня считали ненормальной, и никто не обращал внимания на мои телесные и душевные страдания. За полтора года я изменилась до неузнаваемости: кожа да кости. Однажды батюшка сказал, чтобы меня определили в больницу — из-за сильного истощения. Все, что происходило со мной, я хорошо помню, рассудка я никогда не теряла.

Всю службу я могла простоять на коленях, не чувствуя усталости. Часами я ходила вокруг храма и громко читала молитвы. В какие-то дни мне было плохо. Меня крутило, я подпрыгивала, падала на землю, вращалась волчком, извивалась змеей. Когда отец Серафим молился за меня в келлии, я, словно змея, подползала к двери с желанием убить его. Без посторонней помощи подойти к Причастию не могла. Обычно меня подводили три человека. Зубы перед Чашей настолько плотно сжимались, что их приходилось разжимать каким-нибудь предметом.

Но постепенно, по молитвам батюшки, я стала чувствовать себя лучше, уже самостоятельно подходила к Чаше и причащалась. Однажды, когда батюшка служил молебен о здравии, меня начало всю трясти. Я почувствовала, что с меня что-то сходит. Происходящую во мне перемену заметили и певчие: «Смотрите, — говорили они, — Валентина исцелилась». Лицо мое просветлело и стало осмысленным. Я почувствовала, что уже могу управлять собой, что я овладела своей волей.

Благословляя меня после молебна, батюшка взял меня за руку, и я почувствовала необыкновенную легкость и прилив сил.

Однажды после Причастия я подошла к Распятию, встала на колени и начала молиться с закрытыми глазами. Вдруг я увидела свет, и меня охватило такое чувство, будто Сам Господь сошел на землю. Я подумала, не сплю ли я? Открыла глаза, перекрестилась. Продолжая молиться, я увидела рядом ноги женщины, а у подножия Голгофы — много огромных, каких-то неземных роз бордово-красного цвета. «Для кого эти розы?» — подумала я и услышала ответ на свой мысленный вопрос: «Эти розы для отца Серафима». Затем женщина протянула мне четыре обычные розы. «А эти кому?» — «Тебе». Я открыла глаза, на этом видение кончилось.

После службы я подошла к батюшке и рассказала все, что со мной произошло возле Распятия. Он ничего мне не сказал, улыбнулся, прижал мою голову к себе и поцеловал.

С тех пор прошло семнадцать лет. По молитвам отца Серафима Господь исцелил меня. Вернувшись из Ракитного, я шесть лет проработала аппаратчицей на витаминном комбинате, заработала пенсионный стаж.

Сейчас я здорова, на пенсии, помогаю воспитывать внуков. Слава Богу за все».

Александр лежал в психиатрической больнице, лечащий врач посоветовал ему съездить в Ракитное к старцу Серафиму, сказав, что только он сможет ему помочь. Приехал Александр к батюшке, но попасть к нему не удалось, так и уехал ни с чем. Пришел он к своей знакомой Елизавете Константиновне Фофановой и попросил, чтобы она с ним съездила в Ракитное.

«Захожу к отцу Серафиму, — рассказывает Елизавета Константиновна, — а он говорит: «Что, с Сашей приехала? Заходите, заходите». Входит он с женой и матерью. А батюшка им с порога: «Ну что, квартиру дал, хорошо свадьбу сыграл и зятька угостил Василий». (Это он говорил о дяде жены, который и навел порчу на Александра.) Приложились всей семьей к иконе, поцеловали крест, батюшка благословил и сказал: «Все будет хорошо».

Они три раза приезжали в Ракитное, молились в храме, молился о них и батюшка. Александр совершенно выздоровел, все они благодарны отцу Серафиму».

Рассказывает 75-летняя Евдокия, прихожанка храма в Ракитном: «Один молодой человек страдал падучей (так в народе называют эпилепсию).

Упал он в храме и бьется, тело его сильно сотрясается. Его придерживают, чтобы не разбился. Батюшка подошел к нему и начал молиться.

Постепенно больной успокоился, встал, и батюшка повел его в алтарь.

Три дня он пробыл в храме и молился, уезжал здоровым. Юноша был студентом.

Благословив его, батюшка сказал, чтобы он сторонился плохих компаний, не забывал Бога и посещал храм».

Одна из паломниц вспоминала: «Я сильно заболела после свадьбы брата.

В церкви мне становилось плохо, я падала и кричала. Работала я тогда на руководящей работе, и молиться меня возили за город, в деревню. К Причастию меня подводили силой, держа за руки. Ездили мы и по святым местам: в Почаев и в Троице-Сергиеву Лавру. Там меня отчитывали, но болезнь не отступала. В нашей семье мама была верующей, а отец никогда в храм не ходил.

В Ракитное мы приехали с отцом и не застали старца, он был в Готне.

Мы стояли в храме, шла вечерняя служба. Вдруг я упала на пол, стала вращаться волчком. «Ой, приехал отец Серафим!» — кричал кто-то из меня, хотя еще никто не видел батюшку и не знал, что он приехал. Через некоторое время старец появился в храме, подошел и положил руку на мою голову. Я свободно поднялась и смогла достоять вечерню. На следующий день батюшка позвал нас с отцом в келлию. Но я идти не хотела, упиралась, чувствовала, что какая-то сила не пускает к старцу, меня еле дотащили.

Батюшка сказал, что отец мой должен исповедаться и причаститься, и все тогда пойдет на поправку, а сам он будет молиться за нас. У моего отца эти исповедь и причастие были первые в жизни. На следующий день отец Серафим отчитывал меня в церкви. При чтении молитв меня с трудом удерживали несколько человек: я вырывалась, кричала не своим голосом, что на меня по зависти навела порчу жена брата. Об этом нам говорили, когда мы были в Почаеве и в Загорске. Отец Серафим своими молитвами помог мне. Теперь я снова работаю, хожу в церковь, часто причащаюсь Святых Тайн. До сих пор помню слова отца Серафима: «Да люби врагов своих и никого не бойся».

Рассказывает Анна Васильевна С. из Белгорода: «Пять лет я страдала болезнью нервной системы, не поддававшейся лечению. Во мне была порча, это простонародное название болезни, которую под действием беса наводит колдун или колдунья.

В церковь я раньше не ходила и ничем духовным не интересовалась.

Заболела я за границей, тогда еще в ГДР. Лечили меня светила медицины в лучших клиниках, и все безрезультатно. Пролежав в больнице семь с половиной месяцев, я, по болезни, вернулась в Союз, как называлась тогда наша страна.

Родные и друзья советовали обратиться к профессорам, академикам, но все напрасно. Состояние не менялось: голова, рука, нога тряслись непрерывно. Без посторонней помощи я не могла сидеть. Объехали мы всех известных нам бабок, обращались к народным целителям, но ничто не помогало. В Харькове одна женщина сказала: «Вам поможет только отец Серафим, ищите отца Серафима». Наши поиски не дали результата, так как мы спрашивали у людей, не имеющих отношения к Церкви».

Тут вступает в разговор мать Анны, Елизавета Константиновна: «У дочери восемнадцать дней подряд продолжался тяжелый приступ. Я со слезами вышла из квартиры. Стою и плачу у подъезда. Какая-то женщина, узнав о моем горе, сказала, что отец Серафим служит в Никольском храме в Ракитном Белгородской области.

Приехала я в Ракитное, зашла в оградку церкви и спрашиваю, как увидеть отца Серафима. Мне отвечают: «Вот видишь, женщина с двумя детьми два месяца не может попасть к нему, а ты сразу захотела». И все-таки посоветовали: «Когда батюшка будет идти в храм на службу и станет всех благословлять, сложи руки одна на одну. Когда он благословит, ты поцелуй его ризу и прижми к себе, не отпускай и скажи: «Благословите болящую Анну». А крест на тебе есть?» Я ответила: «Нет». Кто-то сходил в храм, купил крестик и надел мне на шею, а тут и батюшку ведут. Я выполнила все, как меня научили. А он с любовью говорит: «Знаю, знаю, что она лежит, привезите ее в пятницу». Я отвечаю: «Батюшка, она ведь не поднимается». — «Бог поможет, приезжайте». А после службы я выбежала из храма и быстрее домой. Батюшка вынес для меня, как потом рассказывали, просфору, а мой и след простыл».

«У меня не было никакого понятия ни о вере, ни о богослужении, ни о посте, — продолжает Анна, — никаких религиозных чувств. Я не знала даже, как правильно творить крестное знамение, все было для меня совершенно закрыто и непонятно. Кроме букета болезней, в те дни на меня навалилась жгучая тоска от собственной беспомощности и наступил душевный кризис/ Я потеряла всякую надежду на выздоровление и только тогда взмолилась: «Господи! Помоги мне, больше не могу!» И сразу же в сердце воцарились тишина и покой. То ли от бессилия бороться с недугом, то ли Господь дал облегчение моей душе.

...Привезли меня в Ракитное, разместились мы в крестильне, там уже были люди, ожидавшие приема батюшки. Какая-то девушка, лет восемнадцати, плевала на иконы и сквернословила. Зашел какой-то парень, они начали между собой ругаться. Я подумала, что это не церковь, а дурдом какой-то.

Пришла женщина и объявила, что отец Серафим плохо себя чувствует и никого принимать не будет. Меня стали учить, как надо креститься, складывать пальцы, делать поклоны. Для чего мне все это, когда я парализована и все тело трясется день и ночь, я не могу с ним справиться?

А тут еще и прием отменили. Я прошу маму отвезти меня домой. Вдруг открывается дверь, заходит монахиня Иоасафа, келейница отца Серафима, и говорит: «Кто здесь Анна из Белгорода? Батюшка ждет ее».

Подхватили меня человек восемь (весом я была тогда больше ста килограммов) и на руках понесли к батюшке. Опустили меня на пол, так как я сидеть самостоятельно не могла, лежу на полу — зрелище печальное и трагическое.

Вдруг из келлии вышел батюшка с крестом в руках и говорит: «Ну, Аннушка, подай за нее поминание о здравии, — и продолжает: - Олимпиада, Олимпиада, что ты сделала с таким ребенком!» (Олимпиада — это моя свекровь). Благословив меня крестом, отец Серафим говорит: «Анна, встань!» А как я встану, если вся трясусь, даже сидеть не могу: более пяти лет пролежала?! Подняли меня, посадили к столу в трапезной, и батюшка начал расспрашивать о моей болезни. Тут у меня речь отнялась, я сказать ничего не могу, шепчу маме, а мама ему переводит.

Видя наши старания, батюшка говорит: «Не надо переводить, я все слышу, я знаю, что она хочет сказать». Я посмотрела, а у него уши ваткой заложены. Батюшка мне сказал: «Анна, если у тебя будет вера в половину макового зернышка, вера в то, что Господь тебя исцелит, ты будешь здорова».

Мы сняли в Ракитном квартиру, и двенадцать дней меня носили в храм на богослужения. Каждый день я пыталась ходить и прибавляла по одному шажку. Затем мы приехали в Ракитное через месяц, тогда я уже самостоятельно зашла на костылях в келлию батюшки. Он увидел меня и прослезился: «Анна, вера твоя спасла тебя».

Вот уже более 26 лет я здорова. Похудела почти наполовину, врачи только удивляются. В истории болезни у меня записано: «Кровоизлияние в мозг с четырехминутным пребыванием в клинической смерти». Когда-то врач сказал маме: «Крепитесь, мамаша, сегодня пятница, завтра суббота — у меня выходной, до утра она не доживет, свидетельство о смерти я выписал, возьмете у медсестры». А по молитвам батюшки я жива и здорова и славлю Бога».

Вспоминая о своей жизни после встречи с отцом Серафимом, Анна рассказывает: «У меня были такие головные боли, что невозможно терпеть.

Как-то мама уехала на дачный участок, а я от боли, в отчаянии, решила наложить на себя руки. Лежу я днем и вижу, что пришла ко мне красивая Женщина. Отец Серафим у меня потом спрашивал: «Аннушка, Кого ты видела? Кто к тебе приходил?» Я говорю, что приходила какая-то незнакомая очень красивая Женщина в голубом воздушном платье, на голове — голубой шарф, большой красный сверкающий рубин, два поменьше — на плечах. Села в кресло, смотрит на меня и говорит: «Анна, подойди ко Мне!» Я подошла. Она кладет мою голову к Себе на колени, расчесывает мои волосы на пробор, делает крестное знамение и говорит: «У тебя чистая головка». Когда я подняла голову, Она была в той же одежде, но только красно-бордового цвета, сказала: «Я буду о тебе всегда молиться перед Сыном Моим, а у тебя оставлю молодого человека для охраны». Я смотрю: красивый юноша стоит с копьем.

Батюшка спрашивает: «Анна, Кто это приходил?» Я отвечаю, что не знаю, я в первый раз Ее видела. А он говорит: «Анна, тебя посетили Матерь Божия и Иоанн Воин». Несомненно, все это было мне послано по молитвам отца Серафима для моего укрепления в вере.

Сидели мы как-то у батюшки за трапезой. Подали рыбу. Батюшка говорит: «Анна, почему ты не ешь?» Я ответила, что в среду и пятницу рыбу не ем.

Он спросил: «Кто тебя благословил?» Я ответила, что сама так решила.

Он посмотрел и ласково сказал: «Я благословляю тебя есть».

Захожу я как-то к соседям, а они меня угощают грибами. У правого уха слышу голос: «Не ешь, отравишься». А у левого — другой голос: «Ешь, ешь, ничего не будет, ну хоть один грибок попробуй». Мне подносят ложку с одним грибком, какая-то сила выбивает ложку из рук соседки.

Они потом с мужем и дочерью поели грибов и отравились. На «Скорой» их отвезли в больницу, муж ослеп. Моя мама, Елизавета Константиновна, сразу поехала в Ракитное. Батюшка дал ей освященной водички, которую она отвезла в больницу. Вся семья исцелилась по молитвам старца, зрение главы семейства восстановилось».

Елизавета Константиновна также рассказала следующее: «Батюшка плохо себя чувствовал, я спросила, не отправить ли Анне телеграмму, чтобы она приехала. На что он ответил: «Не надо давать никаких телеграмм.

Когда я буду умирать, она узнает». Анна рассказала потом: «19 апреля 1982 года, на второй день Пасхи, в 4 часа 15 минут утра я лежу на кровати и вижу: входит в комнату отец Серафим — в монашеском облачении, в мантии, в клобуке.

Подходит и садится сбоку. Я отодвигаюсь, чтобы ему удобно было сесть.

Спрашиваю: «Почему вы пришли ко мне?» А он отвечает: «Анна, я ухожу ко Господу». — «Как ко Господу? Ведь Пасха!» А он: «Да, Пасха».

Батюшка благословил меня, поцеловал в лоб и, не поворачиваясь, начал медленно отходить к двери. Я позвала мужа и говорю: «Дима, отец Серафим умер». В мае мы приехали домой, мама сообщила, что батюшка почил 19 апреля».

Отец Серафим исцелил рабу Божию Любовь, пенсионерку, я была свидетелем этого исцеления. Ей удалили аппендикс, рана не заживала и постоянно гноилась. Врачи были в недоумении, не могли понять, в чем дело. Мы поехали к отцу Серафиму. Батюшка ей сказал: «К врачам больше не обращайтесь». Обещал молиться, чтобы Господь оказал Свою помощь.

После посещения батюшки и по его благословению шов стал заживать.

Любовь продолжает работать и не жалуется на здоровье.

...Заболела Оля, была необходима операция по удалению кисты. Во время вторичного обследования у нее обнаружили еще и рак желудка и направили в онкологию. Из-за плохих анализов ее месяц подлечивали, готовили к операции. Я поехала к отцу Серафиму и все рассказала. Как быть, ведь у нее трое маленьких детей». Батюшка благословил сделать операцию, сказав: «Все будет хорошо». Сделали операцию на желудке, рак не обнаружили.

Потом удалили кисту, все прошло хорошо. Оля жива и здорова, благодарит Бога и батюшку за его молитвы.

...У Алевтины из Старого Оскола врачи обнаружили быстро развивающуюся опухоль печени. Мы с ней поехали к отцу Геннадию (впоследствии схиархимандрит Григорий) в Покровку. Отец Геннадий говорит: «Пусть она ложится в больницу не сейчас, а через неделю». Но она, чтобы не возвращаться домой, решилась на госпитализацию. В этот день в палату ее не поместили, врачи целую неделю не обращали на нее внимания, как будто ее и нет. В выходной мы отправились с ней в Ракитное. Отец Серафим говорит: «Делай операцию во вторник, все будет хорошо». Так и вышло: никакой опухоли не обнаружили, после операции выписали ее на пятый день, а через два дня она вышла на работу. По молитвам двух старцев Господь оказал помощь болящей Алевтине.

...У Алексея распалась семья, он что называется таял на глазах, врачи не могли ему помочь: все анализы были в пределах нормы. Три раза он ездил к отцу Серафиму. По его молитвам Алексей выздоровел, и счастье вернулось в его дом».

Рассказывает Михаил Корнеевич Баденко из Никополя, знавший батюшку с юных лет.

«Несколько раз я видел в храме женщину, которая кричала, вырывалась из рук, крепко державших ее. Сама она не могла подойти к Причастию и ко кресту, невидимая сила ее не пускала. Как-то отец Серафим соборовал нас.

Было человек пятнадцать, в том числе и эта болящая женщина. Когда он подходил с Евангелием и крестом, страшно было на нее смотреть: она мучилась, кричала, квакала, как лягушка. Подойдя к ней, батюшка сказал: «Выйди из нее, сатана». «Не выйду», — отвечал кто-то ее устами мужским голосом. Батюшка повторил: «Выйди из нее, сатана». — «Не выйду». Тогда батюшка в третий раз произнес: «Заклинаю тебя именем Господним, выйди из нее, сатана». Она вдруг сделала прыжок и, как жаба, попрыгала вперед, заквакала, затем рухнула на пол, как мертвая, и затихла. Ее подняли, держали под руки, а все стоящие в церкви пели: «Тебе, Бога, хвалим...».

После этого она спокойно подошла к старцу под благословение. Позже я видел ее на службе, она тихо молилась, даже не верилось, что эта женщина была одержима и страдала душой и телом. И только молитвой и верой в Бога старец исцелил ее.

Как-то собрался я поехать к батюшке, но что-то меня задержало, и, торопясь к поезду, по дороге я упал, с переломом руки попал в больницу.

В это время отец Серафим молился. Мне позже рассказали, что вечером, подойдя к столу перед ужином, он сказал: «Михаил сегодня собирался ехать к нам, но враг не допустил его».

...Я заболел и долго не видел батюшку. А тут побыл у него два-три дня и, уезжая, сказал, что, наверное, в последний раз видимся. «Почему?» — спрашивает он. — «Врачи признают у меня рак, да я и сам плохо себя чувствую». Отец Серафим завел меня в свою келлию, поставил передо мной Почаевскую икону Божией Матери и сказал: «Молись», — и сам начал молиться. Примерно через час он подошел ко мне со словами: «Михаил, никакого рака у тебя больше не будет. Господь исцелит тебя и дарует тебе долголетие, чтобы ты был примером для других, только старайся не грешить. Встань на колени перед иконой Божией Матери, поблагодари, что Ее молитвами Господь дарует тебе долголетие». Я помолился и говорю: «Батюшка, ну теперь я опоздал на харьковский поезд». — «Нет, нет, иди к автобусу, поезд стоит на станции, и ты уедешь». Я бегом на остановку.

Подъезжаю к вокзалу, смотрю: стоит поезд. По каким-то причинам задержали его отправление. Только успел сесть, и поезд тронулся.

Теперь я уже в преклонных годах (мне 98 лет), жив и здоров молитвами отца Серафима и Божией милостью ко мне».

Рассказывает Валентина Чернова: «К отцу Серафиму привели меня мои болезни, которые беспокоили с 1968 года. Часто лежала в неврологическом отделении. По окончании курса лечения и выхода из больницы опять начиналось все сначала.

В 1978 году посчастливилось побывать в Ракитном и рассказать батюшке о постоянно беспокоивших сильных головных болях. Ложилась я четыре раза в течение года в больницу. После разных курсов лечения — никакого улучшения. Отец Серафим выслушал тогда и сказал: «Помолимся». Потом батюшка вышел в другую комнату, вынес иконочку — образ Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» — и большую служебную просфору.

Через год я вновь приехала к нему уже с больным мужем. У него на ноге была трофическая язва. Год назад он перенес инфаркт, поэтому решиться на операцию боялись, поехали за благословением. Увидев нас, отец Серафим сказал: «Приехали Валентин и Валентина», хотя мужа он видел впервые.

Описать невозможно, как чувствуешь себя у него в келлии: рядом с ним, во время его молитвы, как будто заново рождаешься, обретаешь благодать Господню и тишину в душе, будто и не было ни болезней, ни тревог в семье. Муж рассказал о себе, о том, какую операцию предлагают ему сделать. Батюшка выслушал и тихо сказал: «Помолимся», — и чуть позже: «Делайте операцию».

Все прошло нормально, но перед выпиской домой у мужа начались приступы: он умирал. Что это было, толком объяснить не могли, предполагали послеоперационное осложнение с явлениями острой левосторонней пневмонии. По молитвам старца Господь явил нам Свою милость и даровал моему мужу жизнь. Врачи ничего не могли объяснить, только сказали: «Под счастливой звездой родился».

Потом болели дети, да так, что состояние их было необъяснимо. И мы вновь приехали к отцу Серафиму всей семьей. Батюшку ведут на службу, мы все стоим в ряд. Подойдя к сыну, благословляя, он взял его за голову и сказал: «Хорошо, что приехали всей семейкой». И жива наша семья только благодаря молитвам отца Серафима. И сейчас, после кончины старца, мы чувствуем его молитвенную помощь и поддержку».

Митрофан Дмитриевич Гребенкин из Тулы часто приезжал к батюшке Серафиму на выходные. В понедельник он должен был быть на ответственном совещании. Но батюшка благословил его остаться еще на денек. Тот объяснял, что его присутствие крайне необходимо, а батюшка свое: «Еще денек помолитесь». «Прибыл я на работу с опозданием на три дня. Каково же было мое удивление, что никто не заметил моего отсутствия и ни о чем не спросил, как будто я никуда и не уезжал».

«Я дочь репрессированного священника, замученного в 1927 году, — говорит раба Божия Евдокия. — Во время войны мы со свекром подорвались на мине. Ему повредило ногу, а меня взрывной волной отбросило в сторону, и из-за травмы у меня потом постоянно болела голова.

Я обратилась к отцу Серафиму с просьбой помолиться, чтобы Господь облегчил мое состояние. Батюшка молился обо мне и во время литургии, после Причащения ставил мне на голову Святую Чашу с Дарами.

Постепенно головные боли прошли, Господь меня исцелил».

Когда Александра Черкашина из Белгорода в 1978 году заболела, ей было 24 года. Сильные головные боли не прекращались, с каждым днем становилось все хуже и хуже, она быстро худела. Врачи поставили диагноз: вегето-сосудистая дистония. Доктора в меру своих сил делали все возможное, но улучшения не наступало. «Выписывают меня из больницы как неизлечимую, - вспоминает Александра, - а мне плохо и страшно: что же будет дальше? «Господи, что мне делать?» — взмолилась я. Вижу сон: чистый лист бумаги и текст. Слышу голос: «Что на этом листе написано, выучи, в этом твое спасение». Я стала всматриваться в буквы и поняла, что это слова молитвы. Проснулась я и рассказала в палате о сне. Женщины стали советовать поискать «бабку».

Но ни бабки, у которых я была, ни всякие врачеватели не помогли. Я поделилась с соседкой по квартире Елизаветой Константиновной. Она открыла книгу с молитвой Господней «Отче наш» и говорит: «Эту молитву ты видела во сне?» Я подтвердила, и она повезла меня в Ракитное к отцу Серафиму. Зашли в церковь, стоять мне там было тяжело. Шла служба. Отец Серафим молился в алтаре, Царские врата были закрыты. Хотя я не видела батюшку, чувствовала какую-то силу, исходящую из алтаря и проникающую в мое сердце. Когда отец Серафим вышел на амвон и посмотрел на меня, будто два луча пронзили мою душу.

После службы старец, идя от алтаря, благословлял стоящих в два ряда людей. Возле меня он остановился, посмотрел с огромной любовью, положил руку мне на голову и сказал: «Ты выздоровеешь, все пройдет».

Я же была неверующая, в храм раньше не ходила, стеснялась, к Богу не обращалась и подумала про себя, что он обманывает. Как я могу выздороветь, если я умираю? Не поверила, хотя нужно было поверить, тогда бы я выздоровела раньше.

Батюшка пригласил меня зайти в келлию, мы побеседовали. Когда я уезжала от него, мне было очень плохо, но с каждым посещением старца мне становилось все лучше и лучше. Однажды я сказала ему, что у мамы сильно болит почка. Батюшка зашел в свою комнату, помолился, вышел и сказал: «Передайте маме, что все у нее хорошо». Когда я приехала домой, мама подтвердила: у нее теперь ничего не болит. Человек этот дышал добротой.

С тех пор прошло восемнадцать лет. Я вышла замуж, воспитываю дочь, мы с мужем живем хорошо, и все это благодаря молитвам отца Серафима и помощи Божией нам, грешным».

«После тяжелой работы на заводе у меня сильно болели руки, — рассказывает раба Божия Е., — мне посоветовали поехать в Грузию, где благоприятный климат, что я и сделала. Прожив там пять лет, заболела другой болезнью: у меня нарушилась память, я никого не узнавала. Мне дали инвалидность первой группы. По воле Божией я услыхала об отце Серафиме и приехала в Ракитное. Батюшка не принимал. Последующие девять дней также прошли в ожидании. Когда оставалось до меня два-три человека, прием заканчивался по разным причинам. Я усердно молилась, чтобы попасть к отцу Серафиму. Мне предлагали обратиться к другому
батюшке, но ведь я ехала за тысячи километров именно к старцу с надеждой только на него. Удивительно то, что после каждого дня пребывания в Ракитном и на богослужении мне становилось все легче и легче. Наконец отец Серафим принял меня, спросил: «Вы, наверное, только что приехали?» — «Нет, батюшка, десятый день прихожу к вам». «Это испытание вам, испытание», — сказал он. Попросил меня записать своих родных, живых и усопших. Радости моей не было границ! После разговора почувствовала полное облегчение и поняла, что недуг мой отошел. Он благословил меня вернуться в Грузию, устроиться на работу и доработать до пенсии.

Оставаться на прежней квартире не благословил. Я, как и благословил батюшка, доработала до пенсии. От прежних моих болезней не осталось и следа».

Евгений Потанин, художник из поселка Разумное Белгородского района, рассказал следующее: «Сестра моей жены из села Новенькое Ивнянского района с юности страдала головной болью, сказалась сильная простуда в детском возрасте. Лекарства облегчения не приносили, врачи обнаружили у нее опухоль мозга. Мы даже думали, что она вот-вот умрет. Ей было плохо постоянно. Повезли мы ее в Ракитное. Выходя из храма после богослужения, батюшка всех благословлял. Подойдя к ней, положил ей руку на голову. С тех пор она пошла на поправку, отец Серафим за нее молился.

Уже более двадцати лет как она здорова».

Вспоминает Людмила из Нальчика: «До своего прихода к Богу я увлекалась спиритизмом — вызыванием духов, то есть бесов, и душ умерших. Таких людей в ветхозаветные времена предавали смерти.

Правилами Церкви для колдунов и идолослужителей положена двадцатилетняя епитимия. А кто сам не колдовал, но обращался за помощью к колдуну или чародею, должен понести шестилетнюю епитимию.

Занимаясь спиритизмом, я не задумывалась, от Бога или от диавола были все эти явления, главное, что при этом достигался результат: блюдечко на сеансах вращалось, предметы двигались, было интересно, весело, загадочно. Постепенно я стала задумываться о силе, противоположной той, что проявлялась в наших сеансах. Как-то я решилась вызвать дух самого диавола. «Если он явится, — рассуждала я, — значит, есть и Бог, тогда брошу заниматься спиритизмом, буду верить в Бога». Раньше блюдце крутилось медленно, а в этот раз — с такой силой, что я поразилась. Вдруг оно остановилось на слове «дура» и, слетев со стола, разбилось. Такого еще не бывало. Я поверила в Бога, но в то время трудно было найти Библию. Я раздобыла атеистическую (для верующих и неверующих)1 и, заклеив слова, которые написаны как бы в поругание Бога, читала все остальное. Вера в Бога во мне укрепилась, я начала посещать храм. Но вскоре я заболела: у меня начался полиартрит. Для профессионального музыканта это катастрофа: я не могла играть и выступать на концертах. И чем дальше, тем становилось хуже. Тело мое пронизывала острая боль, врачи не могли помочь, я болела долго и уже потеряла надежду на выздоровление. Я знала, что это расплата за мои, как мне когда-то казалось, « безобидные увлечения"/

Но вот мы приехали в Ракитное. К моему Удивлению, я безболезненно простояла всю службу, а во время проповеди отца Серафима, зная, что это для меня единственный случай исцелиться, я встала на колени рядом с батюшкой, наклонившись до земли, головой касаясь его ризы. И так — всю проповедь. Я молилась и плакала, верила: если коснусь его ризы, то получу исцеление. В какой-то момент я вдруг почувствовала, что боль ушла, мне стало легко, я поняла, что выздоровела. С тех пор, как я исцелилась, прошло шестнадцать лет».

Рассказывает Татьяна Шарая, пенсионерка, в прошлом известный шахтер Донбасса: «Я работала на шахте в Донбассе. В 1948 году получила травму, отчего у меня были постоянные головные боли. По болезни ушла на пенсию в 1970 году, поехала в Ракитное к отцу Серафиму. Он помолился, взял меня за голову руками, и боль исчезла. Вот уже двадцать пять лет как я здорова.

Поселилась в Ракитном, чтобы быть ближе к батюшке, посещаю храм и молюсь у старца на могилке, разговариваю с ним, как с живым, о всех своих нуждах и бедах, и батюшка на все мои просьбы и молитвы откликается.

...Мой муж Стефан, желая потрудиться для храма, копал колодец на церковном дворе. Носить воду в храм из старого колодца, что у реки, было далековато. Яму выкопали глубокую, до воды тридцать метров.

Сделали специальное приспособление, чтобы рабочие могли опускаться с помощью электродвигателя. Однажды из-за отключения электричества отказал подъемник и Стефан полетел вниз, гибель, казалось, была неминуема. Он только успел произнести имя отца Серафима и каким-то чудом задержался между бетонных колец в горизонтальном положении. Так Господь спас раба Божия Стефана.

Одна раба Божия долго не получала писем от сына. Рассказала о всех своих тревогах батюшке. Он ее успокоил: «Пришлет, не волнуйся». И вскоре женщина получила письмо, которое было отправлено в тот день, когда она была у старца».

Вот какую историю, происшедшую с ее сыном, рассказала мне преподаватель химии из Ракитного Звягинцева Н.В.

«...Мой сын, учащийся 9-го класса, изготовил взрывную смесь. От произошедшего взрыва ему сожгло лицо и глаза. «Скорая помощь» отвезла его в Белгородскую больницу. Мы с мамой боялись, что он ослепнет. Одна надежда была на молитвы отца Серафима. Когда мы с мамой пришли к нему просить его помощи, батюшка после молитвы сказал: «Божия Матерь возвращает зрение вашему сыну».

...Сын наш закончил институт, работает агрономом. Зрение у него хорошее.

Мы благодарим отца Серафима за его молитвы и Божию Матерь за дарованное исцеление».

Рассказывает Михаил Белоедов, прихожанин ракитянского храма.

«У дочери некоей Веры из Корочанского района Белгородской области признали рак. Обратились они к отцу Серафиму за благословением и молитвами об исцелении. Врачи сделали операцию, но опухоли не обнаружили, вместо нее остались белые пятнышки, как бы отметины.

...Заболела у меня голова, и я просил батюшку и всех святых об исцелении.

Господь по молитвам отца Серафима меня исцелил. На службе у батюшки всегда легко и стоять, и молиться.

...Два брата из Сумской области привезли на машине своего третьего брата без сознания. Он работал в воскресенье на строительстве своего дома и упал с высоты. Обратились к отцу Серафиму за помощью.

Батюшка начал читать над ним молитву, и ему стало лучше. Он поднялся и даже хотел сам обратно вести машину. Вот такая сильная молитва была у отца Серафима».

Рассказывает священник Валерий Бояринцев из Алупки.

«У нас родился сын. Мы назвали его Серафим в честь преподобного Серафима Саровского. Когда ему было десять месяцев, он тяжело заболел. У него был ложный круп, трахеит и стеноз 3-4-й степени. Его привезли ко мне на работу, я — в МОНИКИ, в реанимацию, и буквально через час сделали трахеотомию, потому что он задыхался. Он перенес это очень тяжело, а терапия была интенсивная. Мы посылали батюшке телеграммы о состоянии нашего сына, он постоянно молился. Пролежав двадцать пять дней в реанимации, наш сын по молитвам старца выздоровел. Когда ему исполнилось три года, мы привезли его к отцу Серафиму. Увидев его, он внимательно посмотрел на него и сказал: «Так это тот Серафимчик, которого мы вымолили у Бога?»

Свидетельствует Ольга Удалая: «Батюшка своими молитвами вылечил моего племянника, двоюродного брата и сестру. По его святым молитвам мой отец был избавлен от сильных болей и мирно скончался. Моя сестра по его молитвам пришла к вере».

Женщина, приехавшая из Новосибирска, рассказывала, что ее муж с войны пришел израненный и дома проболел более десяти лет. Она услышала, что есть в Белгородской области отец Серафим и что он исцеляет, как Христос. Женщина приехала в Ракитное и стала молиться о выздоровлении мужа.

Вернувшись домой, она увидела, что муж ее поднялся и ходит самостоятельно по комнате. Через некоторое время он послал ее вторично к отцу Серафиму за молитвенной поддержкой. И снова наступило облегчение. Батюшка просил передать ему, чтобы он не работал в воскресенье и в праздники.

«В 1975 году я заболела, — вспоминает Татьяна Васильевна Сущенко из Никополя. — На приеме врач, посмотрев анализы, переглянулся с медсестрой, ничего мне не сказав. Направили к другим докторам на обследование. Поставили диагноз — рак. Я только взывала: «Господи, Господи, да будет Твоя воля» — и поехала к отцу Серафиму. По батюшкиным молитвам я выздоровела».

«Тяжело заболела мама, — делится своими переживаниями Лидия Петровна Сковлюс из Житомира. — Диагноз — рак. Что такое операция в семьдесят лет? Решили повременить. Поехали за благословением к отцу Серафиму.

Батюшка благословил операцию не делать. При повторном обследовании диагноз был снят, мама жива до сих пор, хотя старенькая и слабенькая».

Рассказывает пенсионер Александр Андреевич Галицкий из Симферополя: «В одной семье произошло несчастье: хозяйка дома потеряла зрение. Веря в силу молитв отца Серафима, она послала в Ракитное своего мужа Валентина, хотя он в то время не верил в Бога, с просьбой, чтобы батюшка наложил руки на его глаза и она через это получила исцеление. В поездке мужа сопровождала врач Людмила Ивановна Крутилова, духовная дочь отца Серафима.

Когда Валентин передал батюшке просьбу своей жены Ольги, отец Серафим сказал: «Велика ее Вера». Преклонив колена и сотворив молитву, отец Серафим прикоснулся к его глазам и произнес: «Да будет рабе Божией Ольге по вере ее». И действительно, в момент его молитвы слепая прозрела у себя дома в Симферополе.

Вернувшись домой, Валентин увидел свою исцеленную супругу и уверовал в Бога. Впоследствии он стал священником и служил в г. Фрунзе (ныне Бишкек)».

Петр Ильич Мельник, 102-летний старец, проживающий ныне в Симферополе, был исцелен отцом Серафимом от туберкулеза, приключившегося после тринадцатилетней отсидки в политлагерях. Отец Серафим избавил его и от слепоты.

Вот что рассказал сам Петр Ильич: «По состоянию здоровья я в последние годы не мог часто посещать батюшку, но через духовных чад, коих много в Симферополе и Крыму, просил его святых молитв, и два раза у меня восстанавливалось зрение. Мы имели переписку с батюшкой, он знал о моих недугах, молился обо мне, и я всегда после его молитв чувствовал улучшение здоровья. Велика была сила молитвы старца и после его отшествия ко Господу. Я верю, он молится о нас, сам ощущаю его молитвенную поддержку, так что Господь дал дожить мне до глубокой старости».

После полученной травмы (перелом бедра) Петр Ильич вот уже три года прикован к постели. Несмотря на постоянную боль, он бодр духом и пребывает в молитве. В 1997 году ему в сновидении явился отец Серафим, утешил его и сказал, что ему нужно еще немного потерпеть и его земная жизнь завершится.

Рассказывает Галина Сергеевна Цицарина из Симферополя: «У одной старицы, Надежды Виссарионовны, врачи поставили диагноз — рак груди.

Нужна была срочная операция, и она поехала за благословением к отцу Серафиму. Из-за многолюдства она не могла подойти к батюшке, стояла в храме и плакала от отчаяния. Выходя из храма в окружении народа, батюшка остановился и, глядя в ее сторону, произнес: «Надежда, не соглашайтесь на операцию». Она была удивлена тем, что отец Серафим, не зная ее, ответил на ее вопрос. От операции она отказалась и по молитвам отца Серафима исцелилась. Надежда Виссарионовна отошла ко Господу спустя тридцать лет, в 1996 году, в возрасте девяносто лет».

Хотелось бы отметить одну замечательную черту в характере отца Серафима, а именно его отношение ко всякому несогласному или даже инакомыслящему. Понять такого человека было самым искренним и глубоким его желанием. Он никогда не оскорблял того, что для этого человека было свято, привычно, а если что и требовало исправления, то старец делал это постепенно и без надлома.

Мария Цауне из Риги и ее мать были католического вероисповедания. Мария заболела — рак груди, обратилась к батюшке за помощью и попросила его молитв. Батюшка ответил: «Если земные врачи отказываются помочь, будем просить нашего Небесного Врача». Она спросила: «Батюшка, когда же я вылечусь?» — «Ты это сама узнаешь».

Прошло месяца два.

Лежала Мария в больнице, задремала. Вдруг чувствует распространяющийся ни с чем не сравнимый аромат, напоминающий запахи цветущего весеннего сада. Это было в воскресенье, и с того дня ее здоровье начало улучшаться. Вскоре опухоль исчезла, операция не понадобилась. Мария и ее мать приняли Православие, батюшка сам их крестил. Вот уже более семнадцати лет как она здорова.

Очень многие приезжие обращались к отцу Серафиму с просьбой, чтобы он их полечил. Батюшка всем отвечал: «Я только молюсь. Господь — Исцелитель и Врач, а я только молюсь. Если Господь по молитвам исцеляет вас, то благодарите Господа за Его милость к вам». Батюшка никогда за это денег не брал. Он исполнял евангельские слова: даром получили, даром давайте (Мф. 10, 8).

В ряду чудесных врачеваний по молитвам старца были поразительные случаи: Господь воздвигал от одра болезни тех, кого земные врачи приговаривали к смерти как безнадежных.

Рассказывает монахиня Серафима (в миру Александра Федорова) из Готни: «Раньше я жила в Макеевке, на Украине. Восемнадцать лет болела менингоэнцефалитом, имела первую группу инвалидности. Врачи отказались меня лечить, посчитав, «что такие не живут». Однажды на лекции (я тогда училась в Харькове на бухгалтера) я впала в летаргический сон и двенадцать дней не могла проснуться. После этого два месяца лежала, не могла ходить... Привезли меня в Ракитное. По молитвам отца Серафима Господь меня, безнадежно больную, исцелил.

Вот уже шестнадцать лет как я совершенно здорова, пою и читаю на клиросе. Митрополит Рижский Леонид постриг меня в монашество с именем Серафима».

Рассказывает Наталья Игнатова из Воронежа: «Моя мама сильно заболела, врачи настаивали на операции, она не соглашалась. Нам посоветовали поехать к отцу Серафиму. Но мы все медлили, а маме становилось все хуже и хуже. Снится мне сон. Вижу монахиню и слышу ее строгий голос: «Долго вы еще будете собираться?» И вдруг она улыбнулась и ласково говорит: «Иди, иди к нему, он ждет». Смотрю — идет навстречу мне старец, взгляд чистый, глаза сияют, а сам улыбается мягкой, доброй улыбкой. Утром я рассказала сон маме, и мы поехали в Ракитное. Заходим в храм, вижу — идет старец, тот самый, которого я видела во сне. Я даже заплакала, слезы сами собой текли из моих глаз, не могла с ними справиться. Когда мы попали к батюшке, он спросил у мамы: «Что это ваша девочка так плачет?»

— «Вы ей во сне явились, вот она от благодарности Богу и плачет».

Делать операцию батюшка не благословил. По его молитвам Господь исцелил маму и привел к вере всю нашу семью. На прощание, в тот наш приезд, отец Серафим благословил нас иконочкой. Мне было так легко и радостно, что по приезде домой я еще долго пребывала в приподнятом состоянии духа, казалось, не идешь по земле, а паришь над ней.

Мы часто ездили к отцу Серафиму. Идем как-то из храма, мама разговаривает с батюшкой, а он смотрит на меня и говорит: «Наташа, что ты задумала? Знаешь, о чем я говорю?» «Знаю», — отвечаю, а он: «Не благословляю, — и добавил: — Без благословения ни шагу». И так было всегда. Собираюсь я что-нибудь спросить, а он смотрит на меня и как будто невзначай говорит, что нужно делать, отвечая на мой вопрос, который я еще не задала. Первое время меня это поражало, а потом привыкла, знала, что от него ничего утаить невозможно.

Когда пришло время, батюшка стал поговаривать о моем замужестве.

Приехала я к нему однажды и называю имя хорошего, доброго парня. А он помолчал, взор устремил куда-то далеко и ответил: «Нет». Так было и в другой раз. Я уже и выбирать перестала. Однажды батюшка сам спросил о молодом человеке. Я назвала имя и сказала, что я его еще хорошо не знаю и с семьей его не знакома. Он говорит: «Приезжайте, я жду вас вместе».

Как же я была поражена их встречей: отец Серафим, видя человека в первый раз, обнял, поцеловал его и тут же благословил нас венчаться, подарив моему жениху икону Спасителя, а мне иконку «Сретение Господне». При этом он сказал: «Наташенька, я хочу, чтобы вы были счастливы». По молитвам батюшки Господь послал мне хорошего, доброго, любящего мужа. У нас два сына. Мы действительно счастливы».

Иеросхимонах Иоанн (Бузов): «Если говорить о чудесах в жизни отца Серафима, то я скажу, что вся жизнь его была исполнена чудес. Я могу привести десятки примеров. Святой жизни был старец. Кто верил, тот по вере своей и получал желаемое».

ПОСМЕРТНЫЕ ЯВЛЕНИЯ И ЧУДЕСА ОТЦА СЕРАФИМА

Рассказывает Валентина Николаевна М. из Белгорода: «Прошло несколько месяцев, как покинул нас старец. На его похоронах я не могла плакать, в то время как почти все вытирали слезы. Трудно было поверить, что вот эта могила, старательно приготовленная прихожанами, и есть последнее пристанище нашего батюшки. Углубление в земле напоминало небольшой уютный склеп. Словом, подземная келлия, чисто выбеленная, с дубовым полом. Я старалась меньше смотреть в эту яму, больше смотрела на небо, зная, что душа батюшки, освобожденная от земного бремени, уже там, со всеми святыми. Поэтому все вокруг: эта многотысячная давка, слезы, духовенство, мои друзья, знакомые, милиция в штатском — было как в тумане, как будто не со мной...

Погода была подстать настроению. Ветер с каким-то негодованием подталкивал людей, сгрудившихся в одну большую толпу, к прощальному месту — к могиле. Туда я не пошла, простившись со старцем еще в храме.

Мой ум не желал мириться с мыслью, что батюшка умер. Он для меня и по сей день самый живой из всех живых. Много раз я видела его во сне. Один сон стоит рассказать.

Лето, такое красочное, благоухающее, солнце светит так нежно и ярко.

Колокола ракитянского храма приветствуют малиновым звоном, двери настежь распахнуты. Я уже было собралась войти в храм, но, помедлив (служба еще не началась), решила подойти к могиле батюшки. Иду к могилке.

Смотрю — из келлии выходит отец Серафим в ослепительно белоснежных одеяниях, на голове - блистающая митра, вся усыпанная изумительными драгоценными камнями, в руках - золотой крест, тоже весь в драгоценных камнях. Лицо его строго, величественно и печально. Держа у груди золотой крест, батюшка направляется к храму. Молча проходит мимо своей могилы, словно не замечая ее, в пояс кланяясь преподобному Серафиму Саровскому, что изображен на стене храма. Вот он поравнялся со мной, замедлил шаг.

Ризы на батюшке излучают неземное сияние, серебристые лучи исходят от всей его фигуры. Он подошел ко мне. Я сложила руки в ожидании благословения, а батюшка протянул мне крест и сказал: «Иди на богослужение». Я, приложившись к кресту, недоуменно глядя на него и на могилу, едва осмелившись, спрашиваю: «Батюшка, но ведь вы умерли, вас похоронили?» Он смотрит на меня с грустью в глазах и отвечает: «Там мое тело, а я жив, и ты это знаешь, я каждый день служу, как и прежде, только вот вы все оставили меня». Я ему говорю: «Батюшка, но мы поминаем вас».

Он долгим, печальным взглядом окинул меня и тихо произнес: «Нет, это я по-прежнему поминаю вас, а вы и меня, и дорогу к храму забыли», — и пошел на богослужение. И тогда до меня дошла жгучая правда его слов...

С робостью переступила я порог храма. Свечи горели тихо, без треска, все они были большими, восковыми, от них шел аромат, в храме слышалось тихое пение, но певчих не было видно. И прихожан тоже — ни единого человека. Батюшка вел службу торжественно. Его стройная аскетическая фигура медленно и величественно останавливалась около каждой иконы, и он производил благоговейное каждение в низком поясном поклоне, приветствуя святого. Я встала на колени ближе к притвору, не смея выбрать другого места. Служба прошла как одно мгновение. Когда я подходила к кресту, батюшка светло и приветливо посмотрел на меня и сказал: «Посещай меня чаще, ведь ты знаешь, что я не умер». А я ему в ответ: «Батюшка, но ведь в храме никого нет?» Он не удивился моему глупому вопросу и кротко ответил: «Я всегда служу Богу, а не людям». На этом мой сон прервался».

Рассказывает Клавдия Васильевна Пожидаева из города Молчанска Запорожской области: «До того как мне уверовать в Бога, я работала учительницей в средней школе. Сказать, что была атеисткой, нельзя: в душе всегда теплилась вера, как умела молилась, особенно в минуты отчаяния, а трудностей у меня было немало. Как теперь понимаю, Господь слышал меня и помогал, хотя тогда я так не думала. В те времена ходить в церковь было небезопасно: можно было потерять работу, а у меня пятеро своих детей и двое приемных. Тем не менее, старших детей бабушка окрестила, но двое сыновей и маленькая Леночка были некрещеными. Леночка родилась больной, от неправильно сделанного укола ее парализовало, она была слабенькой, совсем не двигалась и в любое время могла умереть. Меня тревожило и тяготило то, что она некрещеная: ведь если она умрет, то за нее нельзя будет молиться в церкви. И вот однажды я подумала: «Будь что будет, пусть меня уволят, но ребенка я окрещу». Поехала в церковь с тремя детьми, всех троих крестил отец Николай. Он сказал: «Я буду молиться за ваших деток, буду просить, чтобы Господь послал Леночке врача». Для меня странно было это слышать: как это Господь пошлет врача?

Прошло какое-то время, ничего примечательного в моей жизни не происходило, только однажды встретила я женщину, сказавшую мне о батюшке в Ракитном, который всем помогает. Но по разным житейским обстоятельствам я поездку откладывала. Спустя какое-то время одна моя знакомая рассказала, что когда она пришла к вере и решила посвятить свою жизнь Богу, то продала все, что имела, и решила раздать эти средства в монастыри. Поехала она к отцу Серафиму за благословением. Написала ему записочку: «Батюшка, благословите поехать по святым местам». Но народу у батюшки было столько, что отдать записку не было никакой возможности.

Встала она в сторонке и подумала, что напрасно приехала, никакого благословения ей не получить. И тут после службы сам батюшка направился к ней, все расступились, давая ему дорогу. «Подает он мне большую служебную просфору, — вспоминала моя знакомая, — и говорит: «Благословляю вас ехать по святым местам». Я оторопела, не могла прийти в себя от удивления: как это, никогда не видя и не зная меня, он отыскал меня в многолюдстве и ответил на записочку, которую я к тому же где-то уронила». И тут она добавила мне очень внушительно: «Поезжай в Ракитное, не откладывай, он очень большой молитвенник и обязательно поможет твоей девочке».

С дочкой и двумя сыновьями я поехала в Ракитное. Была зима, мокрый снег облепил нашу одежду. Кое-как отряхнувшись, я перекатила коляску через порог церкви. Народу было очень много, полный храм. Сразу же из алтаря вышел монах и, подойдя к нам, сказал: «Батюшка приглашает вас с детками на левый клирос, будет совершать молитву». Нам уступили дорогу, а рядом стоящие все спрашивали, откуда мы приехали и как давно знаем батюшку, что вот так он нас сразу принимает. Я сама очень удивилась, ничего не понимала в происходящем, отвечала, что я приехала впервые.

Когда я подвезла коляску с Леночкой и подвела своих мальчиков поближе, из алтаря вышел старец, весь седой, с крестом и Евангелием в руках, и начал тихо молиться. Потом благословил всех нас крестом и тихо сказал мне: «Поставьте младенца». Я отвечала, что девочка не может стоять. Ничего не говоря, он продолжал молитву и во второй раз так же тихо произнес: «Поставьте младенца», а я ему: «Батюшка, она и сидеть-то не может». Он в третий раз помолился и еще тише повторил: «Поставьте младенца». Я все продолжала объяснять ему, что девочка парализована, она даже привязана к коляске. Батюшка еще раз благословил нас, ничего не сказал и так же тихо ушел в алтарь, как и появился. Рядом стоящие женщины, удивленные моим упрямством и неверием, сказали: «Что же ты наделала, почему не послушала батюшку? Если бы послушала, произошло бы чудо, Господь укрепил бы младенца, она бы пошла». И рассказали мне случай, как одна женщина принесла на руках мальчика семи лет, у которого не действовали ни руки, ни ноги. Батюшка велел оставить ребенка у него, и когда мать через месяц приехала, то мальчик свободно ходил и даже прислуживал в алтаре. Для меня услышанное было из области чудес. Как обычный человек может знать наперед, что Леночка встанет и пойдет?

С того дня мы часто стали приезжать к батюшке. Постепенно я входила в Церковь, вера в силу молитв отца Серафима с каждым разом укреплялась: я видела своими глазами все происходящее и ощущала на своих детях благодатную силу молитв старца. Леночка была последним ребенком из тех, кого он лечил при жизни, батюшка очень любил ее. Хотя мы жили довольно далеко, но по два раза в неделю приезжали в Ракитное. Как бы трудно ни было в дороге, всех этих неудобств мы не замечали, для нас их словно бы не существовало. На моих руках трое маленьких детей, коляска, сумки и еще одежда. Ехали с пересадками, но я не чувствовала усталости и тяжести пути, все получалось как-то само собой: и поезд на месте, несмотря на летний сезон отпусков, и билеты всегда для нас были, мы никогда нигде не простаивали. По молитвам отца Серафима нам было легко. В Ракитном мы спали на дровах, но радость встречи с батюшкой и его благословение снимали любые житейские неурядицы. Мы всей семьей постоянно причащались, у всех нас крепла вера в силу молитв старца и в помощь Божию.

Со временем Леночка уже могла самостоятельно сидеть, брала в ручки предметы, но не ходила. Она любила молиться и молилась много. К тому времени ей было уже девять лет. Мы с ней читали по семь акафистов в день. Она не умела говорить, но слышала отлично. На ее лице светилась постоянная улыбка, и радость моя была огромна. Одно только беспокоило: батюшка был слаб и часто болел.

Мой старшенький Сережа иногда начинал говорить: «Когда батюшки не будет...» Я в ужасе его прерываю: «Господь с тобой!» — а он продолжает: «Когда-то его все равно не будет, я ему тогда стану молиться, как Николаю Угоднику. Напомню ему, что он, батюшка Серафим, гладил меня по головке и мы часто приезжали к нему». Так крепла вера у моих мальчиков. И вера наша не была посрамлена.

Как-то в Ракитном, уже после кончины старца, заболела рука у моего сына, а я ему говорю: «Потерпи, ведь батюшки нет». — «Да я знаю, что нужно сделать: положу на его могилку больную руку и попрошу, чтобы он мне ее вылечил», — и побежал к могилке. Как он просил, не знаю: я была в храме с дочкой, но он появился радостный и говорит: «Мама, у меня ничего больше не болит».

Однажды мы приехали в Ракитное и нас оставили ночевать в просфорне. В три часа ночи Леночка сильно расплакалась, я не могла ее успокоить и понять, почему она плачет, хотя все ее привычки я уже изучила и по малейшему движению, по невнятному звуку могла определить, что ей нужно. Одна женщина мне сказала: «Что ты так маешься? Отнеси девочку на могилку к батюшке и попроси его о помощи». Я посадила ребенка в коляску и повезла к могилке. Поставила ее ножками на краешек у изголовья, напротив креста, и Леночка затихла. Я чувствовала, что тело ее укрепляется, и, когда поняла, что уже нет необходимости ее поддерживать, отняла свои руки, она как бы вырвалась из них сама и медленно пошла.

Шажки ее были маленькими, она обошла могилку, все это для меня было как во сне. С тех пор она стала ходить. Конечно, еще неуверенно, но она свободно передвигалась по комнате, могла даже перейти улицу. Ходила и радовалась. Она как-то особенно всегда улыбалась, вся сияла, когда мы молились и говорили о батюшке.

В день похорон отца Серафима матушка Валентина (жена священника из Сергиева Посада) поведала мне о происшедшем 19 апреля 1982 года в Троице-Сергиевой Лавре событии. В момент кончины отца Серафима неожиданно открылась крышка у раки с мощами Преподобного Сергия. Все присутствующие были в изумлении и решили, что произошло нечто необычное в мире. Пришла в Лавру вскорости и телеграмма о кончине отца Серафима. Мы с ней сопоставили время событий, все сошлось до минуты...
Как-то я встретила женщину, у которой сильно болели ноги. Я ее спросила: «Вы по-настоящему верите в Бога или только в храм ходите?» — «Верю».

Тогда я ей посоветовала: «Поезжайте в Ракитное, если хотите выздороветь», — и оставила адрес. Примерно через месяц, я встретила ее в магазине, и она рассказала, что побывала в Ракитном и ноги у нее больше не болят».

Видение Галины Гречихиной.

«В среду 8 марта 1995 года, на первой седмице Великого поста, во время литургии Преждеосвященных Даров, при открытых Царских вратах мы пели Херувимскую песнь. Настоятель иерей Николай благоговейно подошел к жертвеннику, где совершается проскомидия. Так же благоговейно, сосредоточившись на молитве, он взял дискос с Агнцем, Святую Чашу и вышел северными дверями на амвон, чтобы помянуть перед Господом всех христиан. Звучали слова молитвы: «Вас и всех православных христиан да помянет Господь Бог во Царствии Своем ныне, и присно, и во веки веков!»

В этот момент через боковые открытые двери алтаря я увидела, что у аналоя перед престолом с поднятыми вверх руками стоит священник в мантии. Расстояние между клиросом и престолом не более пяти метров, и мне хорошо видно все, что происходит в алтаре. Пристальнее присмотрелась и... о чудо! В священнике, к своей неописуемой радости, я узнала дорогие черты нашего отца Серафима. Хотелось плакать от переполнившего меня трепетного чувства. Еще раз устремляю свой взор в алтарь, но батюшки уже не видно. Тогда мне открылось, что воистину душа нашего старца и поныне с нами, он молится за нас, грешных».

Галина Гречихина также рассказала следующее: «Сорокалитровый бидон с молоком придавил мне большой палец на ноге. Он вскоре почернел, распух и болел, ходить было невозможно. Я взяла фотографию отца Серафима и обратилась к нему: «Батюшка, что мне делать, как я буду стоять и петь на клиросе?» Приехав на могилку к батюшке, взяла земельки и приложила к больному месту. Все у меня зажило, и даже ноготь остался цел».
 

Рассказывает Татьяна Шарая:

«Многие из разных городов приезжают на могилку к батюшке, прося у него помощи, и получают просимое. Когда мне плохо, я тоже иду к нему: сделаю поклончики, помолюсь, поплачу, и сразу становится легче на душе. На могилке батюшки всегда горит неугасимая лампада, и масло из нее целительное: помажешь три раза крестом больное место, и боль проходит, здоровье улучшается. Мы дома всегда держим масло из лампадки, горящей у креста на могиле, и по вере исцеляемся. Есть у нас и земелька с могилы, прикладываем ее к больным местам, и наступает облегчение...

В Ракитном долго не было дождя, все засохло, жук съел картошку. Я поехала в Красный Лиман к игумену Павлу (Пасечнику), духовному сыну отца Серафима, рассказала о бедствии. А через две недели, когда вернулась домой, на огороде все было зелено. Позже мы узнали, что отец Павел побывал на могиле отца Серафима. Только он подошел к могилке батюшки и сотворил молитву, полил дождь. Урожай был спасен».

Рассказывает Валентина Романовна Коновалова из Красной Яруги, служащая храма.

«В 1995 году у меня появилась опухоль в горле, что мешало мне читать на клиросе. Лекарства не помогали, в молитвах я постоянно просила отца Серафима помочь мне. Врачи предлагали сделать операцию, но я не спешила... Поговорила с настоятелем отцом Николаем (Германским) и попросила, чтобы Церковь помолилась обо мне. Отслужили молебен преподобному Серафиму Саровскому и Божией Матери.

Как-то во время сна я услышала голос, который велел взять у нашего пономаря Владимира Тонких, следящего за неугасимой лампадой на могиле отца Серафима, масла из этой лампады и принимать его внутрь. Я так и сделала.

Когда я попробовала масло в первый раз, оно показалось мне горьким, во второй раз — приятным и ароматным. Я чувствовала, что постепенно опухоль в горле уменьшается и мне становится легче. Через месяц опухоль совсем исчезла.

Так по молитвам отца Серафима Господь исцелил меня, а врачи ставили диагноз — рак».

«У меня часто болит голова. Приду на могилку, помолюсь батюшке, попрошу помощи, приложусь к его кресту – и боль проходит. Так и лечусь у отца Серафима», - признается старушка Евдокия. Нина Федотовна Лазебная, духовная дочь отца Серафима, как-то показала своей знакомой, у которой болели руки, переписку старца. От папки с бумагами исходил благоухающий аромат. Пока она держала эту папку, у нее руки перестали болеть.

Из рассказа Галины:

«У одной женщины сын разбился на мотоцикле, врачи сказали, что он не сможет ходить. Молитвенно попросили помощи у отца Серафима и парень через месяц встал на ноги. Когда мать увидела, что сын ходит, то упала на колени и со слезами благодарила Бога и отца Серафима».

Из рассказа Анны из Ракитного:

«У Михаила парализовало жену. Он обратился
за помощью в церковь, помолился на могилке отца Серафима, и Господь по молитвам батюшки исцелил ее».

Рассказывает Клавдия Васильевна Пожидаева
из города Молчанска Запорожской области:

«В 1997 году в селе Жовтневое Токмаковского района Запорожской области одна женщина получила ожог первой степени. Тело покрылось ранами, которые не заживали. Врачи выписали ее из больницы как не поддающуюся лечению, посоветовали ей лечение народными средствами.

Она поверила в целительную силу масла от неугасимой лампады с могилы отца Серафима и его молитвенную помощь.

Каково было ее удивление, когда, помазанные маслом ранее не заживающие раны поддались лечению и спустя три дня она приступила к работе».
 

ПРОПОВЕДИ АРХИМАНДРИТА СЕРАФИМА

 

В навечерие Рождества Христова

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В предпразднственный день Рождества Господа Иисуса Христа особенно близко нам это приглашение нашей чадолюбивой Матери — Святой Церкви. Сегодня мы стоим в преддверии величайшего праздника. «Христос раждается» — какая это радостная весть. Может ли что-то быть больше и выше этой радости?! Ожиданием этой радости люди томились веками. Ожидание Пришествия в мир Христа как обетованного Богом Спасителя мира красной нитью проходит через весь Ветхий Завет. Еще в Раю после грехопадения наших прародителей Господь изрек это обетование.

Сотворив мир и видя, что все сотворенное добра зело, Господь, по неизреченной любви Своей, хотел сделать человека участником мирского блаженства. Человек был поселен в Раю. От него требовалось только послушание воле Божией. Но и этого самого малого человек не выполнил.

Он преступил, нарушил данную ему Богом заповедь. Праведным судом Божиим человек был изгнан из Рая, и с того времени начался скорбный путь для всего человечества. Но Всемогущий Создатель не отвратился вконец от Своего создания. Изгоняя из Рая согрешивших прародителей, Он изрек Свой праведный приговор. Адаму Он сказал: «В поте лица твоего снеси хлеб твой пока не возвратишься в землю, из которой взят был ecu, яко (потому что) земля ты и в землю отыдеши». Праматери нашей Еве сказал: «В болезнях будешь родить детей». Диаволу, который, приняв вид змия, соблазнил Адама и Еву и ввел их в грех, сказал: «Вражду положу между тобою и между Женою, и между семенем твоим и семенем Тоя; Той в тою будет блюсти — сокрушать главу, а ты будешь жалить Его в пяту» (Быт. 3, 15). Вот первое обещание Божие о Пришествии в мир Спасителя, Который должен был сокрушить диавола и возвратить людям утерянное блаженство Рая. Жена, о которой упоминает Господь в своем приговоре диаволу, есть Пречистая Дева Мария; Семя же Ее — Родившийся от Нее Господь Иисус Христос.

На протяжении веков всей ветхозаветной истории люди не забывали этого обетования Божия. Взоры всех лучших людей были устремлены к Востоку.

Все смотрели, не идет ли оттуда Тот, кто был обетован Богом. Какой неизреченной радостью исполнился мир, когда звезда на Востоке указала на исполнение ветхозаветного обетования Божия, на Пришествие Того, кого с таким благоговением ожидал этот мир.

Сегодня мы с вами, дорогие братие и сестры, стоим в преддверии этой радости — величайшего праздника Рождества во плоти Господа Иисуса Христа. «Христос раждается — славите». Славьте же Христа все, славьте Его здесь, в храме Божием, славьте Его в домах ваших, славьте Его в семействах ваших, славьте Его во всей жизни вашей. «Христос с небес — срящите». Встречайте Его все, выйдем к Нему навстречу. Принесите к Нему все наши скорби, болезни, забудьте о всех печалях и невзгодах своих, слейтесь воедино, во един хор с небожителями и одними устами, и одним сердцем прославим наступающий праздник Его Рождества. Аминь.

Слово на Рождество Христово

Слава в вышних Богу, и на земли мир; в человецех благоволение! (Лк. 2, 14)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума» — так радостно, так торжественно поет сегодня Святая Церковь, возвещая всему миру радостную весть о Рождестве Господа. Ветхозаветный мир изнывал под бременем грехов, неправд и беззаконий. Мрак заблуждений покрывал грешную землю. Люди томились во тьме неведения.

Была темная, глухая ночь. Не слышно было шума земли, не слышно было голосов людских. Умолкла суета земная. Уснул греховный мир. Спал Иерусалим, спала вся Иерусалимская земля. Весь мир был в объятиях сна.

И вот среди этой глубокой ночи разверзаются небеса, разгоняется мрак, озаряется тьма. Ночи как не было. На небе появилась лучезарная таинственная звезда. От звезды на землю спустился весь в белом Ангел.

Его увидели убогие вифлеемские пастыри. Они услышали его и в страхе упали на землю. Они не могут отдать себе отчета в происходящем вокруг них. «Не бойтесь, — слышится голос Ангела. — Не бойтесь...» (Лк. 2, 10-12). Не успел еще Ангел окончить сии слова, как внезапно в эти святые минуты в убогом вифлеемском вертепе совершилось таинство странное. Здесь были святые странники — праведный старец Иосиф и обрученная ему Пречистая Дева Мария. Они пришли сюда из далекой Галилеи, исполняя волю римского кесаря Августа, который издал указ о всенародной переписи. И для них не оказалось места в Вифлееме. И они безропотно отошли от людских жилищ и нашли себе покой от дорожных трудов за городом, в убогом вертепе, куда пастухи в ненастную погоду загоняли свои стада.

Здесь были они одни в невидимом присутствии Самого Бога. Здесь исполнилось время родить Святой Деве. И в полночь Она родила Сына Своего Первенца «и повит Его, и положи Его в яслех» (Лк. 2, 7). Она родила Его безболезненно, без всякой посторонней помощи. Она Сама спеленала Его, никому не попустила прикоснуться нечистыми руками к Рожденному от Нея. Своими ничем не оскверненными руками Она осязала Его, Своими чистейшими устами лобызала Его, Своими девственными сосцами питала Его. Положив Его в ясли, Она поклонилась до земли Рожденному от Нея — Она первая принесла поклонение Ему. Вол и осел — эти бессловесные животные, которые служили в пути праведному Иосифу и Пречистой Деве Марии, — теперь были привязаны к яслям и своим дыханием согревали Божественного Младенца и таким образом служили своему Владыке и Творцу. Иосиф же в глубоком безмолвии преклонил свои старческие колена и поклонился до земли и Родившемуся, и Родившей Его.

Теперь Он познал, Кто Та Святая Дева, обручником Которой он был, познал Ее нетленный цвет девства, познал, что Она есть Та, о Которой задолго до сего изрек пророк Исайя: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Ис. 7, 14), что значит: с нами Бог.

Познав сие, поклонился со страхом и радостью, благодаря Воплощенного Бога, сподобившего его быть самовидцем и служителем сей тайны.

Так совершилась величайшая тайна Воплощения — рождение во плоти Единородного возлюбленного Сына Божия.

Рассеялся мрак греха. Воссиял свет миру. Солнце Правды озарило землю.

Скорбь сменилась радостью. Этой духовной радостью полны и наши сердца в этот радостный и торжественный праздник Рождества Христова. С вифлеемскими пастырями поклонимся Ему, с волхвами принесем в дар свои любящие сердца и с Ангелами воспоем хвалебный, благодарственный гимн: «Слава в вышних Богу, и на земли мир; в человецех благоволение!». Аминь.

В Неделю о расслабленном

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Божественный Учитель — Господь Иисус Христос — пришел на землю как воплощенная любовь. Эта любовь сияла в Его очах, отражалась на Его божественном лике, она исходила при всяком Его дыхании. И как бесконечно счастливы были те люди, которые были современниками земной жизни Христа, которые окружали Его и непосредственно из Его пречистых уст слышали слово Его, которое было согрето бесконечной любовью. Они несли к Нему свои скорби, болезни, печали. Они становились перед Ним на колени, обнимали Его пречистые ноги, целовали края одежды. Путь, по которому проходил Христос, дом, в котором Он останавливался, всегда наполнялись тысячами жаждавших слышать Его слово. Его окружали каявшиеся грешники, у ног Его плакали грешницы, Его радушно принимали мытари, к Нему обращались за помощью даже язычники. К Нему шли все труждающиися и обремененнии... (Мф. 11, 28).

Так было во все дни земной жизни Христа. Так было и тогда, когда Христос вошел в Капернаум, о чем повествует нам сегодняшнее литургийное евангельское повествование.

Однажды пришел Иисус в Капернаум. Не один раз здесь бывал Христос.

Не один раз жители города испытывали на себе действие любви Божией, получая всякого рода исцеления. Весть о пришествии Господа быстро разнеслась по всему городу, и толпы народа устремились к Нему. Дом, в котором остановился Христос, наполнился людьми. По замечанию святого евангелиста, не было свободного места даже у дверей. Несмотря на многолюдство, в доме царила полная тишина. Здесь не было слышно ни шепота, ни разговора. Внимание всех сосредоточилось на слушании слова Божия. Среди этой тишины был слышен нежный голос Христа. Люди внимали Ему, боясь пропустить хотя бы одно слово. Но вдруг тишина нарушилась: на кровле дома послышался какой-то шум. Разобрали кровлю и через нее спустили больного прямо к пречистым ногам Спасителя.

Полуживой, полумертвый он лежал на носилках не в силах произвести какое-либо движение, он ослаблен всем своим телом, он не в состоянии открыть уста и просить у Христа помощи, но глаза его, устремленные на Христа, красноречивее всяких слов просят помочь ему. Сердцеведец Господь видел веру больного и тех, которые опустили его сюда. И, видя веру их, Он говорит больному: «Чадо! Прощаются тебе грехи твои...» (Мк. 2, 5).

Таково, дорогие братия и сестры, содержание сегодняшнего евангельского чтения. Что поучительного и назидательного мы почерпнем для себя?

Прежде всего, подобно современникам земной жизни Христа, пробудим в себе жажду слышания слова Божия. Как часто бывает в нашей жизни, что среди ежедневных трудов и забот нам некогда прийти в храм Божий, где проповедуется слово Христа, нам некогда и дома взять в руки Его спасительное слово. Осуетились мы с вами, погрязли в тине грехов и беззаконий, утопаем в повседневной суете. И слышится нам предостерегающий голос Спасителя: «Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозем; едино же есть на потребу. Мария же благую часть избра» (Лк. 10, 41). Не будем же лишать себя этой благой части. Будем и мы стараться слышать слово Божие и исполнять его. В нем мы найдем ответы на волнующие нас вопросы своей жизни. Постигнет ли нас какая-нибудь скорбь и болезнь, слово Божие нас утешит и научит, что все от Бога, что кого любит Бог, того и наказывает, что причина всякой скорби и болезни в нас самих — в грехах наших.

Прежде чем исцелить расслабленного, Христос сказал: «Чадо! Прощаются тебе грехи твои, — а с отпущением грехов и исцелил его, сказав: — Встань, возьми постель твою и ходи» (Мф. 9, 6). Будем же и мы чаще приступать к Святому Таинству Покаяния, в котором через духовника Сам Господь прощает нам грехи. Используем же для сего спасительное время поста. «Се, ныне время благоприятное, се, ныне день спасения». Мы с вами тоже расслабленные — расслабленные и телом, и душой. И если так, то, подобно капернаумскому расслабленному, возведем свои умоляющие взоры ко Христу, да получим от Него отпущение грехов своих, преложение скорбей наших на радость, да совершим течение поста и сподобимся поклониться Страстям Его и Святому Воскресению. Аминь.
 

Кресту Твоему покланяемся, Владыко

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Вместе со всей Церковью Христовой мы сегодня покланяемся Кресту Владычнему и Святое Воскресение Его славим. Чадолюбивая Мать наша — Церковь, заботясь о нашем спасении, предлагает сегодня нашему чествованию и поклонению Святой Крест. Чтобы ободрить в дни Великого поста, чтобы вдохнуть стремление к дальнейшим подвигам, чтобы укрепить наши телесные и душевные силы, она зовет нас к Кресту Господню. Пред нами Святой Крест, на нем — измученный, окровавленный Божественный Страдалец. Когда мы взираем на преблаженное древо Креста, нам вспоминается то далекое время, когда озверевшая толпа привела Его к Пилату. Народ кричал, требовал осуждения на смерть. Кого? Кто ради него оставил недра Отчий и сошел на землю в образе раба. Кто жил на земле, как нищий, как бесприютный странник, не имеющий где главы приклонити.

Народ требовал у Пилата осуждения на смерть Того, Кто принес на землю закон и правосудие, Кто никому никакого зла не сделал, Кто всех любил и всех прощал. «За что судить Его?» — вопрошал Пилат. Но зверские крики: «Распни, распни Его» заглушали голос Пилата, и, уступая требованию толпы, Пилат осудил на смерть Неповинного — Христа.
«...И неся Крест Свой, — замечает святое Евангелие, — изыде на Лобное место, еже глаголется по-еврейски Голгофа» (Мф. 27, 33)\ Здесь, на Голгофе, среди крестных страданий и мучений сомкнул Христос Свои очи, закрыл уста, возвещающие всему миру любовь и всепрощение.

От убогих вифлеемских яслей до позорной страшной Голгофы Христос нес на Своих пречистых раменах Крест. И этот Крест он завещал всем Своим последователям: «Аще кто хощет по Мне идти...» (Мф. 16, 24)

Путь следования за Христом — путь Креста и самоотвержения, и другого пути нет. Не радость, не веселие завещал Божественный Учитель Своим ученикам, а в лице их и нам, но скорби и печали, из которых состоит жизнь.

В мире скорбни будете (Ин. 16, 33). Будете ненавидимы всеми. Если бы вы были от мира, мир бы любил вас, но так как вы не от мира, то мир ненавидит вас. Поминайте Слово Мое...

Приидите ко Мне, вcи труждающиися и обремененнии

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Приидите ко Мне вcи труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11, 28). Так звал к Себе во время Своей земной жизни Божественный Учитель, Господь наш Иисус Христос. Он звал к Себе труждающихся и обремененных, Он звал к Себе несчастных и обездоленных, Он звал к Себе всех тружеников и страдальцев земли. Его божественный голос проникал в человеческие души, потрясал умы и влек к Нему сердца людей. Они отзывались на этот голос, шли ко Христу, несли к Нему свое горе, несчастье, скорби, страдания и болезни. Любовь, которая сияла на пречистом лике Христа, горела в Его очах — любовь, которая исходила при всяком дыхании Его. Эта божественная любовь согревала всех приходящих к Нему, проникала в сердце, вносила покой в душу. И, забывая обо всем, эти люди обретали мир и покой. Приидите ко Мне! Приидите ко Мне ecu труждающиися и обремененнии... Возьмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 28-29). Так зовет и нас с вами, дорогие братие и сестры, Христос, обещая дать покой душам нашим.

Покой души — какое это счастье для человека. Что может быть в жизни нашей дороже этого покоя?! Можно иметь полное жизненное довольст¬во, можно иметь в пользовании все удобства жизни, все блага мира сего, можно считать себя счастливым в семейной и общественной жизни, но если на душе не будет покоя, то, увы, счастье наше будет далеко не совершенным. Можно ли назвать истинным счастьем то, что временно и скоропреходяще? Сегодня мы в славе и почете, а завтра можем быть в презрении и поношении. Сегодня кричим «осанна», а завтра — «распни», сегодня мы в силе и здравии, завтра — в немощах и болезнях, сегодня мы живем, а завтра пелена смерти может затянуть наши глаза и гроб станет нашим последним достоянием здесь, на земле. Так призрачно, так суетно то, что в мирском понимании принято называть счастьем. Не к такому счастью зовет нас Христос.

Приидите ко Мне вcи труждающиися и обремененнии и обрящете покой душам вашим. Христос зовет нас, обещая дать покой нашим душам.

Отзовемся на это приглашение Христа. Пойдем ко Христу. Пойдем, пока еще не поздно, пойдем, пока еще не ушло время нашего обращения ко Христу, пока еще слышится Его любвеобильнейший голос, обещающий покой душам нашим.

Кто из нас не нуждается в этом покое души? Он, Милосердный, зовет нас к Себе немногими радостями и обильными скорбями, посылаемыми нам.

Нам приходится переносить всякие жизненные испытания, и в них мы должны слышать голос Божий, призывающий нас. В жизни нашей бывает так: муж лишается жены — самого верного, самого надежного друга в жизни.

Несчастный страдающий брат! Это зовет тебя Христос. Иди к Нему. Он утешит тебя, Он даст тебе покой души. Жена теряет мужа — жизненную опору свою, кормильца детей своих. Несчастная вдова! Это зовет тебя Христос. Иди к Нему. У Него обрящешь покой душе своей. Смерть уносит в могилу дорогих и близких нам людей. В жизни нашей часто скорбь тяжелым камнем ложится на сердце, слезы льются из очей ваших, руки опускаются.

Мы теряемся, готовы впасть в уныние. Но среди этой глубокой, беспросветной скорби, как светлый луч надежды, озаряет вас Христос и слышится голос Его: «Приидите ко Мне... и Аз упокою вы».

Лучшим примером такого обращения ко Христу, следования за Ним да послужат для нас святые первоверховные Апостолы Петр и Павел. «Идите за Мной» (Ин. 1, 43), — воззвал некогда Пастыреначальник Христос, когда проходил по берегам Галилейского моря, к Симону (Петру) и брату его Андрею. И оставив все: и сети, и обычное свое Занятие, и, больше того, дом, и семейство, — они пошли за Христом. И поистине обрели покой своим душам.

«Савле, Савле, что Мя гониши?» (Деян. 9, 4) — воззвал Христос некогда к гонителю Своему Савлу (впоследствии же великому Апостолу Павлу).

«Господи! Что повелишь мне делать?» (Деян. (9, 6) — был вопрос со стороны Савла. И, придя ко Христу, этот жестокий гонитель Христа стал великим Апостолом Павлом. И его высокая душа во Христе обрела покой.

Ища этого покоя для души, и мы, уже измученные, исстрадавшиеся и усталые на жизненном пути, пойдем ко Христу. Он согреет нас Своей любовью, Он утешит нас, Он простит все вины наши пред Ним, Он забудет все оскорбления, какие так часто мы наносим Ему, Он вернет нам Свое благоволение, и в лоне бесконечной любви мы обрящем покой душам нашим. Аминь.
 

В праздник первоверховных Апостолов Петра и Павла

 

Ищите прежде Царствия Божия и правды Его (Мф. 6, 33).

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Ищите прежде Царствия Божия и правды Его — такую заповедь дает нам Божественный Учитель, Господь Иисус Христос, как вы слышали в только что прочитанном евангельском чтении. Искание Царства Божия и правды Его должно быть основной целью нашего земного бытия, то есть всей нашей земной жизни. Милосердный Господь сотворил окружающий нас мир, Он сотворил и нас с вами, Он сделал нас участниками мирского блаженства. Он воззвал нас из небытия в бытие, Он дал нам жизнь, которой дорожит каждый из нас. Но для чего мы с вами живем? Для того ли только, чтобы заботиться, что нам есть и что пить, во что одеться? Нет, не для того.

Не заботьтесь об этом Господь говорит нам в сегодняшнем евангельском чтении: «Душа не больше ли пищи и тело одежды!

Не заботьтесь и не говорите: что нам есть, или пить, или во что одеться?

Потому что всего этого ищут язычники и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам». Этими словами Господь не запрещает нам трудиться, ибо Он любит и благословляет наши труды, ибо заповедал: в поте лица твоего снеси хлеб твой. Но наши труды, наши заботы о телесных потребностях не должны превышать забот и трудов о спасении наших душ, о искании Царства Божия и правды Его. Если в поте лица мы должны трудиться ради куска насущного хлеба, то не менее нужно приложить трудов для достижения Царства Божия и правды Его.

Многими скорбями нам подобает войти в Царствие Божие. Но как мы должны их переносить? А вот как. В сегодняшнем апостольском чтении Апостол Павел говорит: «Хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения — опытность, от опытности — надежда, а надежда не постыжает...» (Рим. 5, 3-5).

Не страшиться мы должны скорбей, не бояться их, не смущаться ими, но, по слову Апостола, хвалиться ими — радоваться. И это не просто слова Апостола, которые он сказал от лица прочих Апостолов. Нет. Такими святые Апостолы были на словах, такими же были и в жизни. Лучшим доказательством сего да послужит для нас жизнь ныне прославляемых Святой Церковью первоверховных Апостолов Петра и Павла.

Воспроизведем же в своей памяти их земную жизнь и почерпнем для себя урок назидания.

Апостол Петр до призвания к апостольскому служению был простым галилейским рыбаком. Он мирно трудился со своим братом Андреем над ловлей рыб. У берегов Галилейского озера они и услышали Божественный голос, призывающий их:

«Идите за Мной» (Ин. 1, 43). И тотчас, все оставив, они пошли за Христом.

Если мы проследим евангельскую историю, то увидим, что Апостол Петр был свидетелем самых важных евангельских событий.

Бушует море. Вздымаются волны. Ветер из стороны в сторону бросает лодку, в которой плывут ученики и Апостолы Христовы. Кажется, их гибель среди волнующегося моря неминуема. Но вот, быть может, уже в последнюю минуту, они видят Своего Божественного Учителя, идущего к ним по волнам моря. Страх объял их. Глазам их не верится, что это Он, их Учитель и Господь, идет к ним, чтобы спасти от потопления. И от страха вскричали они. Но Иисус... сказал: «Ободритесь; это Я...» «Господи! Если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде», — восклицает Апостол Петр.

«Иди», — слышит он ответ из пречистых уст Спасителя. И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи, спаси меня! Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?» (Мф. 14, 27-31).

Апостол Петр вместе с другими избранными учениками, Иоанном и Иаковом, присутствовал при воскрешении Господом дочери Иаира (Мк. 5, 22. Лк. 8, 41). Он вместе с теми же Апостолами был с Господом на Фаворе в минуты Его преславного Преображения...

В продолжение всего Своего земного служения Божественный Учитель подготовлял учеников к встрече Своих грядущих крестных страданий.

Незадолго перед Своим Преображением Он вопрошал Апостолов, как повествует нам сегодняшнее второе евангельское чтение: «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» Симон Петр первый ответил: «Ты — Христос, Сын Бога Живаго». Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на Небесах; и Я говорю тебе: ты - Петр (камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16, 13, 16-18).

Но вот приблизилось и самое время крестных страданий Спасителя. Он совершает последнюю Тайную вечерю с учениками Своими...

Господь подходит к Симону Петру, чтобы омыть ему ноги. Симон Петр недоумевает, как может Господь омыть его ноги. «Господи! Тебе ли умывать мои ноги?» Иисус кротко отвечает: «Что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после». Нет. Петр не может примириться с тем, чтобы Господь омыл его ноги: «Не умоешь ног моих вовек». Снова слышится тихий голос Учителя: «Если не умою тебя, не имеешь части со Мною». Любовь и послушание побеждают Петрово недоумение, и Он громко восклицает: «Господи! Не только ноги мои, но и руки и голову» (Ин. 13, 6-9).

В прощальной Своей беседе Христос говорил: «Вот, наступает час и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного; но Я не один, потому что Отец со Мною. Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада» (Ин. 16, 32. Мф. 26, 31). В порыве любви и преданности Петр восклицает: «Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. Господи! с Тобою я готов и в темницу, и на смерть идти. Я душу мою положу за Тебя» (Мф. 26, 35. Лк. 22, 33. Ин. 13, 37).

Так искренно, так чистосердечно, так трогательно уверял Апостол Петр в своей всегдашней верности Ему. Но, увы! Мы знаем, что случилось с ним, когда Христос, преданный уже в руки человек, как грешник, связанный и поруганный, находился во дворе архиерейском. Тот самый Петр, уверявший Христа в готовности положить за Него душу свою, идти за Ним и в темницу, и на смерть, тот Петр, который в Гефсиманском саду поднял меч, чтобы защищать Христа, здесь, в архиерейском дворе, когда Христос нуждался в любви Петра, трижды позорно отрекся от Него. С третьим отречением Петра запел петух. Тогда, по замечанию святого евангелиста, Господь, обернувшись, взглянул на Петра. Сколько любви и всепрощения увидел Петр в этом взгляде Своего Учителя! Этот взгляд проник в самые сокровенные тайники души отвергшегося ученика... Никого не замечая, не чувствуя под собой земли, Петр вышел с архиерейского двора и горько заплакал. Сугубым, искренним было раскаяние Петра, и Господь принял его. «Симоне Ионин, любиши ли Мя?» — таким троекратным вопрошением и ответным: «Ей, Господи! Ты вся веси (все знаешь), Ты знаешь, что я люблю Тебя» (Ин. 21, 15-17) — Петр был восстановлен в апостольском достоинстве и после призвания: «Иди за Мной» — пошел и никогда, никогда больше не оставлял Своего Учителя и Господа. И эту преданность Ему, свою любовь и верность Апостол Петр засвидетельствовал своей мученической кончиной, будучи распят на кресте, и даже — по собственному желанию — вниз головой, так как считал себя недостойным быть распятым так, как был распят его Божественный Учитель.

Те же преданность, любовь и верность Христу засвидетельствовал апостольскими трудами, всей своей жизнью и мученической кончиной и святой Апостол Павел.

Апостол Павел, или — до своего обращения ко Христу — Савл, был жестоким и лютым гонителем христиан. Строгий ревнитель отеческих преданий, фарисей по вероучению, ученик известного учителя Гамалиила и в то же время человек высоких душевных качеств, он в порыве душевного ослепления жестоко преследовал христиан. Ему ненавистно было имя Христа; он гнал Его, он ненавидел Его последователей. Нередко он врывался в их дома и тащил их на суд и мучения... Но на пути его в Дамаск случилось с ним то, чего ни он сам, ни никто из знавших его не мог ожидать. Здесь, в Дамаске, по соизволению Божию он был крещен святым Апостолом Аланией. Прозрев телесно и духовно, он из жестокого гонителя Христа сделался Его кротким учеником... Теперь он взял в руки святое Евангелие и понес его в мир, не страшась сильных мира сего, мужественно преодолевая все преграды на пути сем, пренебрегая своим земным благополучием и самой жизнью.

В апостольской проповеди Апостол Павел потрудился более всех Апостолов, как он сам свидетельствует: «Благодатию Божией есмь, еже есмъ, и благодать Его, яже во мне, не тща бысть, но паче всех потрудихся» (1 Кор. 15, 10).

Словом своей проповеди Апостол Павел обращал ко Христу целые народы, устрояя Церкви Божий, насаждая веру. Апостолу Павлу принадлежат четырнадцать апостольских посланий, которые читаются за Божественной литургией.

Нелегка была эта проповедь для Апостола Павла. Она сопровождалась многими скорбями. По его собственному признанию, он переносил беды в реках, беды от разбойник, беды от сродник, беды от язык, беды во градех, беды в пустыни, беды в мори, беды во лжебратии. «Я гораздо более (других Апостолов) был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской» (2 Кор. 11, 26, 23-25). Таким скорбным, узким, тернистым путем великий Апостол Павел искал на земле Царства Божия.

И еще будучи во плоти, поистине нашел его: «Знаю человека во Христе...» (2 Кор. 12, 2-5).

Великий Павел при всей высоте своего апостольского достоинства не скрывал свои немощи, говоря: «И чтоб я не превозносился...»

В мрачном подземелье римской темницы Апостол Павел провел последние дни своей земной жизни... На холодном полу тюрьмы лежал великий труженик Евангелия. За всю свою многотрудную жизнь он не сберег никакого для себя достояния. Плащ и кожаные книги, которые по его просьбе доставил в темницу его ученик, святой Апостол Тимофей, — вот все его достояние. И теперь, проводя долгое время в тюрьме, он плащом прикрывал свое уже больное тело, изможденное и исхудалое, а душу свою питал словесами этой «кожаной книги». «Все меня оставили! — с болью сердца писал святой Апостол Павел ученику своему Тимофею из римской темницы. — Один Лука со мною» (2 Тим. 4, 16, 10). Только святой Лука, составитель Деяний апостольских и одного из Евангелий, делил с Апостолом языков, Павлом, его предсмертные дни и часы. Апостол Лука был и живописцем, и врачом. И как врач, может быть, он утолял телесные болезни своего умирающего в темнице друга и учителя. А как друг облегчал его душевные скорби, которые, несомненно, тяготили душу великого Павла, ожидающего вынесения ему приговора. Этот приговор святой узник встретил мужественно, со свойственным ему спокойствием.

Еще до уз своих этот неутомимый проповедник евангельской истины мужественно свидетельствовал: «Я не только хочу быть связанным за Христа, но и хочу умереть за Него» (1 Кор. 9, 15). Теперь желание его исполнилось. Как римский гражданин святой Апостол Павел был осужден на усечение мечом. Приведенный на место казни, он мужественно взглянул в глаза своей смерти. В последний раз он склонил свои больные колени, поднял прощальные взоры к Небу, излил предсмертную молитву к Богу за себя и за мир и преклонил под меч свою святую главу. Один удар палача — и погасла жизнь великого человека, великого учителя, великого проповедника — великого Павла! Окончилась его многотрудная, многоскорбная жизнь, и он спокойно перешел в вечность — в Царство Божие, которого искал здесь, на земле, прежде всего.

Такова была жизнь ныне прославляемых Святой Церковью святых первоверховных Апостолов Петра и Павла. Церковь Христова называет их первоверховными за их преимущественные труды в деле распространения веры Христовой. Прошли века с тех пор, как они жили здесь, на земле, но память о них жива. Из глубины этих веков они смотрят на нас и зовут нас следовать за ними, подражать их вере, любви и преданности Господу. «О сильнии! — воззовем к нашим небесным покровителям, святым Апостолам Петру и Павлу. — Понесите наши немощи. Мы слабы, мы немощны, мы не способны к тем трудам, какие понесли вы, живя на земле, ради Христа и Его Святой Церкви. Но услышите воздыхания чад ваших, помогите нам в искании Царства Божия, да преодолеем все трудности сего искания и, достигнув желанной цели, вместе с вами будем участниками брака Агнца Божия, Ему же честь и поклонение во веки веков. Аминь».

Источник материала