История Луганщины: Генерал-лейтенант Иван Павлович Романовский. Часть 1. Биографический очерк.
Иван Павлович Романовский родился 16 апреля 1877 года в г. Луганске, где его отец после окончания Михайловской артиллерийской академии работал на патронном заводе. В 1887 году Иван поступил во 2-й Московский кадетский корпус и учился блестяще, выделяясь среди сверстников серьёзностью и скромностью, с первых же лет учёбы его выдвинули на положение старшего кадета в классе. В 1894 году, с отличием закончив корпус, Романовский поступил в Михайловское артиллерийское училище, но царящий там дух либерализма претил строгому, глубоко верующему юноше и он перевёлся в Константиновское артиллерийское училище, в котором учились многие его друзья и из которого в 1897 году он вышел поручиком во 2-ю лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. Спустя три года Иван Павлович продолжил образование в Николаевской академии Генштаба, где столь же блестяще учился. По окончании курса в 1903 году командовал ротой лейб-гвардии Финляндского полка.
Женился он по взаимной любви в 1903 году на 18-летней Елене Бакеевой, очень красивой и скромной девушке, выпускнице Екатерининского института благородных девиц. Она была дочерью курского помещика Михаила Алексеевича Бакеева. Елена Михайловна стала мужу верной спутницей жизни, родила троих детей: в 1904 году – сына Михаила, в 1906 году – дочь Ирину и в 1910 году - дочь Ольгу. Иван Павлович нежно любил жену, детей и всех своих домочадцев. У него сложились очень тёплые отношения с тёщей Марией Александровной, которую он звал «мамулик», с многочисленными родственниками жены. Он особенно любил детей и умел общаться с малышами.
Романовский очень душевно, искренне, по-христиански заботился о близких и друзьях, но был, прежде всего, человеком долга. Главным в его жизни была любовь к Родине и беззаветное служение ей. В 1904 году, как только началась Русско-японская война, он подал начальству рапорт о переводе в действующую армию, и его назначили старшим адъютантом в штаб 9-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригады. Именно здесь начала складываться высокая боевая репутация будущего генерала, а тогда ещё капитана Романовского.
В 1906 году Ивана Павловича перевели на должность обер-офицера для поручений в штаб Туркестанского военного округа, семья последовала за ним. Служил Романовский, как всегда, доблестно и честно. У него сложились очень трогательные дружественные отношения с пожилым заслуженным генералом Павлом Ивановичем Мищенко, Туркестанским генерал-губернатором и командующим округом. Несмотря на разницу в возрасте, чине, мировоззрении, обоих военных отличало особенное благородство, рыцарские черты характера, верность Родине и готовность служить ей до конца. Оба они геройски сражались на фронтах 1-й мировой войны. Когда в 1918 году во время обыска представители новой власти забрали погоны и боевые награды у находящегося с 1917 года в отставке Мищенко, 65-летний генерал застрелился.
А тогда в Туркестане обер-офицер Иван Романовский выполнял поручения Мищенко с особым тщанием. Очень запомнились ему поездки в Бухару и на Памир, к границам Афганистана, для снятия планов местности. Результатом этой работы стала первая подробная карта Памира. Жить приходилось в затерянных деревушках на берегу озера Иссык-Куль, но зато там можно было передохнуть от штабной работы, полюбоваться природой, задуматься о вечном. Елена Михайловна в этих дальних поездках сопровождала его.
В начале 1909 года Романовский был назначен адъютантом Мищенко, но уже в октябре его перевели в Главное управление Генштаба помощником делопроизводителя мобилизационного отдела. Иван Павлович с семьёй переехал в Петербург. В 1910 году он стал помощником начальника отделения в отделе дежурного генерала Главного штаба, а спустя 2 года – полковником и начальником этого отделения, ведавшего назначениями в армии. Своей беспристрастностью и вниманием к подчинённым, к русскому офицерству, порой чрезмерно амбициозному, он приобрёл себе заслуженный авторитет. Иван Павлович терпеливо выслушивал всех, делал, что мог, не поступаясь совестью, а если отказывал просителю, то брал ответственность на себя, не сваливая на вышестоящее начальство и понапрасну никого не обнадёживая. Впоследствии эта прямота стала причиной враждебного отношения к нему ряда офицеров, примкнувших к Белому движению.
Перед 1-й мировой войной офицеры генерального штаба, служившие в главных управлениях, специализировались каждый на своём узком участке и в большинстве не владели общей стратегией и боевой тактикой. Чтобы раскачать это «сонное царство», группа молодых штабистов, уже обладавших немалым боевым опытом, во главе с Иваном Романовским, Сергеем Марковым и Юрием Плющевским-Плющиком организовала военную игру. Один из её участников вспоминал: «Среди нас особенно крупной фигурой выделялся Иван Павлович. Спокойный, скромный, но, вместе с тем, уверенный в себе, он поражал нас верностью и обоснованностью своих решений».
Тотчас после начала 1-й мировой войны Романовский подал рапорт об отправке его на фронт и был назначен начальником штаба 25-й пехотной дивизии. Уже в октябре 1914 г. он получил высокую награду за храбрость – Георгиевское оружие. В октябре 1915 г. Романовский вступил в командование одним из лучших воинских соединений - 206-м Сальянским пехотным полком. Он быстро завоевал любовь однополчан, проявил себя как исключительно храбрый, хорошо владеющий воинским искусством офицер. В 1916 году его произвели в генерал-майоры. В представлении на это звание говорилось: «24 июня Сальянский полк блестяще штурмовал сильнейшую неприятельскую позицию <…>. Полковник Романовский вместе со своим штабом ринулся с передовыми цепями полка, когда они были под самым жестоким огнём противника. Некоторые из сопровождавших его были ранены, один убит и сам командир <…> был засыпан землёй от разорвавшегося снаряда <…>. Столь же блестящую работу дали Сальянцы 22 июля. И этой атакой руководил командир полка в расстоянии лишь 250 шагов от атакуемого участка под заградительным огнём немцев <… >. Выдающиеся организаторские способности полковника Романовского, его умение дать воспитание войсковой части, его личная отвага, соединённая с мудрой расчётливостью, когда это касается его части, обаяние его личности не только на чинов полка, но и на всех, с кем ему приходилось соприкасаться, его широкое образование и верный глазомер дают ему право на занятие высшей должности».
С фронта Иван Павлович пишет письма любимой жене, в которых рассказывает о себе, о событиях общественной жизни, о военных действиях, об общих друзьях и знакомых, трогательно заботится о семье. Почта военного времени не всегда была оперативна, поэтому Романовский специально нумерует свои послания, чтобы жена знала, которое раньше отправлено, а которое не дошло вовсе. Он словно создаёт «роман в письмах», каждую страничку которого с любовью перечитывает Елена Михайловна.
За проявленную воинскую доблесть Романовский был награждён орденом св. Владимира 3-й степени с мечами, который постоянно носил на шее. Военная карьера Ивана Павловича развивалась стремительно. В 1916 году он занял должность начальника штаба 52-й пехотной дивизии, а с 14 октября 1916 года стал генерал-квартирмейстером штаба 10-й армии. На этом посту его и застала Февральская революция, идей которой он так и не принял, оставшись в душе монархистом, но при этом осознавая невозможность реставрации монархии в сложившихся условиях. В командовании армией началась череда новых назначений, появились солдатские комитеты, ограничившие власть командиров. Вкупе с другими причинами это расшатывало устои армии, снижало боеспособность и, в конце концов, привело её к развалу после октябрьских событий 1917 года.
С 9 апреля 1917 года Романовский исполнял должность начальника штаба 8-й армии генерала Л.Г. Корнилова, с 10 июня он 1-й генерал-квартирмейстер при Верховном Главнокомандующем - заслуженном генерале А.А. Брусилове. На той же должности он остался, когда в июле 1917 года Главнокомандующим назначили Л.Г. Корнилова. Иван Павлович высоко ценил своего командира и поддержал его в неудачной попытке в конце августа установить в России твёрдую власть и препятствовать развалу экономики, анархии в армии, беззаконию, росту влияния большевиков. При этом Корнилов подчёркивал свою лояльность Временному правительству, желая только избавить его от слишком революционно настроенных министров и навести порядок в стране. Корнилова, пользовавшегося большим авторитетом в русской армии, поддерживало большинство офицерства, как старшего, так и младшего. Цели генерала не шли вразрез с целями председателя Временного правительства А.Ф. Керенского, однако последний боялся потерять всю полноту власти (которой в действительности не имел) и фактически предал Корнилова, объявив его с соратниками мятежниками и контрреволюционерами. 1 сентября 1917 года вместе с ним были арестованы едва ли не все офицеры ставки Верховного Главнокомандующего. Они были отстранены от командования и содержались в заключении сначала в Могилёве, а затем в Быхове (некоторые из них в Бердичеве).
Около двух с половиной месяцев провёл в тюрьме верный сторонник Л.Г. Корнилова, его доверенное лицо генерал И.П. Романовский. Во время «быховского сидения» он записал в рукописном альманахе сидельцев: «Могут расстрелять Корнилова, отправить на каторгу его соучастников, но «корниловщина» в России не погибнет, так как «корниловщина» — это любовь к Родине, желание спасти Россию, а эти высокие побуждения не забросать никакой грязью, не затоптать никаким ненавистникам России».
Находиться в тюрьме, когда рушились устои государства, Ивану Павловичу было морально тяжело, хотя он и мужественно переносил это, стараясь в письмах всячески поддержать Елену Михайловну, которую в Сумах с семьёй приютила её двоюродная тётя Вера Андреевна Харитоненко, вдова крупного сахарозаводчика, благотворителя и мецената И.П. Харитоненко. Очень огорчил Романовского отказ служить ему в заключении денщика Пупкова, с которым он три года бок о бок воевал на фронте и о котором искренне заботился. По-христиански не осуждая его поступок, Романовский писал: «Я всё думаю, неужели мы заслужили эту ненависть. Ведь вот, видит Бог, я всегда любил солдата, да и разве я один; все те, которые сейчас заключены: Деникин, Марков, Плющевский - разве тоже не были привязаны душой к нему? Неужели такая глубокая пропасть между нами и ими? Ведь при этих условиях нет спасения России: они, может быть, и здоровая, но тёмная масса, не могут вести государство без интеллигенции, но ведь и интеллигенция не может идти, не опираясь на народ. Тяжело это всё, Ленурка».
Встревоженная Елена Михайловна в середине сентября 1917 года приехала в Быхов, чтобы поддержать мужа, и находилась близ него около двух месяцев. Жена Антона Ивановича Деникина Ксения Васильевна так вспоминала о ней в этот период: «Все генералы собирались всегда в нашей комнате, отчасти потому, что она была больше других и «женский элемент» вносил оживление. Особенно жена генерала Романовского, Елена Михайловна, очень оживлённая и остроумная».
Очень тепло писала Деникина и о самом Иване Павловиче: «Когда вспомню его, всегда вижу его улыбку. Такая она у него была хорошая, добрая, особенно, когда он говорил с детьми. Помню мою первую встречу с ним. После некоторых официальных перипетий я пришла в первый раз в быховскую тюрьму. Небольшая светлая комната, два окна в сад, вдоль стен – три узенькие горбатые кровати, столик и три стула. Хозяева комнаты всегда сидели на стульях; под окнами гулял часовой. Антон Иванович познакомил меня со своими сожителями – генерал Марков, генерал Романовский. Подтянутый, несколько массивный, но ладно скроенный, в прекрасно сшитой форме, он показался мне сразу замкнутым и холодным. Потом, проводя целые дни у быховских узников, я поняла его и ту большую душевную близость, которая сроднила его навсегда с Антоном Ивановичем. <…> Все быховцы после пережитого большого морального напряжения и волнений «отдыхали» в тюрьме, и настроение бывало часто «детское». Тогда много смеялись, шутили и с бодростью и верой готовились к будущей борьбе. Потом, на Юге России, я уже не слышала в голосе Ивана Павловича тех беззаботных ноток и весь внешний облик его очень изменился».
«Быховское сидение» было для Романовского в физическом смысле последней передышкой перед чрезвычайно трудной службой в Добровольческой армии, когда спать более 4-5 часов в сутки ему доводилось редко. 19 ноября 1917 года исполняющий обязанности Верховного Главнокомандующего генерал Н.Н. Духонин приказал освободить быховских узников, предупредив их о приближении большевиков, а на следующий день сам был убит революционно настроенными матросами.
Романовский и многие его соузники бежали на Дон. Раньше Л.Г. Корнилова (не позднее 23 ноября) Иван Павлович прибыл в Новочеркасск и принял самое деятельное участие в формировании Добровольческой армии, сначала называвшейся Алексеевской организацией. Он стал начальником строевого отдела штаба армии, а с февраля 1918 года - бессменным начальником штаба Добровольческой армии и затем Вооружённых Сил Юга России (ВСЮР). Романовский пользовался большим доверием со стороны Главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова, а после того как тот погиб весной 1918 года, его преемника генерала А.И. Деникина, близким другом и помощником которого он стал.
Как ни трудно было Ивану Павловичу на фронтах 1-й мировой войны - в штабе Добровольческой армии и физически, и морально было гораздо тяжелее. Сформировать армию, обеспечить её хотя бы самым необходимым и добиться боеспособности во враждебной внешней обстановке, в атмосфере постоянно вспыхивающих разногласий между офицерством и казачеством – задача очень сложная. Романовский в силу своего характера многое брал на себя, щадя авторитет Главнокомандующих, старался погасить возникающие конфликты. На Дон ехало много офицеров, желающих служить в Добровольческой армии командирами, но командных должностей на всех не хватало, поэтому даже самым заслуженным максимум, что он мог предложить, – быть в резерве при штабе. Далеко не все, подобно генералу Б.И. Казановичу, готовы были поначалу встать в строй рядовыми. Особо амбициозным чинам Иван Павлович отказывал, может быть, резко, чувствуя их заботу, прежде всего, о собственной персоне, а не о спасении России. «Меньше всех мы имеем право обвинять ту тёмную массу, которая губит Россию по темноте, по неразумию. Что с них взять, ведь их держали во тьме. Но выше, ведь и выше не лучше. Как мало идейных людей, как мало даже добросовестных людей: все думают о своей шкуре, пьянствуют, развратничают! Не лучше и на верхах. Я писал тебе, что всё время занимался дипломатией, всё склеивал то, что расползалось. Раза два уже впечатление было: «Ну вот, наконец, склеил». Смотришь – и опять разъехалось. <…> И ты понимаешь, что я начинаю терять спокойствие, когда вижу, что в вопросах, когда сталкиваются интересы Родины и личные, последние доминируют», - писал он жене 27 декабря 1917 года.
Своей прямотой он нажил себе немало врагов, распространявших о нём всевозможные сплетни и даже называвших его «злым гением Деникина». Все эти сплетни ни в малейшей степени не соответствовали действительности, а порой преподносили её «с точностью до наоборот». Примером может служить история со скандальным рапортом генерала М.Г. Дроздовского, организатора и руководителя 1200-вёрстного перехода крупного отряда добровольцев из Ясс в Новочеркасск в марте-мае 1918 года, командира 3-й стрелковой дивизии Добровольческой армии. Иван Павлович старался сдерживать амбиции Дроздовского, действительно доблестно воевавшего. В середине сентября 1918 г. Деникин подверг критике неудачные действия 3-й стрелковой дивизии под Армавиром и в ответ получил рапорт, в котором Дроздовский напоминал о своих заслугах, подчёркивал своё значение и намекал на личную преданность частей, обосновывая этим претензию на самостоятельное решение боевых задач, требовал оградить себя от штаба армии и избавить от критики.
В «Очерках русской смуты» А.И. Деникин писал: "Рапорт Дроздовского - человека крайне нервного и вспыльчивого - заключал в себе такие резкие и несправедливые нападки на штаб и вообще был написан в таком тоне, что, в видах поддержания дисциплины, требовал новой репрессии, которая повлекла бы, несомненно, уход Дроздовского. Но морально его уход был недопустим, являясь несправедливостью в отношении человека с такими действительно большими заслугами. Так же восприняли бы этот факт и в 3-й дивизии... Принцип вступил в жестокую коллизию с жизнью. Я, переживая остро этот эпизод, поделился своими мыслями с Романовским.
- Не беспокойтесь, Ваше Превосходительство, вопрос уже исчерпан.
- Как?
- Я написал вчера ещё Дроздовскому, что рапорт его составлен в таком резком тоне, что доложить его Командующему я не мог.
- Иван Павлович, да вы понимаете, какую тяжесть вы взваливаете на свою голову?..
- Это неважно. Дроздовский писал, очевидно, в запальчивости, раздражении. Теперь, поуспокоившись, сам, наверное, рад такому исходу.
Прогноз Ивана Павловича оказался правильным: вскоре после этого случая я опять был на фронте, видел часто 3-ю дивизию и Дроздовского. Последний был корректен, исполнителен и не говорил ни слова о своём рапорте».
«Приняв огонь на себя» и погасив назревавший конфликт, Романовский дал новый повод для сплетен своим недоброжелателям. Когда в январе 1919 г. Дроздовский умер от заражения крови после сравнительно лёгкого ранения в ногу, ходили слухи о якобы скрытом доведении его до смерти посредством преднамеренно неправильного лечения и причастности к этому генерала Романовского, несмотря на то, что в госпиталях просто не имелось необходимых антисептических средств и лекарств. Всё было «поставлено с ног на голову». Никто из хорошо знавших Романовского людей не верил в гнусную клевету, которая, как это часто бывает, порочила человека там, где он был особенно чист.
Генерал Н.Н. Шиллинг, давая отповедь лживым измышлениям, писал: «Генерал Романовский был истинным, высоковерующим христианином, а, следовательно, безукоризненно честным человеком, горячо любившим свою Родину и всей душой преданным Белой идее Добровольческой армии, которой он нелицемерно служил, отдав всего себя работе…». Правоту этих слов подтверждают и впервые публикуемые нами письма Ивана Павловича к жене.
Многое пришлось пережить Романовскому в годы Гражданской войны: лишения 1-го и 2-го Кубанских походов, во время которых Добровольческая армия испытывала острую нехватку продовольствия и обмундирования, воевала во взаимно очень жестоких условиях «боёв без правил», когда пленных расстреливали порой обе стороны; гибель близких друзей генералов Л.Г. Корнилова и С.Л. Маркова; радость побед и горечь поражений, смерть от холеры любимого сына Миши...
Елена Михайловна несколько раз пробиралась к мужу, порой с риском для жизни стоя на подножках паровозов. Летом 1918 года ей пришлось несколько недель ждать мужа, находившегося со штабом на театре военных действий. Часто виделись они и в 1919 году, когда она жила с семьёй в Екатеринодаре и Таганроге. Порой Иван Павлович был настолько занят, что живя с ним под одним кровом, супруга писала ему письма. Елена Михайловна очень дружила с женой Деникина Ксенией Васильевной и стала крёстной матерью родившейся в 1919 году Марины Деникиной, которую любил также и Романовский. «В очень сложной и разнородной работе одна область особенно увлекала обоих генералов, это была их родная стихия – военная, стратегическая. И вообще-то они работали «без отдыха и срока», а когда разложат перед собой карты… Меня это приводило в отчаяние: никакое здоровье так долго не могло выдержать. Бывало обед подан, а они оба всё не идут. Я просуну голову в кабинет и вижу их над огромным длинным столом, заваленным картами и чертежами. На моё напоминание – только нетерпеливое шиканье. А время всё идёт. Тогда я беру на руки мою дочь, решительно вхожу в кабинет и между двумя склонёнными седыми головами на все географические карты и стратегические планы сажаю шестимесячное торжествующее человеческое существо. «Атмосфера разряжалась», генералы улыбались и шли обедать», - писала К.В. Деникина в 1937 году в газете «Доброволец».
Последний раз Е.М. Романовская виделась с мужем в середине января 1920 года, когда приезжала к нему в Батайск. Это было очень трудное время. Белые армии терпели поражения и редко радовали победами, да и то локальными. Усилились разногласия между ВСЮР и казачьими атаманами, а также внутри самой ВСЮР. Иван Павлович долго ещё надеялся на благополучное развитие событий, но надежды эти не сбылись.
В конце февраля 1920 года Елена Михайловна с дочерьми Ольгой и Ириной, а также со своей учительницей Антониной Счастневой (Тонечкой) эвакуировалась из Новороссийска в Сербию. Накануне отъезда она получила письмо мужа от 25 февраля 1920 г., в котором он писал: «Я тебе больше доставил огорчений, чем радостей, и теперь смотри на меня как на обречённого и не скорби очень, если лишишься меня. Знай, что душой я никому, кроме тебя, не принадлежал и принадлежать не буду, и всегда буду гордиться своей женой – с великим русским сердцем. Да благословит тебя и детей Господь. Храни вас Бог».
Эти слова, словно прощание перед расставанием навсегда. Предвидел ли Романовский свою скорую гибель? Бог весть, ведь на войне может погибнуть каждый в любую минуту. Да и обстановка вокруг Ивана Павловича настолько накалилась, что можно было ожидать чего угодно, даже убийства. Активизировались деятели ультрамонархического толка, которые приписывали ему масонство и обвиняли едва ли не во всех поражениях ВСЮР, распускали о нём клеветнические слухи. Другие были озлоблены жесткой политикой И.П. Романовского по отношению к тем командирам и бойцам ВСЮР, которые творили бесчинства на занятой армией территории: грабежи, насилие в отношении женщин и детей, пьяные разгулы и прочее. Такие действия нарушали все христианские заповеди и настраивали местное население против Белой армии, предавали идеалы Белого движения и стали одной из причин его поражения. По воспоминаниям А.И. Деникина, Иван Павлович с горечью цитировал ему частушку про мародёрствующих «добровольцев», которую пели летом 1919 года беспризорники на базарах: «Взвились соколы орлами, опустились соколы ворами». Однако самые строгие наказания, назначенные за подобные преступления, вплоть до суда и расстрела, в частях ВСЮР применялись редко и должных результатов не давали.
Последнее письмо от мужа, которое получила Елена Михайловна Романовская, датировано 17 марта (по старому стилю) 1920 года. За 6 дней до своей трагической гибели Иван Павлович писал: «Пятнадцатого приехали в Феодосию, и здесь я подал рапорт об освобождении меня от должности начальника штаба, на что А.И. <Антон Иванович Деникин> в конце концов согласился, так что с 16 марта я уже не начальник штаба, а только помощник Главнокомандующего. Для дела, я думаю, это хорошо: общественное мнение удовлетворено, если будут искать виновного в эвакуации Новороссийска, то тоже могут остановиться на мне и будут удовлетворены тем, что я уже не начальник штаба, да и оттрепался я. Новые люди с новой энергией будут, несомненно, лучше вести дело. <…>. Конечно, ты понимаешь, как больно и горько, начав дело, не довести его до конца. Хотел я отправиться на фронт в качестве добровольца, но сейчас сомнение: уже очень много неприглядного сейчас в наших добровольческих частях, и справишься ли с жизнью в хамстве, грубости и пьянстве. Оставаться при штабе? С одной стороны, даже хочется не оставлять Деникина, но, с другой стороны, будут опять болтать, что вот остался в качестве советчика и мешает делу».
В тот же день А.И. Деникин написал своей жене, эвакуировавшейся с семьёй в Константинополь: «…Освободил от должности Ивана Павловича Романовского. Полное одиночество. Как тяжко. Злоба против него стала истеричной. Хотели его убить: как слепы и подлы люди! Душа моя скорбит. Вокруг идёт борьба. Странные люди – борются за власть! За власть, которая тяжким, мучительным ярмом легла на мою голову, приковала, как раба к тачке с непосильной кладью…»
22 марта/4 апреля 1920 г. и сам А.И. Деникин под давлением Военного совета ВСЮР сложил с себя полномочия и передал пост Главнокомандующего генералу П.И. Врангелю. Назначенный в этот день в гостинице «Астория» прощальный обед И.П. Романовскому стал одновременно и проводами А.И. Деникина. Прямо из гостиницы оба русских генерала в сопровождении их друга английского генерала Хольмана поехали в порт и на британском миноносце «Император Индии» отплыли в Константинополь, где находилась семья Деникина вместе с осиротевшими детьми Л.Г. Корнилова, о которых он заботился после гибели их отца и смерти их матери.
Англичане хорошо относились к обоим генералам. И.П. Романовский был награждён британским Почтеннейшим Орденом Бани (The Most Honourable Order of the Bath), четвёртым по старшинству среди королевских орденов, дающим право называться рыцарем-командором. Эту награду он очень ценил, как и знак Добровольческой армии, полученный за 1-й Кубанский поход.
23 марта/5 апреля около 4 часов дня на пристани трёх прибывших генералов встретили английский офицер и генерал В.П. Агапеев, русский военный представитель при британском и французском командовании в Константинополе*. Обеспокоенный докладом своего офицера о настроениях в русском посольстве, Хольман сразу предложил Деникину ехать на английский корабль, но Антон Иванович очень хотел видеть семью. Его жена остановилась как раз в бывшем посольстве, которое тогда походило на общежитие беженцев, в основном белых офицеров из состава разных штабов, разведок и контрразведок, отрицательно относившихся к бывшему Главнокомандующему и начальнику его штаба. Агапеев не предупредил их об этом, и они, простившись с Хольманом, приехали в посольство. И тут выяснилось, что Ксения Васильевна с малышкой и домочадцами (всего 9 человек) ютится в двух маленьких комнатушках.
К.В. Деникина вспоминала: «Когда они с Антоном Ивановичем приехали в Константинополь и вошли в комнату в здании нашего посольства, в которой я жила со своей семьёй и детьми генерала Корнилова, у меня сердце упало при взгляде на их серые лица и потухшие глаза. Но при виде моей Мариши Иван Павлович сразу улыбнулся, присел на пол, протягивая ей руки. Она пошла к нему на своих ещё нетвёрдых годовалых ножках, он легко подхватил её и поднял на воздух».
Антон Иванович попросил дипломатического поверенного отвести им отдельную комнату, на что получил уклончивый ответ. Впоследствии М.А. Деникина в книге «Генерал Деникин. Воспоминания дочери» писала, что её отец решил забрать семью и перебраться на борт английского госпитального судна.
Адъютанты генералов отбыли из Феодосии на другом корабле и прибыли часом позже их. Поэтому Романовский, как обычно, принял обязанности адъютантов на себя. Ему надо было дать распоряжение шофёру о доставке документов с катера и о переезде к англичанам. Ксения Васильевна так писала о разыгравшейся трагедии: «В это время кто-то сказал что-то про автомобили, и Иван Павлович ответил: «Я сам распоряжусь». И, передав мне ребёнка, вышел из комнаты. Вышел навстречу смерти…»
Романовский был убит в бильярдной комнате посольства, через которую проходил, около 5 часов дня двумя или, по другим свидетельствам, тремя выстрелами в спину неизвестно откуда появившимся офицером, шедшим за своей жертвой буквально по пятам, так что лакей, прибиравший помещение, принял убийцу за адъютанта. Убийство было, по сути, публичным. Генерал А.А. фон Лампе и другие военные кинулись к убитому, полковник Б.А. Энгельгардт поспешил с докладом к Деникину. Наталья Корнилова выбежала из комнаты и стала звать доктора, но, когда того привели, Иван Павлович был уже мёртв. Деникин, потрясённый известием о его смерти, буквально замер на стуле, схватившись руками за голову, и не мог вымолвить ни слова. «Этот удар доконал меня, — писал он в «Очерках русской смуты». — Сознание помутнело, и силы оставили меня — первый раз в жизни...»
Упавшего в обморок Деникина Агапеев и Энгельгардт перенесли на кровать жены. Наталья Корнилова, плача, протянула Ксении Васильевне окровавленную золотую цепочку Романовского с иконкой и нательным крестиком и орден св. Владимира. Деникина со слезами принялась их отмывать, чтобы сохранить и передать вдове.
Тем временем убийца успел скрыться: не зная, в чём дело, кто-то из беженцев открыл ему дверь в соседнюю комнату, и он убежал через чёрный ход. Проведённое наспех следствие так и не дало результатов, несмотря на то, что английское командование объявило премию в 1000 фунтов стерлингов тому, кто поможет найти виновного. По этому поводу полковник Генштаба А.А. Колчинский писал в статье «Генерал Романовский», опубликованной в «Вестнике первопоходника» № 36 за 1964 год: «В общем, все обстоятельства создают какую-то странную, загадочную обстановку этого возмутительного преступления и позволяют думать, что откуда-то были даны соответствующие указания, чтобы это дело ликвидировать: ни законченного дознания, ни поисков убийцы, ни даже простого опроса лиц, находившихся в посольском доме, не было...». Полковник П.В. Колтышев считал, что убийство было организовано ультрамонархистами, которые знали, что у Деникина и Романовского имеются документы, компрометирующие их лидеров. Действительно, убийца, видимо, был информирован о прибытии генералов и буквально «охотился» на Романовского.
Имя наиболее вероятного убийцы стало известно только в 1936 году, когда проживавший в эмиграции писатель Роман Гуль опубликовал в газете «Последние новости» статью «Кто убил генерала Романовского». Согласно расследованию, проведенному писателем, убийцей оказался член тайной монархической организации поручик Мстислав Харузин. Одно время он служил в отделе пропаганды при русском посольстве в Константинополе, а в Гражданскую войну устроился в контрразведку штаба генерала Деникина.
Ультрамонархисты покрывали Харузина около месяца, а затем решили избавиться от него и отправили в «командировку» якобы для установления связей с турецкими повстанцами, из которой он не вернулся: кто-то его убил. Один из бывших членов организации рассказал Р. Гулю о поведанных ему Харузиных подробностях убийства, которые в главном совпали с рассказом генерала Агапеева, опубликовавшем в сборнике «Белое дело» в 1927 году статью «Убийство генерала Романовского».
В 1954 году К.В. Деникина отыскала в Аргентине В.П. Агапеева, который рассказал ей, что, по имеющимся у него данным, руководил преступной группой, организовавшей убийство, некто Михайлов.
Иван Романовский в последнем письме к жене писал, что очень не хочет уезжать из России. Жить на чужой земле ему довелось меньше часа. Уже вечером 23 марта/5 апреля состоялась первая панихида об убиенном генерале. В гроб к нему положили скромные букетики весенних фиалок - цветов, которые символизируют душевную чистоту, скромность и печаль. Похоронили его на местном кладбище.
После панихиды и прощания Деникины с домочадцами по настоянию английского командования уехали из русского посольства на английское госпитальное судно, а на другой день отплыли в Англию на корабле «Мальборо».
Елена Михайловна Романовская получила известие о предательском убийстве мужа, находясь в сербском городе Нови-Сад. Тяжкое горе не сломило эту сильную женщину. В 1924 году она перебралась в Бельгию в надежде на то, что молодой супруг старшей дочери Ирины, Евгений Михайлович Малин, сможет там получить образование. Надежда эта не сбылась, но в Брюсселе Романовские прижились. Елена Михайловна открыла ателье по пошиву костюмов, преимущественно в русском стиле. Эти уникальные костюмы пользовались хорошим спросом у русских певиц, выступавших в европейских ресторанах. Особенно красивы были кокошники. Будучи прихожанкой церкви Святителя Николая, Елена Михайловна искусно вышивала для этого храма воздухи и пелены, употребляемые при богослужениях. Дочь Ольга, в замужестве Рейнгардт, обладая красивым голосом, пела в церковном хоре, а Ирина одно время была старостой прихода.
Много внимания Елена Михайловна уделяла своим внукам и правнукам. Скончалась она 5 октября 1967 года в окружении домочадцев. Пережив супруга на 47 лет, она свято хранила память о нём, его письма, золотой крестик и орден, снятые с его тела в день убийства и переданные ей Н.Л. Корниловой.
Письма генерала Ивана Павловича Романовского переданы Архиву Русской Эмиграции для публикации его внучками Натальей Георгиевной Рейнгардт, Еленой Евгеньевной Оболенской и Марией Евгеньевной Онацкой. Эти пожелтевшие от времени листки не просто документы эпохи, хотя в них много интересных исторических сведений о Белом движении. Письма сохранили для потомков истинный, ничем не замутнённый образ их автора, свидетельства его духовной чистоты, глубокой христианской веры и настоящей любви к ближним - жене, детям, домочадцам, друзьям, соратникам, деятельной любви к Родине и самоотверженного служения ей в сложнейшие переломные годы российской истории.
Протоиерей Павел Недосекин,
настоятель храма Живоначальной Троицы - Патриаршего подворья в Брюсселе
и храма Живоначальной Троицы в Шарлеруа
Елена Николаевна Егорова,
литературовед, член Союза писателей и
Союза журналистов России
При использовании и цитировании ссылка на публикацию обязательна:
Столыпин А.А. Дневники 1919-1920 годов. Романовский И.П. Письма 1917-1920 годов. – Москва - Брюссель: Conference Sainte Trinity du Patriarcate de Moscou ASBL; Свято-Екатерининский мужской монастырь, 2011.
_______________________
* Описание событий, связанных с убийством И.П. Романовского, основано на следующих источниках:
Деникин А.И. Очерки русской смуты. - М.: «Вагриус», 2002. Т. 5. Гл. 25.
Деникина К.В. Генерал Романовский // Доброволец. – Париж, 1937. Февраль. С. 5.
Агапеев В.П. Убийство генерала Романовского // Белое дело. Летопись Белой борьбы. – Берлин: Медный всадник, 1927. Кн. 2.
Лехович Д.В. Белые против красных. – М.: Воскресение, 1992.
Колчинский А.А. Генерал Романовский // Вестник первопоходника. 1964. № 36.
Гуль Р.Б. Кто убил генерала Романовского // Последние новости. – Париж, 1936. 9 февраля.
Деникина М.А. Генерал Деникин. Воспоминания дочери. – М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005. С. 216-220.
https://proza.ru/2011/05/14/1526
