Чудесное спасение Запорожской Сечи от нашествия турок и крымских татар.
Не насытившись поглощением премногого казацко-русского народа, разорением семнадцати городов во главе с Лодыжином и Уманью, не удовольствовавшись обращением их в пепел и сравниванием с землей, турский султан Мухаммад IV задумал истребить все запорожское войско и разорить самый Кош его. На это дело он прислал осенью 1675 года на кораблях из Константинополя в Крым пятнадцать тысяч отборных стамбульских янычар и велел крымскому хану с этими янычарами и со всей крымской ордой, при наступлении зимы, постараться выбить всех запорожцев до конца, а самую Сечь их разорить до основания. Хан, желая слышать о том приказание из уст самого султана и его визиря, бегал налегке той же осенью в Стамбул и, недолго оставаясь там, повернул в Крым; все время после этого он советовался со своими крымскими султанами, агами и мурзами и выискивал способы, какими можно было бы исполнить свой злой умысел над войском низовым запорожским и его Кошем. После совета постановлено было привести в исполнение злое приказание турецкой Порты непременно в предстоящую зиму, на Святках Рождества Господня, когда войско запорожское привыкло гулять и выпивать. И вот, как скоро тогдашняя зима, «чрез майстерство крепких морозов своих», замуровала днепровские глубины и полевые речки твердыми льдами и приодела достаточными снегами, тогда крымский хан тот же час приказал сорока тысячам крымской орды быть готовыми для военного похода, а пятнадцати тысячам янычар велел дать лошадей, не объявляя никому, куда именно он поведет их в поход. Когда кончился Филиппов пост, тогда сам хан, снявшись из Крыма со всем названным своим войском, пошел по направлению к Запорожской Сечи, стараясь держаться в нескольких милях от берега Днепра, чтобы не быть замеченным запорожцами, зимовавшими по днепровским островам и веткам, и чтобы все войско запорожское низовое каким-нибудь способом не узнало о том. На третью или четвертую ночь Рождества Христова, в самую полночь, хан, приблизившись к Сечи, захватил сечевую стражу, стоявшую в версте или в двух верстах от Сечи на известном месте, и от этой стражи узнал, что пьяное войско спит беспечно по куреням и что другой стражи нет ни около, ни в самой Сечи; хан очень обрадовался этому и сейчас же, выбравши самого лучшего из пойманных сторожевых и пообещав ему свободу и большую награду, приказал ему провести пехотных янычар вовнутрь Запорожской Сечи через ту форточку [776], которая, по показанию самих сторожевых, не была заперта на ту пору. Итак, отправивши всех янычар в Сечь с названным запорожским сторожевым, хан приказал им, вошедши в нее, «учинить належитий военный над пьяноспящими запорожцами промысел». Сам же между тем, объехавши с ордой вокруг Сечь и густо обступивши ее, стоял неподалеку наготове, чтобы не выпустить и «духа имеющих утекать» запорожцев. Но на этот раз над турками и татарами сбылась старая пословица: «Що человек себе обецуе, тое Бог ницуе» – надежда хана выгубить все запорожское войско и разорить самый Кош не осуществилась. Хотя хан и знал, что запорожское войско привыкло в праздничные дни выпивать и беспечно спать, но не припомнил того, что множество этого же самого войска имело обыкновение собираться в праздник Рождества Христова до Сечи со всех низовых днепровских лугов [777] и что большинство из этого войска были трезвые, а не пьяные люди. Но вот настал «полуночный час». Все войско, не слыша ни о какой тревоге и не имея вести о намерении басурман, «зашпунтовавшись» в куренях, опочивало; в это самое время янычары, тихо введенные через открытую фортку пойманным запорожским сторожевым, вошли в Сечь и наполнили собой все ее улицы и переулки, и так стеснились, как то бывает в церкви. Однако, имея в руках готовое оружие, они помрачены были всевидящим Богом в их разуме: войдя в Сечь, они и не подумали о том, что дальше делать и каким способом разорить то рыцарское гнездо низоводнепровских казаков, наших мальтийских кавалеров, и как их всех выбить до конца; или, быть может, начальники янычар, за теснотой, не могли сойтись и посоветоваться между собой, как начать и кончить свой злодейский умысел. Так или иначе, но, наполнив собой всю Сечь, захватив все сечевые арматы, заступив все открытые места, янычары стояли несколько времени в недоумении и тихом молчании. Когда же повернуло с полночи и Бог Вседержитель благословил соблюсти в целости то православное и преславное низовое запорожское войско, тогда он отогнал сон некоему Шевчику, казаку одного куреня; этот Шевчик, вставши для своего дела и отворивши кватерку [778], начал присматриваться сквозь оконную щель, рано ли еще или нет, и неожиданно увидел людей, неприятелей-турок, заполонивших собой всю улицу. Шевчик пришел в ужас; однако тот же час тихо засветил несколько свечей в своем курене, сообщил знаками пятерым или шестерым своим товарищам, еще не ложившимся спать, но сидевшим в углу куреня, закрывшимся там и игравшим в карты. Товарищи, услышав слова Шевчика и побросав карты, зараз бросились тихонько ко всем окнам куреня своего и, не отворяя их, стали присматриваться в оконные щели, чтобы убедиться, правда ли то, что сказал Шевчик. Когда же и сами увидели, что Сечь их наполнена неприятелями-турками, то немедленно и возможно тихо побудили всех товарищей своего куреня, которых было до полутораста человек, и сообщили им о грозившей беде. Товарищи быстро повставали, тихо поодевались, осторожно забрали в руки оружие и потом, после совета с куренным атаманом, решили устроить следующее: поставить к каждому окну по нескольку человек лучших стрельцов, чтобы они беспрестанно стреляли, а другие чтобы только заряжали ружья и первым подавали. Устроивши все это без великого шума и помолившись Богу, казаки сразу поотворяли все окна и оконницы и начали густо и беспрестанно стрелять в самое скопище янычар, сильно поражая их. Тогда другие курени, услышав выстрелы и увидевши неприятеля, тот же час открыли со всех сторон через окна густой и беспрестанный мушкетный огонь и как бы молнией осветили темную ночь в Сечи, тяжко поражая турок, кои от одного выстрела падали по двое и по трое человек. Янычары же, не имея возможности, вследствие своей тесноты, направлять оружие прямо против куренных окон, стреляли в воздух и, «аки козлы между собою мятущися», падали на землю убитыми и утопали в собственной крови. Когда же толпы янычар стали редеть по улицам и переулкам, так что их едва третья часть осталась в живых, тогда запорожцы, видя, что, стреляя из куреней по неприятелям, они стреляли друг против друга и наносили себе тем вред, крикнули единогласно до ручного бою; и так по той команде тотчас все разом, высыпавши из куреней, с мушкетами, луками, копьями, саблями и дрекольем, начали доканчивать ручным боем еще оставшихся в живых турок, нещадно поражая их. На самом рассвете дня они покончили с турками и всю Сечь, и все курени со всех сторон, и всю Божественную церковь, и все арматы окрасили и осквернили басурманской кровью, а все сечевые улицы и переулки завалили неприятельскими трупами. Трупы те лежали, облитые их же собственной кровью, склеенные и замороженные сильным морозом, бывшим в то время. Как велико было их число, видно из того, что из пятнадцати тысяч янычар едва полторы тысячи ушло из Сечи и было спасено татарами на лошадях. А между тем хан, стоявший около Сечи и ожидавший конца задуманной облавы, увидев несчастный конец неудавшегося замысла, взвыл, как волк, подобно древнему Мамаю, побежденному русскими на Куликовом поле при реке Непрядве, видя, какое великое число отборных стамбульских янычар он потерял, рассчитывая завоевать Запорожскую Сечь. Пораженный, вследствие этого несчастья, великим страхом, он бросился от Сечи, днем и ночью спешил в Крым, боясь, чтобы раздраженные запорожцы, севши на коней, не догнали и не разгромили его самого.
Скоро после смутной и кровопролитной ночи людским очам пришлось увидеть пасмурный и невеселый день. В тот день, после войскового совета, а более всего после приказа кошевого Серко, около двух тысяч доброго панцирного запорожского товарищества, севши на коней и объехав всю Сечь кругом, бросились по следам хана. Но потом, пройдя от Сечи миль «о полтрете» и убедившись, что хан от боязни действительно убежал в Крым, товарищество повернуло назад к Сечи и пришло назад как раз к концу Божественной службы. По окончании службы все войско отпело общий благодарственный молебен Пресвятой Деве Богородице и своей всеблагоутробной защитнице, а затем приступило к похоронам своих товарищей, сраженных в бою; всех их было убито в ночной «заверусе» пятьдесят человек, а ранено до осьмидесяти [779]. Убитых товарищей тогда же, прежде похорон янычар, предали земле «честным и знаменитым погребением» и приказали сечевым священникам служить по ним сорокоуст неотлагаемо и беспрестанно с приличным за труды вознаграждением, а раненых распорядились отдать на излечение сечевым цирюльникам с награждением из войскового скарба. После этого казаки разошлись по своим куреням и весь тот день гуляли в своих куренях, стреляли из ружей, палили из пушек, так густо окропленных басурманской кровью. Смерзшиеся трупы янычар пока оставались на улицах и переулках и представляли собой настоящие валы и могилы.
На другой день, как только стало светать, тот же час, по приказу кошевого, ударили в котлы на раду. Собравшееся на раду войско держало совет о том, как поступить с трупами янычар. Одни советовали повыволакивать трупы из Сечи и сжечь их по басурманскому обычаю; другие находили удобным передать их на съедение зверям и птицам, подальше оттащив от Сечи; третьи предлагали в землю позагребать, а четвертые – покидать в воду. Из этих советов три не были приняты: первый, если в землю погребать, то много времени придется употребить, да и никто даром работать не станет, мерзлой земли копать; другой, если палить, много дров пришлось бы истребить; третий, если отдать на съедение зверям, то звери, расстервившись, и живому войску могут принести шкоду; а на четвертом совете все войско остановилось: повытащив из Сечи все трупы убитых янычар, отдать их днепровским глубинам и быстринам.
Тотчас после этой рады отправлено было несколько сот человек на Днепр для рубки «полонок»; другим приказано было разделить смерзшиеся вместе трупы и приготовить их для выволакивания из Сечи, а третьим велено быть готовыми с конями и арканами. Так, около условленного часа казаки, работавшие на Днепре, дали знать кошевому и куренным атаманам, что они уже приготовили пять или шесть обширных «полонок» на Днепре. Тогда немедленно приказано было цеплять арканами окровавленные собственной кровью и смерзшиеся от сильных морозов трупы янычар, привязывать их до кульбачных стремян по десять, по двадцать и больше того, «плитами и брилами» прочь из Сечи таскать и около «полонок» оставлять; а бывшей на Днепре пехоте велено те смерзшиеся трупы янычар в «полонки» втаскивать и под лед пускать. А так как за один день все трупы выволочь из Сечи не могли, то и на другой день до обеденной поры войско должно было заниматься тем же.
Из добычи от убитых янычар, кроме оружия, осталось запорожцам очень мало, ибо на мертвых и смерзшихся трупах кафтаны, кунтуши, кожухи, шаровары, шапки, пояса, сапоги были точно вымочены в басурманской крови и казались сплошными смерзшимися плитами, так что если бы кто захотел снять с них что-либо и тем осквернить руки свои, то разве отрубливал бы один труп от другого топором, а дорогое одеяние сдирал бы шматками; также, если кто хотел вынуть из-под трупов оставшееся оружие (первое оружие тот же час по окончании битвы вынуто было из-под трупов еще несмерзшихся), то опять-таки должен был разрубать трупы, а рога и шабелтасы [780] просто обрезывать около них.
Когда же, наконец, все трупы отданы были днепровским глубинам, тогда все войско, собравшись вместе, поочищало и повыскабливало все улицы и переулки в Сечи и за Сечь все повыметало со снегом, также пообтесало и пообмывало все страшно облитые кровью куренные стены и сечевые арматы; а переночевавши и отправивши рано заутреню, за ней Божественную службу и за Божественной службой отпевши молебен и освятивши воду, все сечевые священники со всем церковным клиром пошли по улицам, переулкам и куреням, беспрестанно читая молитвы и окропляя все места святой водой. По окончании очистительной церемонии все войско до самого вечера весело гуляло и выпивало, простые казаки – собравшись в куренях, а знатные – у кошевого атамана Серко, но гуляло тихо, без арматных и мушкетных громов [781].
На другой день после всего этого запорожцы поднялись рано, вновь собрались на раду, поделили по жребию все оружие, найденное между трупами янычар и до времени сложенное в общую кучу, и затем решили написать гетману Дорошенко «прикрое и досадительное» письмо, приписывая злодейский умысел нападения татар и турок на Сечь его злобе и коварству. Отправка письма Дорошенко возложена была на кошевого Серко. Серко послал его с Чигиринскими чумаками, случившимися на ту пору в Сечи. Дорошенко, прочитав то письмо, страшно разъярился на запорожских казаков, но потом, одумавшись и успокоившись от гнева, послал им со своей стороны пространное письмо, уверяя клятвами и присягами, что он чист в отношениях к ним, что он даже питает дружбу и особенную приязнь ко всему запорожскому войску. Запорожцы, получив от гетмана это письмо, скоро смягчились и в свою очередь уверяли, что они, кроме приязни, ничего другого не питают к гетману.
После страшной и кровавой битвы, кроме тринадцати тысяч пятисот человек, убитых в Сечи, осталось еще в плену полтораста человек янычар и четыре аги: они скрылись в разных местах между строениями. Крымский хан, узнав об этом, тот же час написал Серко и всему запорожскому войску письмо, в котором усердно просил отпустить невольников в Крым. Серко и все войско согласились на то. Тогда хан прислал за ними подводы, а вместе с подводами и подарки низовому товариществу: двенадцать тысяч киндяков и шесть больших бутылок доброго крымского вина. Запорожцы, приняв подарок, отпустили полтораста невольников янычар, снабдив их в дорогу хлебом, мясом и рыбой, но четырех аг оставили у себя, потому что хотели получить за них выкуп по две тысячи левов с каждого. Но как скоро деньги пришли, тогда и четыре аги, получив вспоможение на дорогу, были честно отпущены в Крым. Между тем турецкий султан, услышав о гибели своих янычар в Запорожской Сечи, страшно озлился на своего визиря, который посоветовал ему отправить на запорожцев янычар. Он готов был предать его смертной казни, но потом, однако, даровал ему жизнь; зато забрал все его имущество в казну, а самого отправил в вечную ссылку на остров Родос.
После этого истребления янычар в Сечи турки на все время не осмеливались предпринимать походов против запорожских казаков с целью искоренения их войскового Коша.
