Монах Евгений Глинский
Монах Евгений прибыл в Глинскую пустынь в 1883 году 22-х лет и назначен на послушание при гостинице, где обратил на себя внимание ласковым обращением с гостями. Его перевели — помощником гостиника на подворье при Сеймских мельницах близ г. Путивля. Новое послушание требовало немалых хлопот по принятию всех едущих в обитель и из обители... Ибо до проведения подъездного пути Ворожба-Середина-Буда Киево-Воронежской железной дороги7 все ехали в Глинскую пустынь на ст. Путивль и останавливались на подворье Сеймских мельниц. При настоятельстве архимандрита Иннокентия († 1888) для советов с мудрым и прозорливым Глинским настоятелем особенно было много посетителей. Сам о. Иннокентий часто ездил на Сеймские мельницы, и братиям гостиного двора много было дела. Отец Евгений часто не мог управиться, но молитвами батюшки о. Иннокентия все тягости послушания нес благодушно.
Видя ревность юного подвижника, враг спасения внушил ему мысль, что от такого послушания он заболеет, что сырой воздух от близости реки Сейма ему вреден. От самомнения Евгений действительно заболел и стал просить перевесть его в монастырь. Отец Иннокентий сказал ему: «Я тебя не сам назначал, на это была воля Божия и Царицы Небесной; — не могу преступить Их святой воли; — покоряйся и ты. Старайся нести послушания без рассуждения и получишь награду, молись Матери Божией и будешь здоров».
Еще полгода Евгений боролся с прежним помыслом о вреде для здоровья, но победил его. Однако искушение не оставляет подвижника. Он стал тяготиться послушанием, а потом восстали в нем нечистые похотения. Снова он просится в монастырь. Отец Иннокентий, как мог, утешил его, советуя нести данное послушание ради вечной награды на небесах. Сила убеждения на этот раз подействовала, и Евгений беспрекословно стал нести все тягости трудного послушания. Молитвою, постом, непрестанными трудами,, по благодати Божией, он победить плотские вожделения.
Смиренный молодой монах и там, где являлся по послушанию — как старший и распорядитель работ, с трудом был отличаем посторонним от прочих: он сам во всем показывал пример; любовью и ласкою заставлял рабочих трудиться более усердно.
Под надзором отца Иннокентия, из него выработался тихий, ласковый, терпеливый, юный подвижник, вполне подходящий на послушание гостиника, которое потом отец Евгений занял и до самой смерти исполнял его с любовью.
Казалось, отец Евгений вырос на этом послушании, сроднился с ним и был незаменим.
Евгений всегда ожидал гостей: к приезду лошадей с поезда у него все было приготовлено. Он без требования немедленно подавал закуску и чай, разве спросит, что угодно вперед подать. Отец Евгений знал все требования интеллигентов и делал множество услуг, которые имеют большое значение для проезжего.
Иногда между гостями находились любители поговорить и в отце Евгении находили покорного слушателя не потому, что гостиник сам любил поговорить, но потому, что невниманием своим он не хотел оскорбить гостя.
Вообще молодому подвижнику не приходилось много спать, всего 3—4 часа в сутки. Кроме многосложных обязанностей, требующих его присутствия в разных местах, о. Евгений старался, по возможности, сам встретить всякого приезжего из обители, своего ли брата, или постороннего, а в полночь отправить его на станцию железной дороги, для чего надобно было распорядиться кучерами, лошадьми и т. д. Конечно, многое можно было поручить другим, но он все сам хотел видеть, чтобы не было где какой неисправности.
Зная, как пагубно предаваться нерадению и уступать требованиям бренного естества, всегда ищущего покоя, неги, удовольствия от сластей и страстей, мудрый монах соблюдал во всем воздержание. Других угощал, а сам вкушал очень мало. Он сам подавал на стол, потом садился кушать, кушал медленно, иногда только показывал вид, что кушал, вскоре снова уходил, и этим утаивал свой подвиг воздержания.
Бегая славы, отец Евгений часто скрывал свое имя. Был такой случай. Приехали две монахини и о. Евгения спрашивали об отце Евгении, к которому им советовали обратиться по поезде на мельницы. Отец Евгений пригласил монахинь в гостиный дом, предложил чай и потом обед. На вопросы об Евгении, говорил: он занят, да мы и без него обойдемся. Наконец, монахини уезжают в присутствии одного послушника, просят увидеть Евгения. Услышав это, послушник не вытерпел и сказал: «Да вы говорите с Евгением и о нем же спрашиваете?!» Монахини начали благодарить доброго гостиника за радушный прием.
Имея в своем подчинении нескольких братий, вольнонаемных кучеров, рабочих, мальчиков, у о. Евгения были поводы к неудовольствиям, но гневным его не видали. К подчиненным он относился ласково, иногда вины их брал на себя и старался все покрыть любовью. Если кто провинится, или что не так сделает, он обыкновенно, без всякого гнева, а со скорбью и сожалением говорил: «Ишь ты какой! Разве можно так делать?» За то и ему платили любовью, стараясь чем-либо не оскорбить его. Но скорбей у о. Евгения всегда было много, он их скрывал, и кто близко не знал его, тот мог думать, что у него все тихо, мирно и ничто не возмущает его душевного покоя. Содержание гостиного дома и прием гостей требовали немалых расходов, кои не всегда были желательны тем, которые наживали деньги. Отсюда причина многих неприятностей.
Однажды отца Евгения оклеветали и потребовали в монастырь. Приехав туда вечером, он много скорбел, не зная, чем дело кончится, и спать не мог. Слезная молитва немного успокоила его и под утро он уснул. Во сне видит покойного архимандрита Иннокентия. Тот советует ему терпеливо переносить скорби, покориться воле Божией, ниспосылающей все к нашему спасению.
— Трудно, батюшка, — говорит ему Евгений; не могу перенести, помогите!
Отец Иннокентий тяжело вздохнул и громко сказал: «Что с вами буду делать?» При этих словах о. Евгений проснулся. Утром клевета обнаружилась, оправданный гостиник вернулся к своему послушанию.
Свободное время от послушания молодой подвижник проводить в молитве и чтении душеполезных книг. Особенно последние три года он стал удаляться всякой суеты, сделался серьезным, сосредоточенным. Такая перемена в нем произошла после того, как он получил хороший урок о духовной жизни от одного проезжего опытного старца. Последний — благодарный гостинику за его любезный прием, разговорился и между прочим спросил у о. Евгения: «Читаешь ли Иисусову молитву?»
— Читаю, батюшка.
— Как читаешь?
— Обыкновенно по четкам известное число молитв, как благословил мой старец—руководитель.
— Устами только?
— Устами.
— Всегда?
— Нет.
Надо всегда, только тогда она нам принесет особенную пользу.
— По моему послушанию трудно, — постоянно развлекаешься.
— Старайся, и навыкнешь, тогда ничто внешнее не будет препятствовать. После этого разговора, опытный делатель Иисусовой молитвы долго поучал о. Евгения о том, как он должен упражняться в непрестанной молитв и трезвении ума.
Незадолго до смерти одному брату о. Евгений говорил, что по силе своей, он старается исполнять все сказанное тем старцем, а при недоумениях в творении молитвы письменно обращается к нему и имеет нисколько ответов.
Для более лучшей характеристики подвижника приведем здесь воспоминания его племянника:
Тот писал: «Прежде я с отцом жил в с. Теткине, а в 1888 г., одиннадцати лет, переехал на жительство в пригородную слободку г. Путивля, близ монастырских Сеймских мельниц и тогда в первый раз увидался с своим родным дядей по матери, монахом Евгением. Был обласкан его любовью и с тех пор до самой его смерти находился при нем: все внешкольное время летом вместе с другими мальчиками занимался в саду. В течение этих шести лет я пользовался высоким примером жизни о. Евгения и ни разу не заметил в его поступках чего-либо предосудительного. Уважая в нем не столько родного дядю, сколько истинно добродетельного человека, я без всякого преувеличивания, по чистой совести, для памяти о нем могу сообщить кое-что из его жизни.
Прежде всего многих поражала неутомимость о. Евгения на послушании: он был гостиником на подворье Сеймских мельниц, поваром для приезжающих гостей и садовником. Кроме того, заведовал кучерами, скотным двором, огородом и полем. Столь многосложные обязанности почти не оставляли ему свободного времени. Утром, управившись с гостями, он шел в сад, огород или в поле. В келлию заходил лишь ненадолго, но и тогда я всегда заставал его или сидящим с четками в руках и творящим Иисусову молитву, или же за душеполезной книгой. Заботы многотрудного послушания не отвлекали отца Евгения от обязанности инока: он рано утром или поздно вечером исполнял свое монашеское келейное правило.
Видя его постоянно бодрствующим даже ночью (ибо отправление лошадей на станцию всегда было в полночь), я спрашивал дядю: «Когда вы спите?» Он, обыкновенно, отвечал: «Мы-то спим, а враг наш бодрствует».
Кроткое слово отца Евгения, его снисходительность ко всем, братская любовь и железное терпите везде приносили благословение Божие и успех в деле.
Первым помощником из братии отцу Евгению назначен был послушник Потапий. Он обязан был варить обед и ужин для приезжающих гостей и, по монастырскому обычаю, каждый день утром приходил к о. Евгению спрашивать благословения — то варить? Не зная, сколько будет обедающих, потому что часто неожиданно приезжали братия и посторонние, отец Евгений отвечал: «Не знаю». Немного спустя, Потапий снова спрашивал и получал тот же ответь. «Когда же все приготовить»? — недоумевал помощник Евгения и сильно возмущался, что не управится с предстоящим делом. Незадолго до обеда отец Евгений сам приходил на кухню и указывал, что приготовить, а смущенному Потапию говорил: «Делай с упованием на Бога и управишься». Так и случалось: пища всегда уваривалась к обеду (для которого не было точно определенного времени и в случай неуправки можно подать позднее).
Все козни врага спасения, возбуждавшего несогласие между подчиненными о. Евгения и иногда посторонними, разрушались смирением и младенческою кротостию «молодого монаха», как называли о. Евгения миряне. Так, однажды, скот крестьян слободки Сеймских мельниц зашел в монастырский огород и причинил вред. Увидав это, рабочие загнали скотину во двор. Через час от общества приходит уполномоченный Иван М—ко, встретил о. Евгения страшною бранью и хотел ударить в лицо. Евгений смиренно поклонился ругателю и сказал: «Прости, брат,—я виноват», и велел выпустить скотину. М—ко поражен был поступком о. Евгения, пал на колени и со слезами просил прощения. Незлобивый монах простил его и сказал нисколько слов на душевную пользу. С тех пор несколько лет, до самой смерти о. Евгения, этот крестьянин приходил за советом к «молодому монаху». Такова сила смирения, — она и врагов делает друзьями.
Благотворное влияние о. Евгения особенно выразилось на нравственности мальчиков, смежных с монастырским владением слобод: Сеймской и Пригородной. Мальчиков было 15—25. В летнее время, по указанно о. Евгения, они обрабатывали сад и огород, а зимою приходили к доброму батюшке просить почитать книжек. Отец Евгений удовлетворял их просьбы, а иногда дарил им малые книжки и листки. Ласковое обращение, слово, сказанное на пользу, и высокий пример жизни о. Евгения в детях вкореняли страх Божий, устраняли все нехорошее и исправляли непокорных, шаловливых мальчиков. Достаточно было побыть у Евгения и один день, чтобы сделаться покорным на всякое дело.
Вот почему некоторые из родителей приходили к о. Евгению и благодарили его за исправление своих малолетних сыновей, да и те, придя в возраст, вспоминают молодого монаха.
Впрочем, не за одно это сохраняется добрая память об о. Евгении. Он, чем мог, служил на пользу ближним: приходящим и просящим помогал добрым советом, больным, кроме того, давал разные простые средства, хотя сам лекарствами никогда не лечился.
С верою принимающие советы и лекарства получали желаемый успех и также приходили с благодарностью.
К числу добродетелей молодого монаха следует отнести его нестяжательность. В белье и одежде у него не было ничего лишнего; одежду носил скромную. Если к этому прибавить нисколько малых простых икон и несколько книг, то мы составим полное понятие об имуществе отца Евгения. О нем он не заботился, не прилагал сердца. Когда пред смертию его просили распорядиться собственными вещами, он сказал: «У меня ничего нет».
За три года до смерти злая чахотка стала подтачивать и без того слабый организм отца Евгения. Но, сколько было возможности, Евгений продолжал свое послушание, никому не жаловался на болезнь, переносил ее терпеливо, лежать не любил.
В сентябре 1893 года он вынужден был поступить в монастырскую больницу. Там надоело ему быть без дела и, далеко не поправившись, он через месяц выписался. Заботы и скорби послушания усилили болезнь: на Фоминой неделе следующего года он слег в постель, отправлен в монастырь и, по принятии в больницу, особорован. Дни его были сочтены. Он таял, как свеча. Последние три дня каждый день причащался Св. Таин. Когда 12-го мая у него началась агония, смотритель больницы громко сказал ему над ухом: «Отец Евгений, как же вы умираете без причастия»?! И что же? Агония прекратилась, умирающий открыл глаза, пришел в чувство и просил причастить. Братский духовник в таинстве Св. Евхаристии соединил его со Христом-Богом и прочитал отходную, в конце которой, в 8 часов утра, праведная душа отца Евгения тихо отлетела в небеса. Многие из братий, видя или слыша о блаженной кончине отца Евгения, не усомнились назвать его святым человеком. Все сожалели о его ранней смерти, подчиненные почившего плакали.
На могильном кресте подвижника надпись говорит: «Под сим крестом погребен монах Евгений, в мире Евмений Бобров, скончавшийся смертию праведника 12 мая 1894 года на 33 году от роду. Он с полным усердием и любовью к ближним послужил обители десять лет».
Отец N долго не мирствовал на о. Евгения, но никак не ожидал его скорой кончины. Разлука, без должного примирения, терзала его сердце.
Благородный незлобием сердца и благосклонный к скорбям ближних, отец Евгений является ему во сне. N обрадовался и сказал: «Я скорблю, что с тобою не простился». Явившийся отвечал: «Вот потому я и пришел к вам». С этими словами Евгений пал в ноги отцу N, а тот ему. «С тех пор, — говорил отец N. — скорбь моя прошла, и я обрел душевный мир».
7 Теперь Ворожба-Зерново.
источник материала
