Последний учитель царевича: история Чарльза Гиббса
В 1917 году в воронку российских октябрьских событий попал Чарльз Сидней Гиббс. Будучи подданным английской короны, он оказался одним из самых преданных слуг царя российского.
«Машины блюдца»
В 1901 году сын управляющего банком и выпускник одного из британских университетов отправился в далёкую Россию. Чарльз Гиббс был бакалавром искусств. И Петербург привлёк его как город театра, балета, музеев и выставок. Толчком стало объявление в газете, что в городе на Неве требуются учителя английского. Но в действительности, как напишет американская исследовательница биографии Гиббса Кристина Бенаг, все те почти 20 лет, что Чарльз провёл в России, стали для него духовным паломничеством.
Гиббс 10 лет преподавал английский царским детям. Как он потом написал в своих воспоминаниях, для первого визита во дворец он надел смокинг. Пройдя анфилады парадных помещений, Чарльз был поражён аскетизмом классной комнаты: стол, стулья, доска, стеллаж с книгами и на стенах множество икон. Над классом, этажом выше, располагались детские, где великие княжны спали на жёстких кроватях, умывались холодной водой. В семье была принята простая пища. Пирожные к чаю подавались редко. Цесаревичу Алексею каждый день приносили щи и кашу с солдатской кухни Сводного полка. Он всё съедал, приговаривая: «Это еда моих солдат». Младшие девочки часто донашивали платья и обувь старших. Сам император спустя десятилетие после свадьбы носил гражданские костюмы времён жениховства. На англичанина произвело впечатление, что его величество обходился без личного секретаря: все бумаги, на которые предстояло поставить царскую печать, Николай II читал сам. Он обладал хорошей памятью, свободно говорил на английском, французском и немецком.
Старшая княжна Ольга внешне больше других была похожа на императора, у неё был практически абсолютный музыкальный слух. Татьяна сразу поражала красотой. За строгий характер её называли «гувернантка». Мария любила рисовать, у неё были огромные голубые глаза - «Машины блюдца». Младшая Анастасия после уроков бегала в сад, чтобы нарвать и подарить цветы Сиду, как звали Чарльза в семье.
После Февральской революции семья оказалась в Александровском дворце под домашним арестом. Дети лежали с температурой, накрывшись тулупами, потому что семье «отключили» электричество, тепло и даже воду, её приходилось брать из проруби. Николай II валил в парке сухие деревья и пилил их на дрова. В конце марта на дворцовой лужайке члены семьи вскопали огород, посадили овощи. С первого же дня заточения комиссия, назначенная Временным правительством, не переставала допрашивать царя и царицу. Но фактов, указывающих на государственную измену, обнаружить не удалось.
Когда было принято решение отправить царскую семью в Тобольск, Гиббс добился разрешения ехать следом. Из-за этого он разругался со своей невестой мисс Кейд, она состояла в гильдии учителей английского, как и сам Гиббс. Преодолев несколько тысяч километров, Гиббс поцеловал руку исхудавшей и поседевшей императрице. В Сибири пленники могли дышать воздухом лишь выходя на балкон. Александра Фёдоровна вязала носки, штопала одежду... и писала: «Надо перенести, очиститься, переродиться!»
Большевики, придя к власти, перевезли царскую семью в Екатеринбург. Гиббс сопровождал своих учеников, однако там ему запретили следовать за Романовыми. Сид провожал взглядом утопающую по щиколотки в грязи 20-летнюю княжну Татьяну - в одной руке она держала тяжёлый чемодан, а в другой любимую собаку Алексея. Сам мальчик из-за болезни с трудом передвигался. Узников поселили в доме, принадлежавшем коммерсанту Ипатьеву. В те дни Татьяна подчеркнула в одной из своих книг: «Верующие во Господа Иисуса Христа перед смертью сохраняли дивное спокойствие духа. Они надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом».
Молитва за врагов
Они вступили в иную жизнь всей семьёй. Их расстреляли среди ночи в подвале.
Раненых княжон и царевича добивали штыками. Затем отвезли за 20 км от города, на Ганину Яму, где с помощью огня и серной кислоты избавились от трупов. Войска белых, а вместе с ними и Гиббс вошли в город вскоре после злодеяния. Чарльз помогал следствию восстановить обстоятельства преступления, слушал показания свидетелей. На Ганиной Яме вместе с обронённой серёжкой, отрубленным пальцем и лоскутами одежды Сид увидел обрывок разноцветной фольги из детского набора, которую цесаревич любил носить в кармане. На секунду Чарльз зажмурился... Затем достал из кармана потрёпанный листок со стихотворением, которое княжны часто перечитывали в последнее время, а на одном из уроков перевели на английский. В конце было: «И у преддверия могилы Вдохни в уста Твоих рабов Нечеловеческие силы Молиться кротко за врагов».
Последний учитель царевича: история Чарльза Гиббса
В 1917 году в воронку российских октябрьских событий попал Чарльз Сидней Гиббс. Будучи подданным английской короны, он оказался одним из самых преданных слуг царя российского.
«Машины блюдца»
В 1901 году сын управляющего банком и выпускник одного из британских университетов отправился в далёкую Россию. Чарльз Гиббс был бакалавром искусств. И Петербург привлёк его как город театра, балета, музеев и выставок. Толчком стало объявление в газете, что в городе на Неве требуются учителя английского. Но в действительности, как напишет американская исследовательница биографии Гиббса Кристина Бенаг, все те почти 20 лет, что Чарльз провёл в России, стали для него духовным паломничеством.
Гиббс 10 лет преподавал английский царским детям. Как он потом написал в своих воспоминаниях, для первого визита во дворец он надел смокинг. Пройдя анфилады парадных помещений, Чарльз был поражён аскетизмом классной комнаты: стол, стулья, доска, стеллаж с книгами и на стенах множество икон. Над классом, этажом выше, располагались детские, где великие княжны спали на жёстких кроватях, умывались холодной водой. В семье была принята простая пища. Пирожные к чаю подавались редко. Цесаревичу Алексею каждый день приносили щи и кашу с солдатской кухни Сводного полка. Он всё съедал, приговаривая: «Это еда моих солдат». Младшие девочки часто донашивали платья и обувь старших. Сам император спустя десятилетие после свадьбы носил гражданские костюмы времён жениховства. На англичанина произвело впечатление, что его величество обходился без личного секретаря: все бумаги, на которые предстояло поставить царскую печать, Николай II читал сам. Он обладал хорошей памятью, свободно говорил на английском, французском и немецком.
Старшая княжна Ольга внешне больше других была похожа на императора, у неё был практически абсолютный музыкальный слух. Татьяна сразу поражала красотой. За строгий характер её называли «гувернантка». Мария любила рисовать, у неё были огромные голубые глаза - «Машины блюдца». Младшая Анастасия после уроков бегала в сад, чтобы нарвать и подарить цветы Сиду, как звали Чарльза в семье.
Ч. Гиббс и цесаревич Алексей. Фото из книги Кристины Бенаг
После Февральской революции семья оказалась в Александровском дворце под домашним арестом. Дети лежали с температурой, накрывшись тулупами, потому что семье «отключили» электричество, тепло и даже воду, её приходилось брать из проруби. Николай II валил в парке сухие деревья и пилил их на дрова. В конце марта на дворцовой лужайке члены семьи вскопали огород, посадили овощи. С первого же дня заточения комиссия, назначенная Временным правительством, не переставала допрашивать царя и царицу. Но фактов, указывающих на государственную измену, обнаружить не удалось.
Когда было принято решение отправить царскую семью в Тобольск, Гиббс добился разрешения ехать следом. Из-за этого он разругался со своей невестой мисс Кейд, она состояла в гильдии учителей английского, как и сам Гиббс. Преодолев несколько тысяч километров, Гиббс поцеловал руку исхудавшей и поседевшей императрице. В Сибири пленники могли дышать воздухом лишь выходя на балкон. Александра Фёдоровна вязала носки, штопала одежду... и писала: «Надо перенести, очиститься, переродиться!»
Большевики, придя к власти, перевезли царскую семью в Екатеринбург. Гиббс сопровождал своих учеников, однако там ему запретили следовать за Романовыми. Сид провожал взглядом утопающую по щиколотки в грязи 20-летнюю княжну Татьяну - в одной руке она держала тяжёлый чемодан, а в другой любимую собаку Алексея. Сам мальчик из-за болезни с трудом передвигался. Узников поселили в доме, принадлежавшем коммерсанту Ипатьеву. В те дни Татьяна подчеркнула в одной из своих книг: «Верующие во Господа Иисуса Христа перед смертью сохраняли дивное спокойствие духа. Они надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом».
Молитва за врагов
Они вступили в иную жизнь всей семьёй. Их расстреляли среди ночи в подвале.
Раненых княжон и царевича добивали штыками. Затем отвезли за 20 км от города, на Ганину Яму, где с помощью огня и серной кислоты избавились от трупов. Войска белых, а вместе с ними и Гиббс вошли в город вскоре после злодеяния. Чарльз помогал следствию восстановить обстоятельства преступления, слушал показания свидетелей. На Ганиной Яме вместе с обронённой серёжкой, отрубленным пальцем и лоскутами одежды Сид увидел обрывок разноцветной фольги из детского набора, которую цесаревич любил носить в кармане. На секунду Чарльз зажмурился... Затем достал из кармана потрёпанный листок со стихотворением, которое княжны часто перечитывали в последнее время, а на одном из уроков перевели на английский. В конце было: «И у преддверия могилы Вдохни в уста Твоих рабов Нечеловеческие силы Молиться кротко за врагов».
Бог дал им эти нечеловеческие силы. Старшая княжна Ольга в письме из заточения на волю писала: «Отец просит передать всем, чтобы за него не мстили - он всех простил и за всех молится… не зло победит зло, а только любовь». Тогда-то Гиббс и ощутил, что вплотную приблизился к великой духовной тайне. Оставался один шаг, который он сделал в русской церкви в Харбине (в этом китайском городе скопилась масса русских эмигрантов): здесь Чарльз перешёл в православие. Таинство миропомазания совершал архиепископ Нестор (Анисимов). На нём было протёртое до дыр облачение, подаренное много лет назад всероссийским пастырем Иоанном Кронштадтским. Чарльз получил имя Алексей - в честь цесаревича. После он писал сестре Винни, что у него такое чувство, словно он вернулся домой после длительного путешествия. Через год после принятия православия владыка Нестор постриг Гиббса в монахи с именем Николай - в честь убиенного царя. Ещё через некоторое время он принимает священнический сан и становится отцом Николаем. Возвращаясь в Англию, он вёз с собой фотографии императорской семьи, тетради княжон и другие вещи, которые ему удалось спасти в Тобольске и Екатеринбурге. Но главное сокровище, которое он вёз в своём сердце, была вера. В Лондоне он был возведён в сан архимандрита и возглавил православный приход. Потом переехал в Оксфорд, где на сбережения купил небольшой дом. Здесь он устроил домовую церковь в честь святителя Николая Чудотворца. В одной из комнат он также организует миниатюрный музей, посвящённый царской семье. Службы в домовой церкви постоянно посещали 60 человек. Из России доходили сведения, что в Екатеринбурге верующие, несмотря на опасность, ежегодно в день убийства царской семьи приходят ночью на молебен к Ипатьевскому дому. В такие моменты сквозь белые стены вдруг начинала проступать кровь. Власти перекрашивали здание, но явление повторялось.
Знак с неба царская семья дала и отцу Николаю. Икона, принадлежавшая царственным мученикам и висевшая дома у архимандрита, обновилась и засверкала яркими красками. В тот момент 87-летний монах был уже смертельно болен. Отец Николай (Гиббс) преставился 24 марта 1963 года. Его могила на кладбище в Оксфорде отличается от других выбитым на ней православным крестом.
ЦАРСКАЯ СЕМЬЯ В СУДЬБЕ ЧАРЛЬЗА ГИББСА
Несмотря на множество публикаций о последних годах семьи императора Николая II, в этой области остается много белых пятен. Крайне скудно написано о людях, не покинувших царскую семью до дня ее трагической гибели. Среди них — англичанин Чарльз Сидней Гиббс, человек сложной и интересной судьбы. 24 марта исполнилось 40 лет со дня его кончины.
Попав в Россию молодым человеком, Гиббс с годами превратился из неопытного преподавателя английского языка в доверенное лицо семьи Николая II.
Годы, проведенные вместе с императорской семьей, оказали громадное влияние на всю его жизнь и мировоззрение. Всю свою долгую жизнь он оставался верным памяти царской семьи и сумел сберечь многие реликвии, имеющие огромную ценность для российской истории. Пройдя непростой путь к православной вере, Чарльз Гиббс внес заметный вклад в распространение православия в Великобритании.
Чарльз Сидней Гиббс приехал в Россию весной 1901 года в качестве преподавателя английского языка. Со временем он становится членом, а затем и президентом Санкт-Петербургской гильдии учителей английского.
Однажды императрице Александре Федоровне сказали, что ее дочери плохо (с шотландским акцентом) говорят по-английски, и порекомендовали ей Гиббса. Осенью 1908 года он прибыл в Царское Село и был представлен своим будущим ученицам — великим княжнам Ольге и Татиане, которым было тогда 13 и 11 лет. Позже к занятиям присоединилась и девятилетняя Анастасия.
Спустя много лет Гиббс вспоминал: “Великие княжны были очень красивыми, веселыми девочками, простыми в своих вкусах и приятными в общении. Они были довольно умны и быстры в понимании, когда могли сосредоточиться. Однако у каждой был свой особенный характер и свои дарования”.
Через три года императрица попросила Гиббса стать наставником царевича в обучении его английскому языку. Алексею было тогда восемь лет. До этого он часто заходил в класс — “крошечный малыш в белых колготках и рубашке, окаймленной голубой и серебряной украинской вышивкой”. “Он обычно заходил в класс в 11 часов, осматривался и затем серьезно жал руку. Но я не знал ни слова по-русски, а он был единственным ребенком в семье, у которого не было английской няни с рождения, и он не знал ни одного английского слова. В тишине мы жали руки, и он уходил”.
Когда Гиббс начал заниматься с Алексеем, мальчик был бледным, нервозным и слабым из-за обострившейся болезни. Прошло несколько месяцев, пока была достигнута атмосфера взаимного понимания и доверия. Алексей почувствовал себя более свободно и пытался больше говорить по-английски.
Так сложилось, что в день отречения царя Гиббс покинул дворец, отправившись в город, чтобы узнать новости. Однако вернуться обратно ему удалось не сразу. Не помогло и вмешательство британского посла, который написал письмо главе Временного правительства с просьбой разрешить Гиббсу вернуться во дворец. Но положительного ответа не последовало.
ЦАРСКАЯ СЕМЬЯ В СУДЬБЕ ЧАРЛЬЗА ГИББСА
Несмотря на множество публикаций о последних годах семьи императора Николая II, в этой области остается много белых пятен. Крайне скудно написано о людях, не покинувших царскую семью до дня ее трагической гибели. Среди них — англичанин Чарльз Сидней Гиббс, человек сложной и интересной судьбы. 24 марта исполнилось 40 лет со дня его кончины.
Попав в Россию молодым человеком, Гиббс с годами превратился из неопытного преподавателя английского языка в доверенное лицо семьи Николая II.
altГоды, проведенные вместе с императорской семьей, оказали громадное влияние на всю его жизнь и мировоззрение. Всю свою долгую жизнь он оставался верным памяти царской семьи и сумел сберечь многие реликвии, имеющие огромную ценность для российской истории. Пройдя непростой путь к православной вере, Чарльз Гиббс внес заметный вклад в распространение православия в Великобритании.
Чарльз Сидней Гиббс приехал в Россию весной 1901 года в качестве преподавателя английского языка. Со временем он становится членом, а затем и президентом Санкт-Петербургской гильдии учителей английского.
Однажды императрице Александре Федоровне сказали, что ее дочери плохо (с шотландским акцентом) говорят по-английски, и порекомендовали ей Гиббса. Осенью 1908 года он прибыл в Царское Село и был представлен своим будущим ученицам — великим княжнам Ольге и Татиане, которым было тогда 13 и 11 лет. Позже к занятиям присоединилась и девятилетняя Анастасия.
Спустя много лет Гиббс вспоминал: “Великие княжны были очень красивыми, веселыми девочками, простыми в своих вкусах и приятными в общении. Они были довольно умны и быстры в понимании, когда могли сосредоточиться. Однако у каждой был свой особенный характер и свои дарования”.
Через три года императрица попросила Гиббса стать наставником царевича в обучении его английскому языку. Алексею было тогда восемь лет. До этого он часто заходил в класс — “крошечный малыш в белых колготках и рубашке, окаймленной голубой и серебряной украинской вышивкой”. “Он обычно заходил в класс в 11 часов, осматривался и затем серьезно жал руку. Но я не знал ни слова по-русски, а он был единственным ребенком в семье, у которого не было английской няни с рождения, и он не знал ни одного английского слова. В тишине мы жали руки, и он уходил”.
Когда Гиббс начал заниматься с Алексеем, мальчик был бледным, нервозным и слабым из-за обострившейся болезни. Прошло несколько месяцев, пока была достигнута атмосфера взаимного понимания и доверия. Алексей почувствовал себя более свободно и пытался больше говорить по-английски.
Так сложилось, что в день отречения царя Гиббс покинул дворец, отправившись в город, чтобы узнать новости. Однако вернуться обратно ему удалось не сразу. Не помогло и вмешательство британского посла, который написал письмо главе Временного правительства с просьбой разрешить Гиббсу вернуться во дворец. Но положительного ответа не последовало.
altГиббс стал передавать во дворец письма, в которых аккуратно сообщал новости о положении в городе. Вернуться во дворец ему разрешили лишь 2 августа 1917 года — на следующий день после того, как его покинула императорская семья. Гиббс решил последовать за ставшими ему близкими людьми.
В начале октября ему удалось добраться до Тобольска. Он едва успел попасть на последнее судно, отправляющееся из Тюмени перед концом навигации. Также он стал последним из тех, кому удалось получить разрешение присоединиться к царской семье.
По воспоминаниям Гиббса, он был поражен, увидев, как постарела Александра Федоровна за прошедшие пять месяцев. В то же время Алексей выглядел более здоровым, чем обычно.
Все встретили Гиббса с радостью. Он привез свежие, хотя и не очень обнадеживающие новости, сообщения от друзей и родственников, новые книги, и с его приездом стало намного веселее проводить долгие зимние вечера. Гиббс продолжил занятия с тремя младшими княжнами и с Алексеем. Две тетради, в которых писали диктанты Мария и Анастасия, он затем хранил в течение всей своей жизни.
Перед Рождеством императрица попросила Гиббса написать от своего имени письмо Маргарет Джексон — ее бывшей гувернантке, к которой она была глубоко привязана и с которой переписывалась в течение многих лет, доверяя ей свои радости и печали. Теперь, с помощью этого письма, царица хотела дать английской стороне подробную информацию о ситуации в Тобольске, не раскрывая его истинного автора и адресата. В черновиках Гиббса сохранились его попытки сообщить главное, маскируясь стилем частной переписки: “Ты, должно быть, читала в газетах, что произошло много изменений.
В августе Временное правительство решило переместить резиденцию из Царского Села в Тобольск”. Затем идет описание города, помещений в доме губернатора и деталей повседневной жизни, а дальше: “Ты не писала сто лет, или, может, письма не доходили. Попытайся снова написать, и, может, следующее достигнет адресата. Напиши новости про всех: как они, что делают. Я слышал, что Дэвид вернулся из Франции, как его мать и отец? И кузены, они тоже на фронте?”. Дэвид — это принц Уэльсский, и Александра Федоровна была уверена, что его имя подскажет Маргарет, что нужно передать это письмо королеве.
Но ответ так и не пришел. Позднее Гиббсу удалось разузнать, что письмо, высланное из Тобольска дипломатической почтой, дошло до Петрограда, но там его след терялся. Нет такого письма и в английских Королевских архивах, хотя другие упоминания о Гиббсе там имеются.
В своих воспоминаниях Гиббс пишет о том дне, когда император и императрица узнали, что их увозят из Тобольска. Хотя им не было сказано, куда они едут, все думали, что в Москву. “Говорили мало... Это было торжественное и трагичное расставание”. На рассвете вся прислуга собралась на застекленной веранде. “Николай пожал каждому руку и каждому что-то сказал, и мы все поцеловали руку Императрицы”.
В Екатеринбург Гиббс, Пьер Жильяр (учитель французского языка), баронесса Буксгевден, мадемуазель Шнейдер и графиня Гендрикова ехали в вагоне четвертого класса, который мало чем отличался от отапливаемого товарного вагона.
Поезд остановился, не доехав до станции. Гиббс выглянул из окна: на насыпи в ожидании пассажиров стояло несколько дрожек. Он и Жильяр видели, как княжны, увязая в грязи, пытались забраться на скользкую насыпь. Татиана несла тяжелые чемоданы в одной руке, в другой держа свою маленькую собачку. Матрос Нагорный подошел помочь, но его грубо оттолкнула охрана. Дрожки уехали, а поезд прибыл на станцию. Генерал Татищев, графиня Гендрикова и мадемуазель Шнейдер были уведены охраной, и больше их никто не видел.
В пять вечера оставшимся сказали, что они могут идти, куда пожелают, однако им не разрешено быть с императорской семьей. В конце концов их решили отправить обратно в Тобольск, но наступление Белой армии помешало этим планам, и их оставили в Екатеринбурге. Они провели в вагоне около десяти дней. Каждый день они шли в город, обычно по одному или по двое, чтобы не привлекать внимания, и проходили мимо Ипатьевского дома, надеясь хоть мельком увидеть кого-нибудь из царской семьи. Однажды Гиббс увидел женскую руку, открывающую окно, и подумал, что это, быть может, Анна Демидова. В другой день Гиббс и Жильяр, проходя около дома, увидели матроса Нагорного, которого вели солдаты со штыками. Он тоже их заметил, но сделал вид, что не узнал. Через четыре дня он был расстрелян.
Гиббс и Жильяр были вынуждены уехать в Тюмень, откуда регулярно звонили в британское консульство, пытаясь узнать что-то новое о ситуации заключенной семьи и о быстро наступающей Белой армии, на которую возлагались большие надежды.
26 июля белые взяли Екатеринбург. Едва узнав об этом, Гиббс с Жильяром поехали туда из Тюмени. В доме Ипатьева они увидели ужасное разорение. Все говорило о происшедшем здесь убийстве. Но что тогда означало официальное заявление Советского правительства о том, что императрица и наследник находятся в безопасном месте? А что с дочерями и слугами, о которых не было упомянуто? Жильяр был склонен на что-то надеяться, Гиббс был более скептичен.
В сентябре он поселяется в Екатеринбурге, где дает частные уроки. Так как его знали в британском консульстве, он был представлен Чарльзу Элиоту, британскому верховному комиссару в Сибири.
Гиббс следил за расследованием дела об убийстве царской семьи, и его всегда приглашали как одного из тех людей, которые могли идентифицировать найденные предметы. Он копировал показания свидетелей, даже тех, кто передавал только слухи или второстепенные сведения.
В это время британский верховный комиссар предложил ему пост секретаря в своем штабе. Гиббс сразу согласился на это предложение — он уже очень устал и соскучился по своим соотечественникам.
Передвижной штаб британцев находился в Омске и располагался в большом железнодорожном вагоне, приспособленном для жилья и работы. Прибыв в Омск, Гиббс узнал, что штаб отправляется во Владивосток.
27 февраля, уже во Владивостоке, Гиббс встретился с генералом Михаилом Дитерихсом, с которым он работал во время первого расследования в Екатеринбурге. Дитерихс рассказал ему, что привез с собой все материалы и собранные им вещи. Он намеревался переслать их в Англию. В тот же вечер они встретились с капитаном судна, на котором предполагалось отправить этот ценный груз. Предметы, среди которых были и довольно громоздкие, — например, инвалидное кресло императрицы, были описаны.
Летом 1919 года Гиббс помогал следователю Соколову в его расследовании убийства императорской семьи. Он вновь посещает Ипатьевский дом, шахты, где искали тела царственных страстотерпцев. В письме к своей тете Кейт Гиббс говорит о трогательной и печальной службе в память членов императорской семьи, которая состоялась 17 июля 1919 года, в день годовщины их гибели.
Гиббсу уже очень хотелось вернуться в Англию. Однако будущее его было неясно и тревожно. Временами он, должно быть, чувствовал себя как секретный агент, поскольку Дитерихс и Соколов доверили ему информацию, которую они оба считали опасной, и материальные доказательства, которые, как они полагали, представляли угрозу.
Соколов и Дитерихс еще раз встретились с Гиббсом в Чите на Рождество, 7 января 1920 года. Они сказали, что их жизнь в опасности, потому что они владеют сведениями об убийцах. Дитерихс принес с собой маленькую коробку, покрытую темно-сиреневой кожей, которая раньше принадлежала императрице. “Я хочу, чтобы вы взяли сейчас эту коробку с собой. В ней все их останки”, — сказал он Гиббсу.
Британская миссия отправилась в Харбин. Дитерихс вручил часть вещей главе миссии Лэмпсону, предполагая, что тот передаст их великому князю Николаю Николаевичу или генералу Деникину. Однако из Харбина Лэмпсон с частью сотрудников, среди которых был и Гиббс, был направлен в Пекин. Оттуда в феврале 1930 года Лэпсон сделал доклад в Лондон и попросил, чтобы материалы были приняты на хранение. В марте пришел отрицательный ответ. В это время Соколов и Дитерихс тоже находились в Пекине. Им удалось встретиться с французским генералом Янином и попросить у него помощи. Янин сказал, что “он считает исполнение той миссии, которую мы доверили ему, выполнением долга чести верному союзнику”. По некоторым сведениям, переданная генералу коробка до сих пор хранится в его семье.
Вскоре после этого Британская миссия в Сибири перестала существовать, и служба Гиббса закончилась. Казалось, теперь он может свободно вернуться в Англию, но его настроение изменилось. Он помнил, как болезненно Николай II воспринял британскую реакцию на свое отречение от престола, радость британского Парламента и поздравительную телеграмму Временному правительству. Родная страна Гиббса не предоставила убежища императорской семье. И он не хотел возвращаться туда.
Семь лет Гиббс провел в Харбине. В 1924 году он начал получать письма, в которых его спрашивали, известно ли ему о спасшихся членах царской семьи. Одна лондонская юридическая фирма попросила его опознать женщину на фотографии. Гиббс послал осторожный ответ: женщина имеет некоторое сходство с великой княжной Татианой, хотя глаза — наиболее запоминающаяеся часть лица Татианы — на фотографии были затемнены, а руки женщины казались слишком большими и широкими. Друзья и родственники Романовых начали забрасывать его статьями, в которых рассказывалось о якобы спасшихся от гибели великих княжнах, и требовали это прокомментировать, однако Гиббс предпочитал молчать.
Несмотря на свой возобновившийся в то время интерес к буддизму, Гиббс часто посещал русскую церковь, а среди его друзей были священники и прихожане, которые питали к нему особенное уважение, поскольку он был связан с царской семьей. Гиббс совершил паломничество в Пекин, где побывал у рак с мощами членов императорской семьи, захороненных там после того, как генерал Дитерихс, рискуя собственной жизнью, привез их из Сибири и доверил Русской православной миссии. Гробы были помещены в крипте кладбищенского храма, принадлежавшего миссии. Еще до визита Гиббса мощи великой княжны Елизаветы и инокини Варвары были перевезены в Иерусалим для захоронения в церкви святой Марии Магдалины, где преподобномученица Елизавета желала быть похоронена.
Совершив эту паломническую поездку в Пекин, Гиббс решает вернуться в Англию. Его семья встретила его так же радостно, как если бы он воскрес из мертвых.
В сентябре 1928 года он поступает на пастырский курс в Оксфорде и начинает внимательно изучать творения святых отцов. В то время в Англии шли дебаты об упрощении церковного языка, нанесшие авторитету Церкви серьезный ущерб. Гиббс понимает, что служить в Англиканской Церкви он не будет. Продолжая числиться в таможенном ведомстве, Гиббс в октябре 1929 года вынужден был вернуться в Харбин. Однако в середине сентября 1931 года начались военные действия между китайскими националистами и японской армией, базировавшейся в Мукдене. В 1932 году Япония захватила Маньчжурию, и Гиббс остался без работы.
По некоторым сведениям, один год он провел в японском буддистском монастыре, но это не избавило его от чувства разочарованности и духовной опустошенности.
Ему все чаще вспоминалась та духовная сила, которая помогала членам царской семьи сохранить мужество и достоинство посреди всех страшных испытаний, выпавших на их долю. Гиббс вспомнил поэтическую молитву, сочиненную графиней Гендриковой. Эту молитву семья часто читала вместе:
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленья,
Христос Спаситель, помоги.
Владыка мира, Бог вселенной,
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час.
И у преддверия могилы
Вдохни в уста твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
Гиббс был рядом с великой тайной, которую он только сейчас смог распознать. Он спешно едет в Харбин — чтобы стать православным. При крещении Гиббс принял имя Алексий — в честь царевича.
Духовным отцом Гиббса стал архиепископ Камчатский и Петропавловский Нестор. Это был миссионер, несший свет Евангелия язычникам-камчадалам. Он приехал в Харбин в 1921 году, спасаясь от красного террора. И здесь он тоже проявил свою энергию и опыт, организуя столовые для бедных, детские дома и больницы для эмигрантской общины.
Свои чувства Гиббс попытался выразить в одном из писем к сестре: это “почти как возвращение домой после долгого путешествия”.
В декабре 1935 года Гиббс принял монашество. В монашестве ему было дано имя Николай. В том же году он стал диаконом и затем священником. Все это время он обсуждал со своим наставником архиепископом Нестором возможность создания православного монастыря в Англии. Архиепископ благословил его отправиться на один год в Русскую православную миссию в Иерусалиме, чтобы получше узнать монашескую жизнь.
Иерусалимская Миссия была основана в конце XIX века для оказания помощи русским паломникам, в то время прибывавшим в Святую Землю большим потоком. После 1917 года поток паломников из России иссяк, но в Миссии оставались монахи и монахини. Здесь были захоронены останки великой княгини Елизаветы и инокини Варвары.
В 1937 году иеромонах Николай (Гиббс) возвращается в Англию. Однако основать там монашескую общину ему не удается. В 1938 году архиепископ Нестор, совершавший поездку по Европе, побывал в Лондоне. Он посвящает отца Николая в архимандриты и возлагает на него митру.
В 1941 году отца Николая приглашают в Оксфорд для организации там прихода. В этот университетский городок съехалось множество эмигрантов — переводчиков, журналистов, ученых. Службы проводились в старинном соборе, находившемся на территории одного из колледжей. После окончания войны студенты вернулись в колледж, и отец Николай начал поиски постоянного места для церкви. Он нашел три подходящих коттеджа и вложил в их покупку большую часть своих сбережений. В 1946 году в одном из этих зданий был освящен храм в честь святителя Николая Чудотворца.
Когда закончились хлопоты, связанные с ремонтом, отец Николай достал хранившуюся у него почти 30 лет удивительную коллекцию вещей, связанных с императорской семьей. Большинство этих вещей были с разрешения генерала Дитерихса взяты из дома Ипатьева в 1918 году.
На стенах храма он повесил иконы, некоторые из которых были подарены ему членами императорской семьи, а некоторые спасены им из Ипатьевского дома. В центре храма отец Николай повесил люстру в виде розовых лилий с металлическим зелеными листьями и веткой фиалок. Эта люстра раньше висела в спальне в Ипатьевском доме.
В алтаре отец Николай поставил ботинки, принадлежавшие Николаю II, которые он захватил из Тобольска в Екатеринбург, полагая, что они могут понадобиться Государю, но увидеть царя ему уже было не суждено.
И на каждой службе он поминал императора, императрицу, царевича и великих княжон.
Отец Николай надеялся основать музей, используя вещи, которые у него были, и затем привлечь других людей, хранивших память о царской семье, а также открыть в Лондоне Русский культурный центр. Но нехватка средств не позволила ему этого сделать.
Тем не менее, он переделал библиотечную комнату в миниатюрный музей. Здесь он поместил фотографии, которые он сделал в Царском Селе, Тобольске и Екатеринбурге; учебные тетради Марии и Анастасии; несколько листков меню из Тобольска с изображениями императорского креста; пенал, принадлежавший царевичу, и колокольчик, с которым он играл; медный герб с императорской яхты “Штандарт” и многие другие вещи, которые он сохранил.
В 1941 году, когда Гиббс приехал в Лондон, ему было уже 65 лет, и он нуждался в помощнике. Спустя несколько лет он так рассказывает о своем положении в письме баронессе Буксгевден: “Уже четыре года, как я пригласил сына столыпинского министра сельского хозяйства (Кривошеина) приехать ко мне со Святой горы Афон, где он провел 25 лет монахом после завершения обучения в Сорбонне... Отец Василий теперь ученый с достаточно высоким именем... На второй год его приезда я организовал все для его посвящения в священнический сан... Тогда он взял на себя все обязанности, связанные с храмом”.
В 1945 году отец Николай перешел в Московский Патриархат. И остался в болезненном одиночестве. В 1959 году Русский приходской совет принял решение переехать в основанный Николаем Зерновым Дом святого Василия и святой Макрины. Отец Василий (Кривошеин), который впоследствии стал архиепископом, также переехал. Отец Николай был глубоко обижен, считая, что это повлечет распад прихода.
Однако и в последние годы жизни отца Николая окружали друзья. За год до смерти отец Николай очень похудел и быстро терял силы. Но его лицо было поразительным... Очень розовые щеки, яркие голубые глаза и всклокоченная белоснежная борода, доходящая до середины груди. Он был интересным и остроумным собеседником, его ум был ясен. Он поражал своей простотой и практичностью одновременно. Несмотря на его сложную судьбу и необычную внешность, он был совершенным англичанином в своем практическом подходе к вещам и в своем чувстве юмора... В нем ощущался естественный авторитет, он был человеком, которым восхищаются и с которым не спорят.
Отец Николай умер 24 марта 1963 года в возрасте 87 лет и был похоронен на кладбище Хэдингтон в Оксфорде. Как рассказывали его друзья, навещавшие его в эти последние месяцы, он, несмотря на свою слабость, всегда улыбался.
После его смерти Дэвид Беатти с еще одним другом отца Николая зашли в его лондонскую квартиру, чтобы узнать, не угрожает ли архиву и вещам отца Николая опасность быть распроданными. Их заверили, что этого не случится, и пригласили в спальню отца Николая, где над кроватью висела икона — одна из тех, что когда-то были подарены ему императорской семьей. С течением лет ее краски потускнели и поблекли. Но за три дня до кончины отца Николая цвета постепенно начали обновляться и стали яркими, как прежде.
И это было словно подарком отцу Николаю от святых царственных мучеников, чтобы отблагодарить его за долгую и преданную службу, как во время их жизни, так и после их мученической кончины.
источник материала
