Архиепископ Могилёвский Георгий (Конисский)

Георгий Кониский, Архиепископ Белорусский и Член Святейшего Правительствующего Синода, родился 1717 года Ноября в 20-й день, в городе Нежине, от старинной дворянской фамилии, и при св. крещении наречен Григорием. Отроческие лета провел он в доме родителей своих, и получив от них первоначальные познания в науках, на одиннадцатом году от рождения отправлен был ими в Киевскую Академию. Здесь в продолжении пятнадцатилетнего курса учения, юный Кониский, при отличных дарованиях, острой памяти и прилежании неутомимом, оказал превосходные успехи в науках Богословских и Философских, в Красноречии и Стихотворстве, также в Истории и Физике. Кроме Латинского и Польского языков, которые оба в то время считались в Академическом круге почти природными, он изучился основательно языкам Греческому, Еврейскому и Немецкому у известного Филолога Симеона Тодорскаго, образовавшегося в Іенском Университете, под руководством славного Профессора Михаэлиса. Окончив учение с особенною похвалою, и снискав чрез то у Наставников своих общее к себе внимание, как по отличным познаниям, так я по качествам нравственным, Кониский, на двадцать седьмом году от рождения, решился вступить в иноческое звание, следуя в сем избрании назидательному примеру одного близкого родственника своего; и в 1744- году Августа II, пострижен в монахи, и наречен Георгием, по собственному выбору сего имени, в память того, что св. Победоносец Георгий почитаем был покровителем родины его.

В знак благодарности своей Академии за образование, Георгий, по вызову Начальства согласился посвятить дарования свои на пользу юных питомцев оной, и в следующем 1745 году определен учителем прямо в класс Поэзии. Наставляя учеников своих в правилах Стихотворства, и сам между тем, в часы досуга, упражнялся в сочинении стихов, как на Русско-Славянском языке, так на Латинском и Польском, и по тогдашнему Академическому обыкновению, для Майских прогулок (рекреаций) написал несколько Драм духовного содержания.

Однако в скором времени открылось для деятельности его поприще обширнее. Митрополит Тимофей Щербатский, заботясь о лучшем устройстве Академии, в 1747 году перевел Георгия на Философскую кафедру, возложив на него вместе с тем и должность Академии Префекта. В сем новом звании служил он около пяти лет, с отменною похвалою и пользою для воспитанников, занимаясь притом и проповедованием слова Божия. Особенным характером методы его в преподавании Философии было то, что он изъясняя слушателям своим истины разума, подкреплял оные весьма прилично мнениями св. Отцов Церкви, чтобы надежнее предохранить юных, неопытных мыслителей от лжеумствований, суетных и опасных.

После того, в Августе 1751 года, по избранию и утверждению Преосвященного Митрополита Тимофея, поручены были Георгию должности Ректора Академии и Профессора Богословия, которые исправлял он также пять лет, будучи притом (с 1752; года, и Архимандритом Киевобратскаго училищного монастыря. Bо время управления его; как замечает Сочинитель Описания Киевской Иерархии, учрежден в Академии лучший порядок в преподавании наук, сообразно данной для того Митрополитом письменной Инструкции, и библиотека Академическая умножилась значительным числом книг.

Но Промысл Божий вел Георгия к новым, важнейшим подвигам служения.

Когда смертью Епископа Иеронима Волчанского, осиротела Белорусская Паства; то по единогласному избранию духовных и светских чинов православной Веры, и с утверждения Святейшего Синода, тогда же был назначен Георгий в сие достоинство, как природный дворянин, муж ученый, и жития честного.

Между тем Пилотский Униатский Митрополит Флориан Гребницкий, по застаревшей, так сказать, вместе с летами, в душе его вражде к православным, следуя примеру одного из предшественников своих (Иосафата Кунцевича), вскоре после кончины Белорусского Архипастыря замыслил присвоить себе сию Епархию и обратить ее в Унию. С сими злонамеренными видами обратился он к председательству Великанского кабинета, Папа Венедикт XIV охотно внял наветам Гребницкого, и нескромною буллою к Польскому Коронному Канцлеру Графу Малаховскому, сильно домогался, чтобы воспрепятствовать определению вновь православного Архиерея на Могилевскую святительскую кафедру: ибо в ней одной только оставалось еще древнее благочестие, в борьбе с преобладанием папизма. «Никакое дело не может быть достойнее имени и высокого сана твоего» —писал Папа к Польскому Канцлеру— «как-то, чтобы ходатайством и заступлением твоим, Могилевская кафедра, лишавшаяся «схизмастическаго» Пастыря своего, возвращена, была в недра кафолической церкви, под власть и «управление Полотского Архиепископа. Ныне предстоит тебе благовременный к тому случай. Покажи же ревность свою по вере, и содействуй, да «не будет поставлен новый Епископ на оную «кафедру, но паче да изгонится навсегда, яко насильник. Не взирай ни на какие препятствия, и усердно постищися совершить дело сие, к радости и славе Церкви». Столь насильственным мерам Римского Первосвященника, как в прежнее время, так и при настоящем случае, весьма много содействовали, в Варшаве, Папский Нунций и Польские вельможи, тайными убеждениями, и грозными воззваниями. Не смотря, однако ни на домогательства, Папы и Полотского Архиепископа, ни на происки пособников их, но соблюдая самую точную справедливость, и держась примеров прежних, Король Август III, 1755 г. Мая 23, пожаловал Георгию привилегию или подтвердительную грамоту на Белорусскую Епископию, со всеми издавна принадлежащими к ней отчинами и угодьями. Замечательно, что сия привилегия дана еще прежде, нежели посвящен был он в сан святительский. И это, без сомнения могло служить знаком особенного благоволения к нему Короля.

В следствие сего, Георгий в 20 день Августа 1755, года, по указу Святейшего Синода, посвящен во сан Епископа, в Киеве, в храме св. Софии, Митрополитом Тимофеем, вместе с Епископами, Переяславским Иоанном и Черниговским Ираклием. Приемля святительский жезл, он конечно не мог не предвидеть, сколь великие труды, опасности, гонения предстояли ему на новом поприще, в крае чуждом, особенно от врагов Православия, сильных числом, могуществом, ожесточением. Казалось, печальный жребий предшественников его мог поколебать самого неустрашимого мужа: но Георгий, будучи одарен проницательным умом, отважностью духа, характером решительным и осторожным, ревнуя по Вере, и уповая твердо на всесильный Промысл, защищающий правоту, смело вступил на подвиг служения воинствовавшей Белорусской Церкви.

В то время Православная Церковь Белорусская, под владычеством Короля Польского и речи Посполитой, находилась в самом жалком состоянии.

Хотя новоизбранный Король Август III, на Сейме коронации своей (1734 года Января 17), по примеру предшественников подтвердил торжественною присягою охранять не только Римско-Католические, но и Православные церкви, во всей целости прав их и неприкосновенности достояния: но, не смотря ни на святость сей клятвы, ни на священную власть Венценосца, Римское и Униатское духовенство, опираясь на силу и своевольство гордых магнатов, Польских и Литовских, не преставало утеснять православных подданных королевства до последней крайности. Несколько тысяч благочестивых жителей Белоруссии, разных сословий, то прельщениями, то насилием и даже мучениями принуждены были принять Унию. Вместе с ними, более двух сот приходских церквей и пять монастырей православных перешли во власть Полотского Архиепископа. Запрещено было ветхие храмы возобновлять, и на местах, сгоревших строить новые. А чтобы сильнее поколебать, или совсем истребить благочестивую Веру в областях, как самого Королевства, так и Великого Княжества Литовского, гонители Православия успели исходатайствовать у Короля строжайший универсал или указ, которым воспрещено было на упразднившиеся места поставлять вновь священников, без особенного на то соизволения самого Короля. Таким образом явно стеснялись власть и права православных Архиереев в выборе лиц, духовного сана достойных. И гонители, преграждая желающим священства всякий путь к оному, тем самым давали своим единомышленникам верное средство к присвоению и прочих церквей, и приходов, остававшихся в православии в немногом уже числе. Сколь ни жестока была сия новая, неизвестная дотоле мера, но, по-видимому она имела всю силу закона. И потому-то владельцы—Католики, в отчинах которых находились благочестивые церкви, желая скорее и навсегда присоединить оные к Унии, по смерти или выбытии православных священников, давали одобрительные для посвящения свидетельства (prezenta) тем только искателям священства akolitam т. е. (ставленникам), которые соглашались, по слабости или принуждению, изменив вере благочестивых предков своих, быть Униатами; и в таком случае принимали уже рукоположение от Полотского Униатского Архиерея. Впрочем, по своеволию владельцев, весьма часто случалось, что православные пастыри, коих твердости в вере поколебать они не могли, без всякой вины или по каким-либо наветам, изгоняемы были из приходов и домов своих, лишенные всего имущества, и принуждены были скитаться с семействами, без крова и пропитания. Никто не смел даже, из жалости, дать им приюта, чтоб не навлечь на себя подозрений, ненависти или мщения. К большему поруганию святой Вере, самые жиды, приобретая золотом у помещиков права арендаторов или державцев имений, под сенью их власти, дерзали на неслыханные обиды и поношения, не только гонимым служителям церкви, но и святым храмам. Были случаи, что жиды безнаказанно присваивали церковную утварь, земли, угодья; заключали священников в оковы, как преступников; клеветали на них пред Правительством, как на мятежников; опорочивали чистоту их жизни. Сии гонения на православное духовенство весьма трогательно изображает Преосвященный Георгий в одном слове своем: «Молчу—говорит он - о Пастырях бедных, священстве нашем. Сколь многие из них изгнаны из домов, сколь многие в тюрьмах, в ямах глубоких, в псарнях вместе со псами заперты были, гладом и жаждою моримы, сеном кормлены; сколь многие биты и изувечены, а некоторые и до смерти убиты! »

Но что еще говорить об утеснении бедных пастырей православных, когда и самые Архипастыри Белорусские таким же и горшим утеснениям подвергались? Умалчивая о первых святителях Белоруссии, скажем здесь несколько слов о ближайших предшественниках Георгиевых. Ещё при Епископе Феодосии (1672 Мстиславский подстолий Ян Лядинский, пользуясь отсутствием его из епархии, коварным образом отторгнул Мстиславскую архиерейскую отчину в Лесниках и Сколах. Преемник его, нареченный Епископ Климент Тризна, почти девять лет носивший сие титло (1678—1687 г. ), но непосвященный в святительский сан, во все это время был только отдаленным зрителем бедствий паствы своей от наветов Полотского униатского митрополита Киприяна Жоховскаго и Суфрагана его, Митрофана, именовавшегося архиепископом Смоленским, которые совокупными силами домогались присвоить себе и архейские маетности, и православные церкви с достоянием их, Серапион Полховский происками Полотского архиепископа Белозора, также папского нунция и Могилевских Иезуитов, лишен был данной ему привилегии на Епископию и едва сильным заступлением Двора Российского снова мог получить ее. Преемник его Силверст, происходивший из Фамилии князей Четвертинских много вытерпел гонений и от Поляков, и от Шведов, изнывая от скорби и печали, особенно во время тогдашних военных смут, разоривших в конец всю страну. К довершению сих зол, Могилевские Кармелиты разными происками успели завладеть принадлежащею к Архиерейской кафедре землею, при загородном доме, в Печерске. Во время посещения им Епархии, буйные шляхтичи Оршанские, не уважая ни святительского сана, ни старческого лица, несколько раз нападали на него на дороге, поносили, ограбляли, грозили смертью, и держали под стражею, среди обнаженных мечей. Арсений верно не имел ни королевской привилегии, ни убежища в Могилеве, и принужден был спасать жизнь свою в чужой отдаленной епархии. Иосиф Волчанский семь лет провел в беспрестанных скорбях, видя несчастную паству свою расхищаемую со всех сторон. «Скоро— так доносил он Святейшему Синоду—скоро весь остаток моей епархий отойдет на Унию: тогда и Епископа Православного не к чему будет в ней содержать». В след затем, преосвященный Иосиф в письме своем к Синодальному Члену, Новгородскому Митрополиту Амвросию Юшкевичу, трогательно убеждал его о представительстве за гонимых: «Можно и нам сказать оное Евангельское слово: буря велика сниде в море; волны вливаются в корабль, яко погружатися ему; погибаем.... Папа во всех государствах духовную юрисдикцию свою вельми распростер: для чего же Святейший Синод, по крайней мере, в сей порубежной епархии не может оной распространить?». Иероним предшественник Георгия, едва не был убит, близ самого Могилева, злодеем, слугою пана Зенкевича.

Не менее жестокие притеснения претерпевал и православный народ в Литве и Белоруссии. Хотя жители сего края, в следствие присоединения их к державе Польской, по силе конституции 1569 года, долженствовали пользоваться всеми правами равных и свободных подданных. Но сии древние, священные права давно уже были попраны; и состояние их, по единому различию веры, соделалось самым плачевным. Вот в каких разительных чертах представляет оное Преосвященный Георгий: «Дворянству—говорит он—прегражден вход к чинам и достоинствам; жалуемых за службу отчин недостойными осуждены. Граждане из уряду гражданского выключены; излишними податями и другими тягостями неравно обременены; за тем все обще до последней нищеты пришли. Духовные, властью и силою мирскою укрепляясь, гонят православный народ как овец неимущих пастыря, или до костелов, или до униатских церквей, гонят не точию из домов, но из самих церквей наших. И если поселяне или граждане слушать их учения, и от веры своей отступить не хотят; тут они чинят ужасные угрожения и страхования: ставят виселицы, вкапывают столбы, возгнещают костры; розги, тервия и другие мучительные орудия представляют. Многие разорение домов и побои мучительные, другие самую смерть претерпели и проч.

В столь тяжких обстоятельствах великодушные Монархи Российские не преставали ходатайствовать за единоверных. Еще Петр Великий, Екатерина Первая, Анна Иоанновна, чрез Послов и Министров своих, сильно домогались у Королей Польских и Речи Посполитой, чтобы доставить им успокоение, с возвращением прежних прав и преимуществ. Императрица Елизавета Петровна повелела посланнику своему при Варшавском дворе, Графу Кейзерлингу, собрать все прежние сведения и наставления о сем предмете, и по оным, именем Ея, крепко стараться у Короля и Рады его, о полном удовлетворении обидимых. «Все насильства и утеснения в вере—так писала Императрица - тем чувствительнее сердцу Ея Величества, что оные делаются людям одной с Нею Веры, и при том для того, чтобы утеснять самую веру сию: следовательно, все то, что делается там ко вреду благочестивых, в тоже время, и до Нее касается, а потому она за сих людей стоять обязана, по самому святому долгу веры. »

Сколь ни сильны и справедливы были сии требования, однако и ходатайство Российских Министров, и самые повеления Королевские оставались, так сказать, безгласными. Правда, Август, исполняя желание Высокой Союзницы своей, особою грамотою, на имя Виленского Бискупа Зеновича, повелел: «не делать не-унитам никаких препятствий в отправлении веры, по дозволенным им на то правам»: но и сам Бискуп сей, и подвластное ему духовенство продолжали поступать вопреки тому, как замечают «по тайной заповеди Папы». Сей гордый Бискуп, не имея в душе ни искры Христианской любви к ближним, и не уважая повелений Государя своего, осмелился сам собою постановить, чтобы Начальства, духовные и светские, отнюдь не допускали в Белоруссии строить вновь православные храмы, ни возобновлять ветхих. И хотя Литовский Канцлер Князь Чарторыжский писал к нему в сильных выражениях «что Король непременно желает, чтобы прекращены были гонения на православных». Но он, в ответе своем Канцлеру, осмелился даже сказать, что «с уничтожением сего запрещения должно удержаться, до тех пор, пока Речь Посполитая рассмотрит дело сие на Сейме, и определит законом новые меры.» Таким образом гонения за Веру не только продолжались, но сделались общими почти во всех местах Королевства. По новым жалобам и по новым предательствам Российского Посланника Гросса, положено было (1753 года) для разбора всех жалоб, учредить особую Комиссию, в которой присутствовали бы члены и со стороны диссидентов. Однако судилище сие не восприяло никакого действия, по той причине, что определенные в оное Польским Правительством комиссары, под разными предлогами, отреклись от сего назначения.

Среди столь очевидных опасностей, столь горестных смятений, Георгий принял управление Белорусскою Епархиею. Вступление свое ознаменовал он мудрыми пастырскими распоряжениями. К крайнему соболезнованию сердца, нашел он большую часть духовных на весьма низкой степени просвещения: ибо враги Православия, как он сам сказал в одном Слове своем, «лишив их свободы совести, отняли у них и свет учения». Зная, что просвещение Духовенства должно предшествовать просвещению народному, и что училища духовные всегда были верною подпорою Церкви, Георгий обратил все внимание свое первоначально на устройство в Могилеве Семинарии с низшими школами. В 1757 году положив основание оной, по причине недостатка в учителях, открыл он сперва одни только низшие классы, и вместе с тем, успел испросить от Российского Правительства, в пособие к содержанию, как наставников, так и бедных питомцев, ежегодное жалованье по 400 рублей, каковое по Высочайшему указу 1758 года Марта 16, и производимо было, до того самого времени, когда настоящая Семинария устроилась.

Заботясь доставить образование духовным юношам и приготовить их к достойному служению Церкви, Преосвященный не менее заботился и о том, чтобы самих Служителей Православной Веры наставлять, подкреплять, охранять в правах их и обязанностях. Посему положив основание училищам, в то же время он устроил и типографию при Архиерейском доме; своем, и на сие полезное заведение, в последствии времени, испросил от Короля Станислава Августа подтвердительную грамоту, которая и пожалована была ему 1768 года Апреля 18, с некоторыми ограничениями. В собственной типографии Георгий напечатал сперва Катехизис или Сокращенное Христианское учение знаменитого Иерарха нашего Феофана Прокоповича, со многими своими дополнениями; и книжку сию тогда же разослал во все православные церкви Епархии своей, при окружной грамоте. В сем пастырском наставлении он весьма трогательно убеждает духовенство поучать народ истинам Веры Христианской, и по вере вести жизнь богоугодную. «Знайте добре, о возлюбленные—так взывает к ним Преосвященный, —что и вы есть стражи дому Израилева, т. е. Церкви Христовой. Аще убо не накажете грешников, да исправятся от пути своего; то грешники погибнут в беззаконии своем, а крови их от рук ваших Бог взыщет. Знайте, что поучать народ есть первейшее и главное дело пастырское: без научения бо не будет Веры, по написанному: Како уверуют, ею же не услышаша? Како же услышат без проповедающаго? А без Веры, самые тайнодействия и священнослужения наши ничтоже пользуют. А наипаче из памяти не выпускайте того правила, которое Апостол Павел, хотя до третияго небесе восхищен был, сам на себе налагает глаголя: «Горе мне, аще не благовествую! Говорите также и вы всяк до себе, и по всякий час, со Апостолом: горе, горе и мне, аще не благовествую! Притом же не токмо учити, но и делами учение свое показывать долженствуете. Тако бо и Христос, Спаситель наш, начат творити же и учити. Се на ваших, о братия, руках лежит то сокровище, которое Христос не мог дешевле купить только ценою крови Своей!» и проч..

С другой стороны, как бдительный страж Христовой Церкви, Преосвященный старался всеми мерами охранить достояние церковное, которое время от времени, более и более расхищаемо было врагами и корыстолюбивыми гонителями Православия. Георгий по многим опытам знал, что Католики и Униаты, отторгая благочестивые церкви, считали первым правилом, пользуясь общею тревогою, захватить в свои руки письменные документы на угодия церковные, без которых гонимым не возможно было и помышлять о возвращении отнятого. По сим важным причинам, также и потому, что многие производились уже дела, по жалобам об отнятых церковных имуществах, устроил он при Архиерейской кафедре особый архив, и в оный собрал значительное число разных старинных актов, в подлинниках и в списках. Таким образом не только сбережены они от конечного расхищения и потери, но в последствии времени, составили любопытные материалы для Истории Белорусского края.

Между тем, как Преосвященный прилагал столь усильные попечения об устроении и охранении Паствы своей, враги Православной Веры втайне приготовляли новые козни и гонения. В 1757 году (Июня 13) Минский Кастелян Юдицкий, в местечке Лоеве, с помощью жолнеров отняв благочестивую церковь, ввел в оную Униатского священника; а православных прихожан, под предлогом ослушания, томил три недели в своем замке, в оковах, доколе принудил изменить вере предков. В то же почти время, в воеводстве Полотском, Лепельского уезда в местечке Уле, явился лжеапостол, миссионер Овлочинский, Ксёндз ордена Доминиканского. Он и собратья его, будучи не в состоянии склонить лестью православных Ульских жителей к вероотступлению, при помощи буйных шляхтичей и жолнеров, с наглостью, как разбойники, отняли у них Преображенскую церковь, и дыша мщением, производили над бессильными неслыханные жестокости и поругания; заставляли их носить на себе огромные кресты, с венцами на голове и веревками на шее, и угрожали розгами, виселицами, кострами. Во многих местах, вблизи благочестивых храмов, построены были Униатские, к которым гнали, как бессловесных, православных людей; и затем оставляя в запустении прежние церкви, и прихожан и все достояние их присоединяли к своим. От имени Виленского Бискупа, везде строго было воспрещено вновь строить, или возобновлять ветхие храмы. Униатские священники, Католические патеры исторгали младенцев, отроков из объятий православных родителей, и насильно крестили их по своему обряду. Не дозволяли совершать браков по обрядам нашей Церкви, или новобрачных, снова обвенчавши, считали уже своими овцами. Даже мёртвые тела благочестивых Христиан предаваемы были поруганию. Плачевные сии события какою тяжкою скорбью преисполнили сердце доброго Архипастыря! Надлежало прибегнуть к заступлению могущественного, единоверного Двора Российского. Георгий описал все сии происшествия в донесениях своих Святейшему Синоду. По ходатайству его, тогда же велено находившемуся в Варшаве Посланнику Гроссу, домогаться у Короля и Министров его законного удовлетворения. Совместно с сею мерою, для скорейшего в деле успеха, и чтобы положить конец беспрестанным жалобам невинно гонимых за веру, Российское Правительство, основываясь на мирном трактате, заключенном с Польшей в 1686 году, вошло и в непосредственное объяснение с Советником Польского в С. Петербурге посольства Прассе, и особою Нотою, от 4 Августа 1758 года, именем Императрицы Елизаветы, убедительно требовало представить Королю, чтобы по силе и содержанию оного трактата и других привилегий, непременно прекращены были такие нестерпимые обиды и гонения православных монастырей, церквей и обывателей; чтобы разрешено было им вновь строить и возобновлять храмы свои, не смотря на самоуправное запрещение в том Бискупа Виленского, и чтобы они без всякого стеснения совести, в прежней свободе и совершенном покое были оставлены. «Если однажды—сказано в заключении ноты—будут посланы о сем в подлежащие места крепкие Королевские повеления: чрез то, конечно, про дерзости самовольных людей прекратятся. »

Но справедливое ходатайство сие осталось безуспешным, как и все прежние. Не преставали насилия и обиды гонителей, не умолкали жалобы и сетования гонимых. Между тем Преосвященный, не взирая на окружающие его опасности, предпринял посетить некоторые Православные церкви Епархии своей, дабы, как сам он пишет в донесении Св. Синоду, «не показать себя, не только пред бедными, гонимыми паствы своей людьми, но и пред самыми нападателями, наемником, видящим волка грядуща, и бегающим.» И так положась на Промысл Божий, в начале Июня 1759 года отправился он в Оршу. В это время находился там, с миссионерами, Доминиканец Овлочинский, прославившийся ненавистью к благочестивым и жестокими поступками с ними в Уле. Сей лжемиссионер, уведав о прибытии Георгия, замыслил принести Святителя в жертву своему изуверству. При самом везде Преосвященного из Кутеинскаго монастыря в город, толпы миссионеров, шляхтичей и жолнеров сопровождали его насмешками, неистовыми криками и ругательствами; запретили звонить в колокола, и разогнали городские цехи, вышедшие к нему на встречу с хоругвями. Сего мало. Во время самого богослужения, когда Георгий начал говорить народу поучение, ворвались они в церковь, и не уважая ни святыни, ни Святителя, неистовствовали в самом храме Божием. С оружием в руках, и в шапках, бегали, кричали, поносили Архиерея, били народ, и, выгнав из церкви, преследовали с камнями, пистолетами и обнаженными саблями до самого монастыря. Преосвященный едва успел найти убежище в стенам обители. Но разорённые окружили и монастырь, в намерении непременно тут убить его. Чтобы спастись от ярости гонителей и неминуемой, страдальческой смерти, приказал он положить себя в крестьянскую телегу, и, прикрыв навозом, вывезти из монастыря. Провидение, охраняющее пути праведника, сокрыло его от лютых убийц. Таким образом принужден был он отложить дальнейшее обозрение церквей.

Георгий, с жалобою, паки обратился к Св. Синоду, и просил Высочайшего охранения и защиты, как себе, так и утесненной пастве своей. В следствие того, Императрица двумя рескриптами, 10 Августа и 22 Октября 1759 года, повелела Посланнику Своему, бывшему в Варшаве, Воейкову, в добавление к прежним представлениям, довести до сведения Королю и Раде его и о сих новых, наглых обидах, и требовать скорейшего прекращения беспорядков. Притом поставлено ему в непременную обязанность, исходатайствовать у Польского Правительства особенную генеральную привилегию, для успокоения гонимых диссидентов. Но все усилия Российского Посланника, как и прежних предместников его, оставались тщетными. И хотя Литовский Канцлер Князь Чарторыжский письменно уверял Воейкова, что он, с своей стороны, прилагает всемерное старание о прекращении сих обид, и впредь также будет тому содействовать: Однако сии уверения нимало не укротили и гонителей, нимало не утешили и гонимых.

В следующем 1760 году Преосвященный получил новые прискорбные вести об отторжении некоторых церквей и приходов к Унии. В воеводстве Мстиславском миссионер, Иезуит Снарский, а в городе Невле пробощ (praepositus) Сутоцкий, соблазнами и насилиями отторгнули к Римскому и Униатскому исповеданию, не только многие семейства, но и целые селения Православных. Вельможная супруга пана Сапеги, воеводы Мстиславскаго, в отчинном своем местечке Дубровне православную церковь, со всем достоянием ее и прихожанами, насильно отдала обратившемуся в Униатство попу Корзуну, не смотря на то, что жители благочестивые, не желая изменять православию, и чтобы оставаться в покое от притязаний вероломца, дали ему окупа сто талеров. В след за тем, ревностная католичка сия и в местечке Лядах построив нарочно Униатскую церковь, велела из всех приписных к тамошнему православному храму селений, людей благочестивых гнать в новую церковь.

А в 1761 году в местечке Костюковичах, близ Мстиславля, Минский староста пан Ивановский, вступив во владение сим имением, продал Православную церковь за 200 ефимков Униату. Ибо когда бывший там Протопоп Василий Проскурка, по убожеству своему, а более по силе фундуша, пожалованного ему прежним владельцем, отказался заплатить Ивановскому назначенную сумму, а принять Унию решительно отрекся; то он, ограбив его и изгнав с семейством из дома, отправил к Полотскому Митрополиту Униатского поповича Бруевича, почти безграмотного, для посвящения. Между тем заметив, что православные, подданные его, следуя примеру пастыря своего, остаются непреклонными к вероизменению, решился на новое насилие. Пригласил миссионеров, созвал шляхтичей и жолнеров, с пушкою, и вооруженною рукою отдал и церковь, и прихожан во власть Униатского попа (21 Февраля). Сии последние, коих было до 300 дворов, чтобы откупиться от такого насилия, изъявили готовность взнести Ивановскому от каждого двора по ефимку: но сие пожертвование было отринуто. Тогда лишенные последней надежды, с горестью в душе, с воплями и рыданиями, бежали они на кладбище, и обнимая хладные могилы сродников своих, с жалостью вопияли: «блаженны вы «умершие во благочестии. »

Какою новою, тяжкою скорбью стеснилось тогда сердце Георгиево. Он поспешил донести Св. Синоду о сих печальных происшествиях, и, ходатайствуя за утесненных, добавлял, с жалобою, что случившееся в Костюковичах насилие поразило страхом многих, и что некоторые из пресвитеров паствы его, то устрашаемые угрозами, то прельщаемые коварствами, «малодушные и малосоветстные,» готовы сделаться вероотступниками.

Но в то почти время, когда Преосвященный взывал о заступлении гонимых, поражен был он новою и ближайшею к сердцу скорбью.

Еще в 1759 году определен был в Могилев плебаном некто Михаил Зеновичь. Вероятно, он был родственник Виленского Бискупа, носившего сию Фамилию, известного недоброжелательством к православным: ибо слишком дерзкие поступки сего рядового, и притом юного плебана, которыми ознаменовал он пребывание свое в Могилеве, иначе и не могут быть объяснены, как особенным для него покровительством власти высшей. Но как бы то ни было, Зенович, с самого прибытия своего на плебанию, показал себя ревностнейшим гонителем Православной Веры, для того, как он сам говорил, чтоб скорее получить Бискупскую иифулу (митру). Он в «бездельных» проповедях своих публично злословил Православную Веру, православных пастырей и исповедников, и, казалось, одним мановением хотел преобразовать всех жителей в Католиков и Униатов. В 1761 году во время Доминиканской миссии, Зенович приказал из окрестных селений сгонять православных людей в костелы, заставлял исповедаться у миссионеров, и непослушных наказывал розгами, заключал в темницу. Во время этой миссии, принуждая к вероотступлению одну девицу, о которой известно было, что она урождена и воспитана из детства в Вере Православной, так ожесточен, был ее непреклонностью, что приказал терзать тело ее шиповными прутьями, и жечь горячим железом, от каковых мучений она едва могла спастись бегством в Борколабовский девичий монастырь, где сердобольные инокини вынимали кости из истерзанного тела страдалицы. Другую, женщину замужнюю, Феодору Марковскую, жену отставного Русского солдата, служившего при Могилевском Магистрате, по непреклонности ее к Унии, он держал, более полгода, в городской темнице, с грудным младенцем, где он и скончался; а мужа ее, умолявшего об освобождении жены своей, засек плетьми до смерти. Когда же она, забыв и страдания свои, и сердечные потери, чтоб устоять только в Православной Вере, с геройским самоотвержением объявила готовность идти даже в огонь; то свирепый плебан приказал зажечь костер, и на нем жечь руку ее, пока вся она от пламени почернела и покрылась гнойными струпами. После таких жестокостей, он простер дерзость свою гораздо далее. В самое короткое время успел отторгнуть к Унии несколько Православных церквей: в Кричеве (Ильинскую), в Палыковичахь, и в погосте Кашине. В Могилеве, близ самой кафедры Архиерейской, по тайному сговору с Полотским Архиепископом Иасоном юношей Смогоржевским, построил Униатскую церковь, и при ней учредил свою Консисторию, хотя в целом городе вовсе не было ни духовенства, ни мирян, содержавших Унию, кроме нескольких, ««принужденных к тому, его же жестокостями.» Сего не было еще довольно для него. Изверг жаждал крови. Он искал умертвить Георгия. И так согласясь с Иезуитами, вместе с Префектом их Бадовским, предводительствуя толпою воспитанников, с ружьями, саблями, камнями, дубинами, напал он, ночью, на Архиерейский дом и Семинарию. С бешенством, разломав ворота, они бегали, кричали, стреляли, били стекла, переранили несколько учеников, монахов, служителей. Никто не знал, где скрыться, или куда бежать. Преосвященный принужден был искать спасения от наглецов в низких, сырых подвалах своего дома.

В следствие донесения Георгия о сих наглостях Святейшему Синоду, Императрица рескриптом своим к Посланнику Воейкову, от 26 Января 1761 года, повелела представить жалобу Королю и Министрам его, и требовать, чтобы для успокоения, как Могилёвского Епископа, так и жителей, беспокойный плебан Зенович был отрешен и удален из города. Но не видно, чтоб со стороны Польского правительства эта мера была исполнена!

В тоже самое время и в других городах Белоруссии происходили такие и подобные притеснения, особливо от миссионеров. Доминиканец Овлочинский, подкрепляемый властями духовными и мирскими, безбоязненно бродил, с собратьями своими из города в город, из одного местечка в другое, и то прельщениями, то угрозами преклонял к Унии, не только простодушный народ, но и пастырей православных. Бессовестный, он в душе своей смеялся над прямодушием новопрельщенных, и уверяя их, будто они, оставив веру предков своих, освободились, подобно Израильтянам, от тяжкой Египетской неволи, неожиданно рассыпал с кафедры народу баранки, и притом проповедовал, что Бог чудесно ниспосылает ему хлеб небесный. Это происходило в местечке Уле. Но там, где не мог он успевать лестью или обманом, употреблял жестокости и насилия. Так в местечке Шклове непреклонных к Унии граждан запирал в костеле, сажал в темницу, томил голодом, грозил лишением имущества, жизни. В Полотске созвал он на проповедь свою, не только униатов, но и благочестивых людей, и представляя лице Судию мира, разделил их; поставил первых одесную, а последних ошуюю, называя одних «овцами», других «козлищами», и тех послал в вечное блаженство, а сих в муку вечную. Сии миссии казались столь смешными, что благомыслящие владельцы—католики не допускали на оные православных крестьян своих. Пилотский Униатский Архиепископ и тамошние Иезуиты, быв сами единомышленниками миссионеров, возбранили то и своим подданным. Но другие, обязанные тайною клятвою пред Римскою пропагандою, мучили бедных крестьян, чтоб сделать их униатами, изгоняли из домов, с семействами, в наготе и нищете. Наконец лжемиссионер Овлочинский простер дерзость свою до того, что публично пред народом, поносил и проклинал Православную Веру и Св. Чудотворцев Российских, злословил Архиереев и самую Императрицу.

Важность сих происшествий требовала конечно и важнейших мер: ибо дерзость миссионеров, особенно Овлочинскаго, уже не имела пределов. По донесению о том Георгия, Императрица Елизавета двумя рескриптами 15 Февраля и 23 Октября 1761 года, велела Посланнику Воейкову домогаться у Польского Двора, чтобы такие наглости над православными неотменно были прекращены, а Овлочинский наказан за дерзкие речи и поступки. Посланник в сильных выражениях представил Августу и Раде Его, что «обиды, производимые с явным «нарушением мирного трактата и самих Королевских привилегий, дарованных благочестивым подданным Польши, становятся не токмо бесславными, «но уже и нестерпимыми». Не смотря, однако на справедливость сих представлений, Королевская Рада, по-видимому, ничего не предпринимала ни к прекращению гонений, ни к обузданию дерзких хулителей. Коронный Канцлер, Граф Малоховский, отвечал между прочим Посланнику, что он сделает сношение с Папским Нунцием, чтобы он, с своей стороны, подтвердил миссионерам быть «умеренными и благопристойными»: и только.

Император Петр III, при самом вступлении на Престол, слыша непрестанные жалобы благочестивых, присылаемые из Польских областей, и приемля участие в тяжком и печальном их жребии, также писал (17 Марта 1762 года) в Варшаву, к Резиденту своему Ржичевскому: «Надлежит вам «всегда, и где потребно, усугублять все старания о единоверных с нами, дабы они при своих привилегиях сохранены были. Ибо вам известно, что и они сами, и их монастыри и церкви, в крайнем утеснении находятся. И хотя за них и у самого Короля, и у Министров его многие домогательства чинимы были: но и доныне никакого в том поправления не последовало. Да и надежды к тому не видно, когда Поляки, по самовольству своему, не слушая ни Короля, ни Правительства, поступают, как хотят. Следовательно, нам не остается иного способа, как против таких самовольных и нам недоброжелательных, употребить со временем такие меры, что им могут быть тягостными сем имеете вы, кому надлежит, внушать».

Но Провидение предоставило Великой Екатерине совершить великое, спасительное дело освобождения единоверных, гонимых в Польской державе, и положить конец страданиям их. Когда Императрица отправилась в первопрестольную Москву для совершения коронования, Георгий предстал (29 Сентября 1762 года) пред трон Российской Монархини, и в трогательной речи изобразил все бедствия Паствы своей, и моля Государыню о защищении, как бы пророческим духом предвещал приближающуюся отраду и избавление. «Сквозь слезы утешаемся» —так вещал он со слезами— «и в горести души торжествуем, и в последнем утеснении. Надежда избавления нашего веселит нас: «или бо не можеши сего нам сотворити, или не соблаговолиши? Могла в немощи, можешь в силе. Молим Ваше Императорское Величество, не посрами нас, Надежда наша, в чаянии нашем; спаси нас десницею Твоею» и пр.

Действительно, Государыня Императрица Екатерина милостиво вняв жалобам Святителя, столь ревнующего по Вере, и Сама одушевляемая тою же благочестивою ревностью, твердо решилась принять гонимых под защиту свою (как ниже увидим).

Между тем Св. Синод, желая, может быть, доставить Георгию успокоение и безопасность от непрестанных, наглых преследований в Белорусском крае, предполагал перевести его на Архиерейскую кафедру в державе Российской. Скоро открылся к тому и случай. По кончине Псковского Епископа Гедеона Криновского (в Июне 1763 года), Синод избрал двух кандидатов, на его место, Георгия и Симона. Императрица, однако не утвердила сего доклада, сказав между прочим: Георгий нужен в Польше;». И так ему еще предлежало бороться с гонителями своими.

В начале 1764 года Польские и Литовские диссиденты, желая положить конец страданиям своим за Веру, отправили к Императрице Екатерине Алексеевне, в С. Петербург, депутатов, с испрошением Высочайшего Ея покровительства и защиты. Монархиня, милостиво снисходя на оное, повелела объявить делегатам (19 Апреля), что «Ея Величество с сожалением приемлет известия о тяжких утеснениях их, и усердно желает, чтобы как права, так и самое благосостояние патриотов веры Греческой, сохранены были в ненарушимой силе. По сему Она, чрез Министров своих, будет стараться, дабы права диссидентов паки приведены были в такое существо, какое по справедливости и по законам Государства иметь должны, и чтобы они впредь от насилий духовенства Римского могли быть безопасными». Действительно, исполняя священное Царское слово, Государыня повелела находившимся тогда при Варшавском дворе Министрам, Графу Герману Кейзерлингу и Князю Репнину, употребить сильное предстательство о том Она твердо уверена была в успехе дела сего, как по самой правоте оного, так и потому что весьма много содействовала новоизбранному тогда Королю Станиславу Понятовскому, яко потомку Пястову, к получению Польской короны. В следствие сего, подан был Королю мемориал (14 Сентября), в котором, именем Ея Величества, Посол и полномочный Министр требовали: «диссидентов, благородного и низкого сословия, согласно узаконениям Государства и Речи Посполитой, восстановить во всех правах, коими издавна они пользовались, а особливо в тех, которые касаются до свободного отправления их Веры, и кои принадлежат им неоспоримо, как свободным, верным, беспорочным гражданам».

Ходатайствуя таким образом за единоверных, Государыня Императрица Екатерина в тоже время заботилась и о Белорусском Архипастыре, который был тогда единственным, так сказать, пастырем воинствовавшей в Польской державе Православной Церкви. Георгию надлежало отправиться в Варшаву, для того, чтобы получить лично от нового Короля, по обряду, подтвердительную привилегию в сане своем, а особливо, чтобы испросить защищение пастве своей от притеснений римских Католиков и Униатов. Императрица снабдила преосвященного рекомендательною к Станиславу грамотою (29 Ноября 1764 года), в которой поручая его покровительству Короля, просила сохранить ему все прежние права и достояние Епископии «По справедливости сей нашей рекомендации, и по известному Вашего Королевского Величества правосудию — сказано в заключений грамоты - Мы твердо надеемся, что Ваше Величество изволите принять ее в уважение, и возобновляя наилучшим образом древние привилегии, как в пользу Белорусской Епископии, так и всех исповедающих Греческий закон, духовного и мирского чина людей, подать Нам новый опыт истинной Вашей дружбы. »

С сею грамотою Георгий отправился в столицу Польского Государства. В 27-й день Июля 1765 года, предстал он пред трон Станислава, и при вручении Высочайшей грамоты, произнес трогательную речь, на Латинском языке, в защищение Православной Веры и исповедников ее, гонимых в областях Польских и Литовских. Король истинно был тронут разительным изображением страданий подданных своих, коих по единому различию веры, собственное отечество слишком несправедливо лишило всех прав и покровительства законов Выслушав речь сию, Его Величество милостиво сказал Преосвященному: «все будет вам подтверждено, на что только прежние имеете права.» Потом спросил его: «много ли таких, как вы, умных людей в России?» — «Я самый последний,» отвечал смиренно Святитель. По окончаний аудиенции, Георгий приглашен был к Королевскому столу; и здесь то удовлетворяя любопытству Государя, он имел самый удобный случай рассказать вслух о многих подробностях гонений, бывших в Епархии его. Однако столь отличный прием и внимание Польского Короля к Русскому Архиерею, весьма были досадны гордым магнатам, которые и не преминули изъявить ему свое негодование.

Во время пребывания Георгия в Варшаве, пришла к нему, из Епархии, прискорбная весть о новых насилиях. Близ Мстиславля, в околице Осмоловичахь, миссионер Ксёндз Терлецкий, с сотрудниками, вспомоществуемый Иезуитами, отторгнул Православный храм, и не довольствуясь тем, коварно подверг бедных однодворцев уголовному суду. Устрашенные грозным приговором смертной казни, не смотря на лютость морозов и ужасы голода, скрылись в лесах и болотах; но быв найдены ловчими, которые преследовали их, как диких зверей, с оружием и собаками, принужденно приняли одни Римскую, другие Униатскую веру.

Сие новое гонение служило предвестником горестнейших событий для диссидентов.

Еще в 1764 году, вскоре после коронации Станислава (25 Ноября), Императрица Всероссийская и Король Прусский, ходатайствуя за них, требовали возвратить им свободу в исповедании веры, и допустить их, наравне с прочими подданными Королевства, к общественным чинам и должностям. Казалось, столь справедливое требование не могло сопровождаться никакими затруднениями! Но тогдашний Сейм поразил их как бы громовым ударом. Вместо чаемой всеми отрады, вместо облегчения тяжкой судьбы их, положено было лишить их и свободы в вере и прав гражданских. То есть, по духу неприязни, изуверства, Речь Посполитая провозгласила те самые узаконения, на кои диссиденты горько жаловались и скорбели. Российский Посол, с силою и жаром красноречия, торжественно защищал их. Король, желая примирить враждующие стороны, особенною грамотою (17 Февраля 1766 года) повелел: «Униатским Архиереям из среды «своей избрав одного Епископа, прислать в Варшаву, для изыскания и постановления надлежащих мер ко взаимному успокоению враждующих; а между тем, каждый в Епархии своей строго воспретил бы производить дальнейшие обиды». Но сия новая, кроткая мера уже не могла быть действительною, только потому, что предприняли ее слишком поздно. Примас Королевства, Краковский Епископ Каэтан Солтык, и вместе с ним Епископ Киевский Иосиф Залуский, Краковский Воевода Граф Ржеуский, Князь Радзивил, Браницкий, Огинский, Пулавский, и другие магнаты, как по излишней горячности к вере, так и по негодованию на то, что Дворы иностранные стали иметь влияние на дела Польши, сильно восстали против диссидентов. Папский Нунций Висконти также решительно, грозно требовал не возвращать им прежних прав. В следствие того, после бурных заседаний, (24 Ноября) постановлена была против них жестокая конституция.

Когда слухи о сих происшествиях дошли до Санкт-Петербургского Кабинета, Государыня Императрица твердо решилась быть защитницею бедных Польских диссидентов, исповедовавших Веру Православную. И так повелела Она обнародовать о том манифест (Октября 6, 1766 года), в котором, после изложения побудительных причин, к отраде страдальцев, и в защиту их, сказано: «По самому участию Нашему, и Государственному интересу столь близкого с Республикою соседства, также по точным обязательствам державы Нашей, не можем Мы оставить утесненное общество единоверных наших и прочих диссидентов, в справедливом и похвальном их подвиге, без Высочайшего Нашего покровительства И для того святостью Императорского Нашего слова обнадеживаем в том, как их самих, так и всех истинных патриотов «Польских, кои не токмо не воспротивятся сему подвигу их, вынужденному насильством и утеснениями, но паче примут в оном непосредственное участие, яко в деле богоугодном и собственно для отечества их полезном. И Мы не инако будем их признавать, как истинными гражданами Республики Польской, верными подданными Короля Государя своего, прямыми попечителями о благоустройстве и внутреннем спокойствии отечества, а при том и особливыми Империи Нашей приятелями, которые всегда на наше покровительство и защиту с несомненною надеждою полагаться могут.» В след за сим, Императрица Екатерина, желая сильнее подкрепить диссидентов, повелела войскам Своим двинуться во внутренность Польских областей. Русские полки, под начальством Графа Салтыкова, Нуммерса и Кречетникова, окружили Варшаву.

Между тем и сами диссиденты, как Православные, так и Протестанты, в подкрепление прав своих, издали, в Варшаве (3 Декабря 1766 года), объявление, в котором жаловались, что они будучи членами Речи Посполитой, единственно по различию в вере, претерпевают самые тяжкие обиды и притеснения, и удалены от всех должностей и достоинств отечества своего; а потому просили защиты у единоверных соседственных Дворов, Российского, Прусского и Шведского. На основании объявления сего, в следующем году составили они конфедерацию в Слуцке, и в акте оной (20 Марта 1767 года) торжественно объяснили цель своих действий: «Свидетельствуемся пред Богом, Судиею невинности нашей, пред Его Величеством Королем, нашим Государем, и пред любезным отечеством, что мы соединились единственно для того, чтоб доставить себе наши права и привилегии, свободу нашей веры, нашей чести, нашей жизни и имущества, будучи готовы защищать все сие самим делом, до последней капли крови нашей». В тоже время Поляки открыли против них свою особую Барскую конфедерацию. Диссиденты, воодушевлявшиеся правотой намерений своих, отправили к Станиславу депутатов. Но в Варшаве кипела против них общая вражда, ожесточение. Примас, Папский Нунций и сообщники их, везде разносили новые хулы, новые угрозы. Тогда князь Репнин дал повеление арестовать (13 Октября) главных крамольников. Солтык, Граф Ржеуский, Бискуп Киевский Залуский, были схвачены Бароном Игельстромом, и отвезены в Вильно, потом в Калугу. Король дал аудиенцию депутатам диссидентов; и под сенью Русских войск, окружавших Варшаву, созван был чрезвычайный Сейм. Назначены согласительная комиссия, и уполномоченные для окончания дел. Посланники, Российского, Прусского и других Дворов, с маршалами диссидентов, присутствовали при шумных заседаниях комиссии. И теперь положено было возвратить им все прежние права и обеспечить неприкосновенность оных особенными постановлениями.

Поелику Георгий находился в числе первых, членов Слуцкой конфедерации, заботившейся о восстановлении прав диссидентов; то и предлежало ему туда отправиться, для непосредственного участвования в действиях оной. Когда же, в следствие заключённого между Россией и Польшей (13 Февраля 1768 года), в Варшаве, трактата вечной дружбы, по силе и содержанию сепаратного акта о правах диссидентов, между прочим постановлено было: учредить в Варшаве обоесторонний суд (judicium mixtum), для решения спорных дел о чинах и имуществах Не-униатов; то Георгий определен был членом оного. Постигнув в полной мере важность новых обязанностей своих, и желая упрочить на будущее время благосостояние, как паствы своей, так и всех подданных Королевства, исповедующих Православную Веру, он старался собрать, указать, объяснить все древние грамоты, привилегии, постановления, на которых основывалась неприкосновенность прав их. В тоже время Георгий, из Варшавы, вел постоянную переписку с особами, приближенными к Императрице, Синодальными членами, и другими знатными лицами, которые могли иметь влияние на судьбу диссидентов. Благоразумием и опытностью, точными сведениями в делах и беспристрастием снискал он общее к себе уважение и доверенность, так что и самые враги, гонители Православной веры, искали его дружества, требовали его советов: Львовский Униатский Епископ Леон Шептицкий однажды откровенно сказал Конискому: «мы (униаты) за вами (православными) еще живем; когда Католики вас догрызут, то примутся и за нас: да и теперь уже, в ссорах, называют нас, равно как и вас, схизматиками». По сей то доверенности, Униатские Архиереи, призванные в Варшаву для совещаний, решились вверить Георгию чрезвычайную тайну свою, что они, «оставив Папскую над собою юрисдикцию,» хотят паки соединиться с Греко-российскою Церковью, о чем представили Королю и письменный мемориал.

Впрочем, вероятно, по открывшимся тогда в Королевстве новым смятениям, не только предположение сие осталось без всякого действия, но бедным диссидентам приготовляемы были удары чувствительнейшие. Составлен враждебный план, которым воспрещалось им, под каким бы то ни было предлогом, искать покровительства и защиты вне пределов отечества, и назначено было даже кафедру Православного Епископа в Могилеве навсегда уничтожить. Ибо здесь только оставалось древнее блаточестие, в борьбе с пропагандою Римского Первосвященника. По это была, так сказать, еще одна слабая искра того страшного пожара, который вскоре разлился во всех областях королевства.

Недоброжелательные к Станиславу Вельможи и Бискупы, воспоминая стародавние примеры своевольства, в тайных сборищах своих готовили рокешь. С бесстыдством, рассевали они самые нелепые клеветы, будто Российская Монархиня, по тайному соглашению с Королем, намерена истребить Римско-католическую веру. Папский Нунций, в воззваниях к духовенству, духовенство в поучениях народу раздували пламя мятежа... и. проповедовали крестовый поход в Православную Россию. Французский Министр Шоазель, негодуя на дружественный союз наш с Прусским Двором, возбуждал Польшу, Швецию, Оттоманскую Порту к войне с Императрицею Екатериною. Барские конфедераты, предвидимые Богуцом и Паоном, провозгласили все новые постановления ничтожными; замышляли переменить коренные уставы, и Станислава свергнуть с престола. Под начальством Радзивила, Пулавского, Огинского, Зарембы, везде составлялись сильные военные отряды. Потоцкий отправлен был в Константинополь искать вспомогательного войска, с обещанием уступить Туркам за то две провинции. Из Франции присылались офицеры, войско, и золото сыпалось щедрою рукою. Визирь намеревался ввести войско свое в Польшу, чтоб соединясь тут с конфедератами, потом совокупными силами вторгнуться в Русские области. Но Провидение благословило оружие Государыни Императрицы Екатерины и подвиги храброго воинства Ея. Знаменитые вожди, Румянцев, Голицын, Репнин, Долгорукий, Вейсман, Панин, везде поражали врагов, и Турок и Поляков, сокрушали коварные замыслы союзников их. Каждая победа наша была для супостатов праведною карою Неба за горести, за слезы и кровь невинных страдальцев; каждый лавр наш—тернием для них. В гордости и ослеплении, Поляки сами давно уже приготовили уничижение свое. Теперь сами же ускорили и раздробление своего отечества. Российская Монархиня, соглашаясь с желаниями и домогательством Союзников Своих, Марии Терезии и Фридриха, подписала (1772 года, Сентября 18) первый раздел Польши. В следствие сего, Белоруссия, в которой было семь провинций, с 1, 360, 000 жителей, присоединена на вечные времена к России, как древнее достояние сей державы. Из сих провинций, четыре, т. е. Могилевская, Оршанская, Рогачевская и Мстиславская, с находящимися в них монастырями и церквами, Именным указом (1772 года 14 Декабря) обращены в состав Белорусской Епархии, и Георгию повелено было остаться здесь, на прежнем положении, впредь до дальнейших распоряжений.

Таким образом Судьбы Всевышнего положили предел терпению и страданиям православных жителей Белоруссии. Сильная, державная рука Императрицы Екатерины исторгла их из чуждой власти и возвратила под кроткий скипетр Монарха единоверного с ними. Буйство, бесчеловечие, насилия престали; водворилась повсюду тишина, спокойствие, отрада. Обширная область сия, приосененная двуглавым Орлом, не ведала более тревог. И Георгий, ревностный пастырь, мужественный Подвижник Христовой Церкви, окончив тяжкую, продолжительную борьбу «с волками» стал отдыхать спокойно «с овцами. »

Воспев купно с верными овцами хвалебную песнь Господу, изведшему народ свой от тесноты и озлобления, как некогда Израиля из Египта, Георгий отправился в С. Петербург, выразить признательность Государыне Императрице за избавление свое и паствы своей. Марта 10, 1773 года предстал он пред Нею, в придворной Церкви, и произнёс прекрасную речь, в которой каждая мысль, каждое слово дышало чувствованиями благоговения и благодарности. «Тяжкия узы наши расторгнуты повелением Твоим—сказал он - и уже пленники толпами к Сиону, к матери своей Церкви, веселы текут. Ныне настали нам времена прохладныя. Укротились свирепевшие, примирились и сдружились с гонимыми гонявшие. Пасется у вас ныне, как Пророк предсказал, вкупе волк со агнцем, и рысь почивает с козлищем; свирепый лев ест плевы аки вол, и самый аспид потерял яд свой, так что и младое отроча небоязненно возлагает руки на пещеру его. О! измена десницы Вышняго! Мы и в восторг приходим, и недоумеваем, сом ли се сладкий нам, или истинное событие» и пр.

В следующем 1774 году Императрица, во внимание к ревностному служению Георгия, и в воздаяние пастырских подвигов его, Высочайшим указом, данным Св. Синоду в 7 день Февраля, повелела Белорусскую Епархию поставить в разряд второклассным, и вместе с тем пожаловала для оной оклады, в сравнении с Псковским Архиерейским домом.

В сие время отдохновения и прохлады, Георгий не преставал заботиться о устройстве Епархии своей; а часы досуга посвящал ученым занятиям. По препоручению Св. Синода, он вместе с Преосвященным Смоленским Пареением, другом своим, сочинил преполезную книгу о должностях пресвитеров приходских и которая по издании в свет, признана классическою; занимался также Историей Малой России и Белорусского края. И к сим занятиям постоянно присоединял ревностное проповедание Слова Божия.

Но надлежало еще совершить и недоконченное. Поелику в трактате 1768 года, Февраля 13, и в особенном сепаратном акте, в числе знатнейших преимуществ для православных, постановлено было: «Епископа Белорусского сохранить вечно при Восточной вере, со всеми монастырями, церквами и их Фундациями» -также: «все церкви и монастыри, неправильно отобранные, возвратить Не-униатам со всеми их угодиями;» то на основании сего, Георгий успел многие церкви и приходы, отторгнутые в Унию, во время гонений, возвратить в достояние Паствы своей. Тогда же (1778 года) поступил снова в ведение его, по судебному приговору, и Мазаловский девичий монастырь, которым Униаты Базилианскаго ордена более 40 лет владели, изгнав Игуменью и монахинь, не пожелавших изменить православию.

Среди сих забот и попечений о благосостоянии паствы своей, Преосвященный не преставал заботиться и о просвещении духовного юношества. Первоначально открыты были в Семинарии только низшие классы, Георгий хотел приготовить достойных пастырей и наставников для народа, окружённого иноверцами и Жидами. И так в 1780 году построив для Семинарии новое огромное здание, с приличными помещениями для учителей и бедных питомцев, он вызвал из Киевской Академии несколько студентов, и таким образом успел устроить кафедры, не только для наук Богословских и Философских, но и для языков Еврейского, Греческого и собственного Польского. Вместе с темь, по ходатайству его, на содержание Семинарий возвышен и оклад до 2, 500 рублей. Монастырь Преображенский, в котором находится Архиерейский дом, также обязан ему устроением и благолепием своим. От обширного храма до укромных келий и утвари церковной, все там доселе напоминает благочестивые попечения Георгия.

В этом же году (1780) Архипастырь наш снова имел счастье насладиться лицезрением Монархини — Спасительницы. Государыня Императрица Екатерина предприняла обозреть Белоруссию, древнее достояние России, возвращенное только за 8 лет пред сим. Германский Император Иосиф—желая лично узнать Великую Русскую Царицу, которая так гремела славою в Европе и Азии, так сильно и искусно управляла предприятиями Государей, и еще недавно предписала державной Матери его устав на Тешенском конгрессе, —сопровождаемый Героем Задунайским, явился при Дворе Ея, в Могилеве, с малою свитою, под именем Графа Фалкенштейна. 19 Мая, поутру, Императрица имела торжественный въезд в город, чрез триумфальные врата, при звоне колоколов и громе пушек, при радостных восклицаниях войска и новых подданных. Чины Магистрата, в знак верноподданства, поднесли Государыне городские ключи, золотой и серебряный. Ея Величество отправилась прямо в кафедральный храм Св. Спаса, где Георгий встретил и приветствовал Монархиню. В течении семидневного здесь пребывания, Она благоволила посетить и Братский монастырь. А 25 числа Государыня Императрица Екатерина и Император Иосиф изволили присутствовать при основании Собора, и оба положили первые камни. В честь Августейшего Гостя, новый храм посвящен имени Св. Иосифа Обручника. Таким образом поставлен здесь долговечный памятник искреннего союза и дружества двух первейших в Европе Венценосцев. В подвигах, постоянно подъемлемых Георгием, для славы Божией, для пользы и умирения церкви Белорусской, протекло уже более двадцати пяти лет. Императрица, в воздаяние столь долговременного и ревностного служения, Именным Указом 1783 года Сентября 23, пожаловала его Архиепископом и членом Св. Синода.

После сего Преосвященный имел счастье еще узреть Государыню, но уже в последний раз, когда она путешествовала в Тавриду (1787 года). Императрица Екатерина, сопровождаемая знаменитыми Принцами, Вельможами Двора своего, Иностранными Министрами, на пути в Киев, проезжая чрез Могилевскую губернию, Января 18, вечером, изволила прибыть в город Мстиславль, и встречена была духовенством, с тремя Архиереями разных исповеданий. На другой день Ея Величеству представлены были Архиепископы, Православный Кониский, Римско-католический Сестренцевичь, и Униатский Лисовский. Первый из них приветствуя Монархиню, произнес прекрасную, неподражаемую речь, которая начинается сими словами: «Оставим Астрономам доказывать» и пр. Благоволя всегда к Георгию, Она пожаловала ему 1000 рублей, на Собор и дом его также 1000 рублей, и на Мстиславский монастырь 300 рублей, и отправилась в дальнейший путь, чрез Кричев, который принадлежал тогда Князю Потемкину.

Георгий в сие время был уже семидесятилетним старцем. И лета, и труды постепенно ослабляли телесную его крепость. Одна только строгая умеренность в пище и питии, простая и единообразная жизнь, ежедневные уединённые прогулки поддерживали силы, и придавали бодрость духу его, окрыляемому высокими, благочестивыми размышлениями. Совесть его была мирна; ум его светлел. Но видя себя уже при конце земного поприща, и он чувствовал потребность в спокойствии и уединении, чтобы приготовиться к последнему, смертному часу. Занятый сею мыслью, Преосвященный, по некоторому особому побуждению, написал духовное завещание, также надгробную надпись, которую тогда же приказал и вырезать на медной доске и письмо к Преемнику, с поручением в милость его своих родственников и служителей. «Не могу именовать особу Вашу - говорит он в сем письме— «яко зависящую от избрания Божия. Но самый союз, который сближает делателей единого винограда, и преемника с предшественником тесно связует, и в свое время купно поставит пред Господином винограда, уверяет меня, что Ваше Преосвященство не отринете и первого и последнего прошения предшественника вашего в сем на вас, яко на Пастыря Богом данного, и по жребию общие службы, близкого мне союзника и клеврета, совершенно надеясь, кончу вместе и прошение мое и живот».

Однако Георгий прожил еще семь лет, крепясь духом и телом, и не преставая поучать, как пастырей, так и овец паствы своей. Таким образом узнав, что некоторые пресвитеры, особливо перешедшие из Униатства, начали совершать Св. Крещение, не чрез погружение, но обливанием крещаемых младенцев, и также заметив, что другие слишком невнимательно исправляли таинство Исповеди, Преосвященный не умедлил вразумит их особыми увещательными грамотами, чтобы пресечь зло сие в самом его начале.

Сей Архипастырь, быв в святительском сане 40 лет, после тяжкого и продолжительного недуга скончался Февраля 13, 1795 года, в 11 часу утра, во Вторник первые седмицы Великого Поста, и погребен в храме Св. Спаса, за правым клиросом.

Жизнь и деяния Георгия в различных отношениях представляют различные его достоинства. В Церкви и на Пастве своей он был ревностный пастырь, страж и наставник. В святилище Наук — отец и друг питомцев. При Дворе Царском — смелый защитник правоты и истины. В Судебной Палате — строгий блюститель святости законов. Подвиги веры и служения стяжали ему бессмертную славу, не только в России, от признательных соотечественников, но и в странах чуждых, от инопленников, самих врагов Православия.

Удивляясь в публичной жизни его, такому величию духа, мудрости, деятельности, в жизни домашней находим новые столь же любезные свойства. Он пленял, восхищал всех простатою своею и искренностью в обращении, добритою души, беседами поучительными, советами полезными, отеческими. Не зная сам роскоши, довольствуясь простою пищей и небогатою одеждою, он был благотворителен, как родным, так и чужим. Память его доселе священна в Пастве его, и самое имя Георгия произносится там всеми с каким-то благоговением.
источник материала