История Луганщины: Всеволод Михайлович Гаршин.
Всеволод Михайлович Гаршин тесно связан с Луганщиной, так как некоторое время жил и трудился над своими произведениями в городе Старобельске.
Всеволод Михайлович Гаршин родился 2 (14) февраля 1855 года в имении Приятная Долина в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии (ныне Донецкая область Украины), в старой дворянской семье, ведущей свою родословную, по преданию, от золотоордынского мурзы Горши. Отец писателя, Михаил Егорович Гаршин (1817–1870), проучился два года в Московском университете на юридическом факультете, но потом, как сам говорил, “увлекся военной службой” и поступил в кирасирскую дивизию. Он стал офицером, участвовал в Крымской войне 1853–1856 годов, служил в Глуховском полку. Мать, Екатерина Степановна Акимова, дочь помещика, отставного морского офицера, была человеком образованным. Она много читала, хорошо знала литературу, писала занимательные письма, могла переводить с французского и немецкого, шить на машинке и делать всякое домашнее дело, но лучше всего умела говорить, рассказывать о прочитанном, о литераторах, о своих знакомых, о каких-нибудь литературных или житейских курьезах. В 1860‑х годах она принимала активное участие в революционно-демократическом движении. Влияние матери на воспитание Гаршина было огромным. Всеволод родился в имении своей бабушки, третьим ребенком в семье. Его детство прошло в военной среде, и позднее он вспоминал: “Как сквозь сон помню полковую обстановку, огромных рыжих коней и огромных людей в латах, белых колетах и волосатых касках. Вместе с полком мы часто переезжали с места на место; много смутных воспоминаний сохранилось в моей памяти из этого времени, но рассказать я ничего не могу, боясь ошибиться в фактах”. В 1858 году отец Гаршина, получив наследство от умершего деда, вышел в отставку, купил дом в Старобельске, Харьковской губернии, где и стала жить вся семья. К четырем годам мальчик научился читать. Чтению его обучил домашний учитель П. В. Завадский, используя в качестве пособия старую книжку “Современника”. А затем произошла семейная драма. В январе 1860 года мать Гаршина бежала из дому с Завадским, который оказался видным деятелем харьковского революционного кружка. Заявление М. Е. Гаршина в Харьковское жандармское управление о бегстве его жены, “совращенной” политически неблагонадежным Завадским, послужило основанием для обыска у последнего, а бумаги, захваченные при этом обыске, дали материал для обнаружения как самого кружка, так и для ареста всех его членов. После пятимесячного заключения в Петропавловской крепости П. В. Завадский в июне 1860 года был выслан в Олонецкую губернию, куда вскоре выехала к нему в ссылку и Е. С. Гаршина, оставив четырех детей у отца (в том же году родился Евгений Гаршин, младший брат писателя. Он стал известным критиком, педагогом. Умер в 1931 году и похоронен рядом с В. М. Гаршиным). В июле 1862 года П. В. Завадский был вновь арестован, содержался несколько месяцев в Петропавловской крепости, и я январе 1863 года был возвращен в Олонецкую губернию под усиленный надзор полиции. В связи с делом Завадского был произведен обыск и у Е. С. Гаршиной, находившейся с 18 января 1863 года под секретным надзором полиции Петербурга как политически неблагонадежная. Мать Гаршина подверглась обыску и в 1866 году, во время розыска сообщников Д. В. Каракозова. Пятилетний Всеволод, оставшись без матери, весь 1860‑й год провел с отцом в бесконечных переездах. Уже тогда он стал крайне нервным и впечатлительным, а позднее нередко страдал приступами нервного расстройства. Семейные проблемы отразились на его здоровье и мироощущении. В его восприимчивой душе рано стал развиваться безнадежно-мрачный взгляд на жизнь. Немало этому содействовало и необыкновенно раннее умственное развитие. За три года жизни с отцом, от пяти до восьмилетнего возраста, Гаршин прочитал массу книг, причем не только детских. Семи лет он прочел “Собор Парижской Богоматери” Виктора Гюго и, перечитав его 20 лет спустя, не нашел в нем ничего для себя нового. В возрасте 8–9 лет он зачитывался “Современником”. До 1863 года В. М. Гаршин жил с отцом в Старобельске, а затем туда приехала его мать и забрала его с собой в Петербург. В столицу империи они прибыли в августе и поселились на Васильевском острове. “Помню, что Нева привела меня в неописанный восторг, и я начал даже с извозчика сочинять к ней стихи, с рифмами “широка” и “глубока”, — вспоминал позднее В. М. Гаршин. В 1864 году Гаршин поступил в 7‑ю петербургскую гимназию (на 12‑й линии В. О). Учился он довольно плохо, хотя не отличался особой леностью: много времени уходило на постороннее чтение. Из-за болезней и плохой успеваемости семилетний курс гимназии для Гаршина превратился в десятилетний. Хорошие отметки он получал только за русские “сочинения” и по естественным наукам, к которым чувствовал любовь, математику он искренне ненавидел. В 4 классе Гаршин начал принимать участие в гимназической литературе. Его фельетоны (за подписью “Агасфер”) пользовались успехом в гимназической “Вечерней Газете”, выходившей в течение целого года. Подражая “Запискам охотника” он писал небольшие рассказы. Тогда же под влиянием “Илиады” Гаршин сочинил поэму гекзаметром в несколько сот стихов, в которой описывался гимназический быт, преимущественно драки. Несмотря на серьезные проблемы с учебой, гимназия оставила у Гаршина самые добрые воспоминания. Не имея возможности поступить в университет, Гаршин хотел было стать врачом и поступить в Медицинскую академию. Но его гимназию преобразовали в реальное училище, и Гаршину пришлось выбирать какое-нибудь из технических заведений, хотя профессия инженера его не привлекала. Он выбрал то, где было поменьше математики, и в 1874 году поступил в петербургский Горный институт. Спустя два года состоялся его литературный дебют. В основу его первого сатирического очерка “Подлинная история Энского земского собрания” (1876), напечатанного в газете “Молва”, легли воспоминания о провинциальной жизни в Старобельске. В студенческие годы Гаршин сблизился с молодыми художниками-передвижниками и выступал в печати со статьями о живописи, представленной на художественных выставках. Позднее он близко познакомился с И. Репиным, который использовал этюд с Гаршина для лица царевича Ивана в картине “Иван Грозный и его сын Иван”, а написанный им отдельно портрет Гаршина – одна из лучших работ Репина в этом жанре. Учебе Гаршин уделял не слишком много внимания, с интересом слушая только лекции Д. И. Менделеева по химии. Завершить учебу в Горном институте Гаршину не удалось – война с турками прервала его занятия. Отправиться добровольцем в Сербию одержимый порывом разделить “общее страдание” Гаршин собирался еще в 1876 году, но безуспешно. Однако в день объявления Россией войны Турции, 12 апреля 1877 года, Гаршин добровольцем вступил в действующую армию. В тот день он вместе с товарищем готовился к экзамену по химии, когда принесли манифест о войне. В ту же минуту записки были брошены, Гаршин побежал в институт подавать просьбу об увольнении, а через несколько недель он уже был в Кишиневе вольноопределяющимся Болховского полка. В этом поступке отразилась необыкновенно гуманная натура Гаршина – на войну он пошел исключительно потому, что ему казалось постыдным не принять участия в освобождении братьев-славян, изнывавших под турецким игом. Он уходил на войну чтобы если не помочь братскому народу, то по крайней мере разделить с ним тяжелую участь. Но для него достаточно было первого же знакомства с действительной обстановкой войны, чтобы понять весь ужас истребления человеком человека. В сражении 11 августа у болгарского селения Аяслар, как гласила официальная реляция, “рядовой из вольноопределяющихся В. Гаршин примером личной храбрости увлек вперед товарищей в атаку, во время чего был ранен в ногу”. Рана была неопасная, но в дальнейших военных действиях Гаршин уже участия не принимал. Получив годовой отпуск по ранению, Гаршин вернулся в Петербург, где его тепло приняли писатели круга «Отечественных записок» – М. Е. Салтыков-Щедрин, Г. И. Успенский и другие. В июне 1878 года Гаршин был произведен в офицеры, но продолжать военную службу не захотел. В феврале 1879 года он по состоянию здоровья вышел в отставку, с сентября полгода пробыл вольнослушателем историко-филологического факультета Петербургского университета, а затем всецело отдался литературной деятельности. Личные впечатления послужили материалом для первого рассказа о войне “Четыре дня” (1877), который Гаршин написал в госпитале. После его публикации в октябрьском номере журнала «Отечественные записки» имя Гаршина сразу стало известно всей России. В этом произведении, поводом к которому послужил действительный случай с одним из сослуживцев Гаршина, ярко выражен протест против войны, против истребления человека человеком. Герой рассказа ранен в бою и ждет смерти, рядом же разлагается труп убитого им турка. Эту сцену часто сравнивали со сценой из “Войны и мира”, где раненный в Аустерлицком сражении князь Андрей Болконский смотрит на небо. Герой Гаршина тоже смотрит на небо, но вопросы его волнуют не отвлечённо философские, а вполне земные: зачем война? почему он вынужден был убить этого человека, к которому не испытывал враждебных чувств и, по сути, ни в чём не виновного? Этому же мотиву посвящен целый ряд рассказов: “Денщик и офицер”, “Аяслярское дело”, “Из воспоминаний рядового Иванова” и “Трус” (1879). Герой последнего, студент-медик, мучается в тяжелых раздумьях и колебаниях между стремлением “принести себя в жертву за народ” и страхом перед ненужной и бессмысленной смертью. Он не хочет убивать других людей, не хочет идти на войну. Тем не менее он, подчиняясь общему порыву и считая это своим долгом, записывается добровольцем и гибнет. Бессмысленность этой гибели не даёт покоя автору. Один из главных вопросов – о природе зла – мучил писателя всю жизнь. Не случайно его герой, рефлектирующий интеллигент, протестует против мировой несправедливости, воплощающейся в неких безликих силах, что влекут человека к гибели и разрушению, в том числе и саморазрушению. Война наложила глубокий отпечаток на восприимчивую психику писателя и его творчество. Простые в фабульном и композиционном отношении рассказы Гаршина поражали читателей предельной обнаженностью чувств героя. Повествование от первого лица, с использованием дневниковых записей, внимание к самым болезненным душевным переживаниям создавало эффект абсолютной тождественности автора и героя. В литературной критике тех лет часто встречалась фраза: «Гаршин пишет кровью». Писатель соединял крайности проявления человеческих чувств: героический, жертвенный порыв и осознание мерзости войны; чувство долга, попытки уклонения от него и осознание невозможности этого. Беспомощность человека перед стихией зла, подчеркнутая трагическими финалами, становилась главной темой не только военных, но и более поздних рассказов Гаршина. Например, рассказ “Происшествие” (1878) – это уличная сценка, в которой писатель показывает лицемерие общества и дикость толпы в осуждении проститутки. Родом из интеллигентной семьи, волей обстоятельств оказавшаяся на панели, героиня рассказа, натура сложная и противоречивая, как бы сама стремится к гибели. И любовь к ней Ивана Никитина она отвергает, боясь нравственного порабощения, что приводит того к самоубийству. Без всякой сентиментальности Гаршин сумел отыскать человеческую душу на крайней ступени нравственного падения. Рассказ “Надежда Николаевна” также затрагивает тему “падшей” женщины. Этот образ становится у Гаршина символом общественного неблагополучия и больше – мирового неустройства. И спасение падшей женщины для гаршинского героя равносильно победе над мировым злом хотя бы в данном частном случае. Но и эта победа, в конечном счете, оборачивается гибелью участников коллизии. Зло всё равно находит лазейку. Один из персонажей, литератор Бессонов, тоже когда-то думал о спасении Надежды Николаевны, но не решился, а теперь вдруг понял, что она на самом деле для него значит. Анализируя мотивы собственных поступков, он вдруг обнаруживает, что обманывал сам себя, что был втянут в некую игру своего самолюбия, амбиций, ревности. И, не в силах смириться с утратой возлюбленной, убивает её и себя. Даже изображая людей искусства, Гаршин не находил разрешения своим мучительным душевным поискам. Рассказ “Художники” (1879) проникнут пессимистическими размышлениями о ненужности настоящего искусства. Его герой, нравственно-чуткий человек и талантливый художник Рябинин, не может спокойно предаваться эстетическому восторгу творчества, когда кругом так много страданий. Он бросает живопись и уезжает в деревню, чтобы учить крестьянских детей. В рассказе “Attalea Princeps” (1880) Гаршин в символической форме выразил свое мироощущение. Свободолюбивая пальма в стремлении вырваться из стеклянной оранжереи пробивает крышу, а достигнув цели и выбившись на “свободу”, со скорбным удивлением спрашивает: “и только-то?”, после чего погибает под холодным небом. Романтически относясь к действительности, Гаршин пытался разорвать заколдованный круг жизненных вопросов, но болезненная психика и сложный характер возвращали писателя в состояние отчаяния и безысходности. Это состояние усугублялось событиями, происходившими в России. 20 февраля 1880 года революционер-террорист И. О. Млодецкий совершил покушение на главу “Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия” графа М. Т. Лорис-Меликова. В тот же день было произведено следствие, на 22 февраля назначена казнь. Желая спасти Млодецкого, Гаршин как известный писатель поздно вечером 21 февраля добился у графа аудиенции, чтобы просить о помиловании преступника во имя милосердия и гражданского мира. Он почти ворвался в дом графа в три часа ночи, добился, чтобы графа разбудили, а затем стал умолять его на коленях, в слезах, с воплями раздиравшегося на части сердца о снисхождении к Млодецкому. Более часа писатель убеждал высокого сановника в том, что казнь террориста только удлинит цепочку бесполезных смертей в борьбе правительства и революционеров, что только милосердие способно прекратить правительственный и революционный террор. Лорис-Меликов отнесся к Гаршину чрезвычайно ласково, но добиться помилования писателю не удалось, и революционер был казнен. Это был удар для писателя. После казни Млодецкого Гаршин заболел психически, у него обострился маниакально-депрессивный психоз. Он перестал спать, пил стаканами рижский бальзам, плакал. Его ненормальное, возбужденное состояние обращало на себя всеобщее внимание. Те, кто общался с ним в эти годы, описывали, как Гаршин, охрипший, с глазами, налитыми кровью и постоянно затопляемыми слезами, рассказывал какие-то ужасные истории, но не договаривал, прерывал, плакал и бегал в кухню под кран пить холодную воду и мочить голову. Не помогло путешествие в Москву, куда Гаршин поехал к обер-полицеймейстеру Козлову всё с теми же проектами всепрощения, а также по Тульской и Орловской губерниям. Во время путешествия в Тулу Гаршин затем пешком, по весенней грязи, в одном сюртуке направился в Ясную Поляну к Льву Толстому, с которым провел целую ночь в восторженных мечтаниях о том, как устроить счастье всего человечества. Но затем душевное расстройство Гаршина приняло такие формы, что родным пришлось поместить его сначала в Орловскую, а потом в Харьковскую психиатрическую клинику. Пробыв в ней некоторое время, Гаршин поехал в херсонскую деревню дяди по матери, оставался там полтора года и, совершенно выздоровел. В августе-сентябре 1882 года по приглашению И. С. Тургенева Гаршин жил и работал в Спасском-Лутовинове. В конце 1882 года он вернулся в Петербург, и в начале 1883 года женился на слушательнице медицинских курсов Н. М. Золотиловой. Писал Гаршин мало, хотя практически все его произведения печатались и были популярны. Зарабатывать литературным трудом он не мог, и не строил на этот счет иллюзий. Чтобы иметь определенный нелитературный заработок, в том же году Гаршин поступил на службу в контору Аноловской бумажной фабрики, а затем получил место секретаря в канцелярии Съезда представителей железных дорог. Помимо этого, он сотрудничал с В. Г. Чертковым в издательстве “Посредник”, а также принимал участие в работе Комитета общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным. Этот период Гаршин считал самым счастливым в своей жизни. Чувствовал он себя довольно хорошо, хотя временами у него и бывали периоды глубокой, беспричинной тоски. Много душевных сил писатель потратил на лучший из своих рассказов – “Красный цветок” (1883). Герой его, психически больной, борется с мировым злом, которое, как рисуется его воспаленному воображению, сконцентрировано в трех ослепительно красных цветках мака, растущих на больничном дворе: достаточно сорвать их и будет уничтожено все зло мира. И ценой собственной жизни герой уничтожает зло. Рассказ этот можно назвать полубиографическим, потому что и Гаршин, в припадках безумия, мечтал сразу уничтожить все зло, существующее на земле. Этот рассказ обратил на себя внимание не только литературных критиков. В 1884 году в журнале “Вестник клинической и судебной психиатрии и невропатологии” была опубликована заметка известного петербургского врача-психиатра Сикорского по поводу рассказа “Красный цветок”. Сикорский нашел в рассказе “чуждое аффектации и субъективизма, правдивое описание маниакального состояния, сделанное в художественной форме”. По словам врача, “особенно рельефно представлено совместное существование двух сознаний – нормального и патологического”. Далее Сикорский пишет: “Общее чувственно-двигательное возбуждение маниака нарисовано меткими чертами. Ассоциации болезненных идей подмечены автором и прослежены с поразительной тонкостью. Эта сторона рассказа с психиатрической точки зрения имеет высокие достоинства. Но всего нагляднее раскрыта удивительная механика ассоциативных репродукций при переходе больного из периода маниакального возбуждения в период, выражающийся фиксированными идеями бреда”. Одно уже то обстоятельство, что психически больной сосредоточивает свое внимание не просто на цветке, а именно на красном, и что именно этот цвет обнаруживает неразрывную связь просто физического страдания с страданием нравственным, возбужденным жизнью, впечатлениями пережитого, окрашенными в этот красный, кровавый цвет, — уже одно это доказывает, что живые впечатления действительной жизни, имеют в психическом расстройстве такого человека, как Гаршин, первенствующее перед физическим расстройством значение. Доктор Сикорский считал рассказ “Красный цветок” замечательным психологическим этюдом, клинической картиной, до мельчайших подробностей соответствующей действительности, прибавляя, что вообще описания, сделанные талантливыми людьми, имевшими несчастье перенести душевную болезнь, имеют для науки особенную ценность. Большая часть рассказов Гаршина полна безысходности и трагизма, за что его не раз упрекали критики, усматривавшие в его прозе философию отчаяния и отрицание борьбы. Гаршин не знал, как разрешить социальные проблемы, не видел выхода из них. И поэтому глубоким пессимизмом проникнуто все его творчество. Значение Гаршина в том, что он умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло. Но безнадежный меланхолик по всему складу своего духовного и физического существа, Гаршин не верил ни в торжество добра, ни в то, что победа над злом может доставить душевное равновесие, а тем более счастье. Даже в почти юмористической сказке “То, чего не было” рассуждения веселой компании насекомых, собравшихся на лужайке потолковать о целях и стремлениях жизни, кончаются тем, что приходит кучер и сапогом раздавливает всех участников беседы. Те же переживания овладевают Гаршиным, когда он пишет о человеке, который всю ночь борется с необходимостью пустить себе пулю в лоб и желанием жить на свете. И так все в том же роде. После относительного выздоровления Гаршин долгое время не возвращался к творчеству. В 1882 году вышел его сборник “Рассказы”, который вызвал в критике жаркие споры. Гаршина осуждали за пессимизм, мрачный тон его произведений. Народники использовали творчество писателя, чтобы на его примере показать, как мучается и терзается угрызениями совести современный интеллигент. В последующие годы Гаршин стремился к упрощению своей повествовательной манеры. Появились рассказы, написанные в духе народных рассказов Толстого, – “Сказание о гордом Аггее” (1886), “Сигнал” (1887). Детская сказка “Лягушка-путешественница” (1887), где та же гаршинская тема о зле и несправедливости разработана в форме сказки, исполненной грустного юмора, стала последним произведением писателя. Написал Гаршин совсем немного – лишь несколько десятков небольших рассказов, новелл и коротких сказок. Но это немногое внесло в литературу ту ноту, которой в ней прежде не было или она не прозвучала столь сильно, как у него. “Голосом совести и её мучеником” назвал Гаршина критик Ю. Айхенвальд. Именно так он и воспринимался современниками. Композиция его рассказов, удивительно законченная, достигает почти геометрической определенности. Для Гаршина характерно отсутствие действия, сложных коллизий, метафор, ограниченное количество действующих лиц, точность наблюдения и определенность выражений мысли. Рассказы Гаршина, изданные самим автором в 1882–1885 годах в 2‑х томах, выдержали 12 изданий. Но в этих двух маленьких книжках Гаршин пережил всё окружающее нас зло – войну, самоубийство, каторжный труд, невольный разврат, невольное убийство ближнего, он пережил все это до последней мелочи, и, учитывая размеры этого пережитого и чрезмерную впечатлительность нервов Гаршина, читатель не может не видеть, что жить и переживать то же самое, и писать на те же темы, описывать те же самые ужасы жизни, которые уже пережиты дотла, — было не по натуре, не по нервам Гаршина. Все, что писал Гаршин, было как бы отрывками из его собственного дневника; и неудивительно, что переживая эти ужасы вновь и вновь, писатель приходил в отчаяние и тяжелую депрессию. Немного написал Гаршин, но тем не менее, он по праву занимает место в ряду мастеров русской прозы. В 1880‑х годах болезнь Гаршина развивалась, припадки стали учащаться. Особенно тяжелым положение стало с начала 1887 года, когда он был вынужден оставить службу, начались семейные ссоры. В марте 1888 года, буквально накануне своей гибели, Гаршин неожиданно собрался ехать на Кавказ, к поездке все уже было готово, все вещи были уложены, завязаны, упакованы. Однако поездка не состоялась. 19 марта 1888 года, Гаршин, после мучительной, бессонной ночи вышел из своей квартиры в Петербурге, спустился этажом ниже и бросился в пролет с лестницы четвертого этажа. Его подняли разбитого, с переломанной ногой, и перенесли в квартиру. Несколько часов он пробыл в сознании, не понимая однако, что с ним творится, и думая о том, что надо жить, ехать на Кавказ, что все готово. Затем его перевезли в больницу Красного Креста, где он, вскоре по прибытии, впал в бессознательное состояние и уже не выходил из него до смерти. 24 марта (5 апреля) 1888 года, Всеволод Михайлович Гаршин скончался, не приходя в сознание. Все произошло как в его произведениях, изображавших героя в мучительных сомнениях, на грани безумия. Дело не столько в болезни, сколько в том, что человек у писателя не в силах справиться с неизбывностью зла в мире. Не подлежит никакому сомнению вопрос о наследственности в психическом расстройстве Гаршина. Спрашивается, какого же качества должно быть это нервное расстройство, если человек, подвергавшийся ему периодически, периодически же был совершенно нормален и мог быть даже вполне здравомыслящим человеком, да еще замечательным писателем? Где и в чем тот поворотный пункт в сознательной жизни В. М. Гаршина, на котором здравомыслящий художник превращается в нездравомышленного помешанного? Похороны Гаршина на Литераторских мостках Волковского кладбища стали событием в жизни Петербурга. Его смерть вызвала большой общественный резонанс, а ее причины связывались с “язвами современного строя жизни”, оказавшими влияние на Гаршина. Не случайно проститься с писателем собралось множество самых разных людей из различных слоёв общества, считавших своим долгом выразить ему свою глубокую признательность. Поэт Алексей Плещеев написал на день похорон Гаршина стихотворение: Не много тех, кто чистоту души Умел сберечь средь мутных волн житейских, Как ты сберег, и в ком не в силах были Они любви светильник потушить… Спи мирно, брат наш милый!.. Долго будет В сердцах людских жить светлый образ твой. О! если бы могли, хотя на миг, Твои открыться вежды… в наших взорах Прочел бы ты, какою беспредельной, Великой скорбью душу наполняет Нам мысль, что ты навек от нас ушел!
25 интересных фактов из жизни Гаршина
Удивительный и чрезвычайно одарённый человек. Всеволод Гаршин был не только отважным офицером, принимавшим добровольное участие в войне, но и талантливым писателем. Его сложная жизнь определённо наложила отпечаток на всё его дальнейшее творчество, а уж в том, что в жизни Гаршина хватало приключений, сомневаться не приходится — достаточно хотя бы мельком полистать его биографию. К сожалению, жизнь его оборвалась слишком рано. Гаршин не смог выносить народное неравенство и угнетение, что в итоге и привело к трагическому окончанию его жизненного пути.
Факты из биографии Всеволода Гаршина
Всеволод Гаршин родился в имении бабушки в Екатеринославской области (сейчас это Донецкая область Украины), однако уже в детстве мальчику пришлось много путешествовать вслед за отцом, который был военным. Однажды в четырёхлетнем возрасте Всеволод Гаршин, наслушавшись военных рассказов сослуживцев своего отца, начал собираться на войну, и родным стоило большого труда уговорить его отложить поход. Свой род он вёл от татарских дворян. По крайней мере, так утверждает семейное предание, и исследователи биографии Гаршина с ним согласны. Всеволод учился в гимназии в Петербурге, но каникулы проводил в Малороссии. Он очень любил природу и с увлечением собирал грибы и гербарии. Уже в возрасте семи лет В. Гаршин прочёл столь серьёзное и глубокое произведение, как «Собор Парижской Богоматери». Закончить обучение в институте будущему писателю не довелось из-за начала войны с османами. Воевать он ушёл добровольцем. Всеволод Гаршин позировал для знаменитой картины Репина, известной как «Иван Грозный убивает своего сына». Произведение В. Гаршина «Сигнал» легло в основу первого фильма для детей, выпущенного советским кинематографом. Писатель очень сильно любил живопись, и всячески поддерживал художников-передвижников, издавая посвящённые их творчеству публикации. В юности вместе с одноклассниками Всеволод Гаршин собирал библиотеку. Из-за нехватки денег ребята могли целыми днями обшаривать лавки букинистов. По воспоминанию одного из одноклассников Всеволода, в Петербурге не было ни одного букиниста, не знавшего компанию Гаршина. Учась в 7‑м классе гимназии, Гаршин ненадолго попал в больницу для душевнобольных их-за психической неуравновешенности. Первым серьёзным литературным произведением Гаршина было школьное сочинение с красноречивым названием «Смерть». В нём рассказывалось о последних минутах жизни знакомого Всеволода, перед смертью отказавшегося от соответствующих религиозных церемоний. Всеволода Гаршина очень высоко ценил Антон Чехов. Когда писатель погиб трагически, то именно Антон Павлович Чехов был одним из первых, кто откликнулся на предложение друзей Гаршина об издании сборника в его честь. В возрасте всего 33 лет В. Гаршин покончил с собой. Впервые имя Гаршина появилось в печатных изданиях в 1876 году, однако сам писатель не считал фельетоны и заметки о художественных выставках литературой. Своим дебютом в литературе Гаршин считал опубликование рассказа «Четыре дня» в 1877 году. Всеволод Гаршин не смог поступить в университет, так как закончил не классическую, а реальную гимназию. Его выбором стал Горный институт. Писатель вошел в школьную отечественную программу. Сказочные произведения Гаршина «Сказка о жабе и розе» и «Лягушка-путешественница» изучают в 4 классе средних общеобразовательных учреждений. Весной 1878 года Всеволод Гаршин был произведён в офицеры и даже задумывался о поступлении в Академию Генерального Штаба. Однако в течение полугода его мнение изменилось, и он подал в отставку. На протяжении всей жизни В. Гаршина преследовали повторяющиеся глубокие депрессии, порой затягивавшиеся надолго. Именно его перу принадлежит знаменитое произведение «Лягушка-путешественница». Однажды В. Гаршин вызвал старшину московской полиции, устроив кутёж в одном из публичных домов и не заплатив ни копейки. Рассказ Всеволода Гаршина «Четыре дня» был написан им в госпитале, куда он попал после ранения на фронте. В его основу легли его собственные военные впечатления. Последние пять лет своей жизни Гаршин провёл в отчаянной борьбе с душевным недугом. В периоды просветления он сохранял возможность работать, но тут же на него накатывали приступы безумия, после которых он мог начисто забывать и о работе светской, и о литературных задумках. Настоящее признание в СССР Гаршин получил уже после Великой Отечественной Войны. Через десять лет после её окончания были напечатаны марки с его портретом. Илья Репин изобразил Всеволода Гаршина на трёх своих картинах: «Иван Грозный и сын его Иван», «Не ждали» и акварели «Гаршин в гробу».
https://litfest.ru/biografii/garshin.html
Причина трагедии писателя.
Многие после трагической гибели писателя пытались объяснить причину столь трагического завершения его жизни. Чтобы понять, в чём состоял корень трагедии Всеволода Михайловича, необходимо сначала ознакомиться с его автобиографией.
Автобиография В. М. Гаршина
- Род Гаршиных -- старый дворянский род. По семейному преданию, наш родоначальник мурза Горша или Гарша вышел из Золотой Орды при Иване III и крестился; ему или его потомкам были даны земли в нынешней Воронежской губернии, где Гаршины благополучно дожили до нынешних времен и даже остались помещиками в лице моих двоюродных братьев, из которых я видел только одного, да и то в детстве. О Гаршиных много сказать не могу. Дед мои Егор Архипович был человек крутой, жестокий и властный: порол мужиков, пользовался правом primae noctis и выливая кипятком фруктовые деревья непокорных однодворцев. Он судился всю жизнь с соседями из-за каких-то под топов мельниц и к концу жизни сильно расстроил свое крупное состояние, так что отцу моему, одному из четверых сыновей и одиннадцати или двенадцати, детей, досталось только семьдесят душ в Старобельском уезде. Странным образом, отец мой был совершенною противуположностью деду: служа в кирасирах (в Глуховском полку) в николаевское время, он никогда не бил солдат; разве уж когда очень рассердится, то ударит фуражкой. Он кончил курс в 1 Московской гимназии и пробыл года два в Моск. университете на юридическом факультете, но потом, как он сам говорил, "увлекся военной службой" и поступил в кирасирскую дивизию. Квартируя с полком на Донце и ездя с офицерами по помещикам, он познакомился с моею матерью, Е<катериной> С<тепановной>, тогда еще Акимовою, и в 48 г. женился.
- Ее отец, помещик Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, отставной морской офицер, был человек очень образованный и редко хороший. Отношения его к своим крестьянам были так необыкновенны в то время, что окрестные помещики прославили его опасным вольнодумцем, а потом и помешанным. Помешательство его состояло, между прочим в том, что в голод 1843 года, когда в тех местах чуть не полнаселения вымерло от голодного тифа и цынги, он заложил имение, занял денег и сам привез "из России" большое количество хлеба, которое и роздал даром голодавшим мужикам, своим и чужим. К сожалению, он умер очень рано, оставив пятерых детей; старшая, моя мать, была еще девочкой, но его заботы о воспитании ее принесли плоды -- и после его смерти попрежнему выписывались учителя и книги, так что ко времени выхода замуж моя мать сделалась хорошо образованной девушкой по тогдашнему времени, а для глухих мест Екатеринославской губ. даже редко образованной.
- Я родился третьим (в имении бабушки, в Бахмутском уезде), 2 февраля 1855 г., за две недели до смерти Николая Павловича. Как сквозь сон помню полковую обстановку, огромных рыжих коней и огромных людей в латах, белых с голубым колетах и волосатых касках. Вместе с полком мы часто переезжали с места на место; много смутных воспоминаний сохранилось в моей памяти из этого времени, но рассказать я ничего не могу, боясь ошибиться в фактах. В 1858 г. отец, получив наследство от умершего деда, вышел в отставку, купил дом в Старобельске, в 12 в. от которого было наше именье, и мы стали жить там. Во время освобождения крестьян отец участвовал в харьковском комитете, членом от Староб. уезда. 2 Я в это время выучился читать; выучил меня по старой книжке "Современника" (статьи не помню) наш домашний учитель П. В. Завадский, впоследствии сосланный за беспорядки в Харьк. унив. в Петрозаводск и теперь уже давно умерший.
- Пятый год моей жизни был очень бурный. Меня возили из С. в Харьков, из X. в Одессу, оттуда в X. и назад в С. (все это на почтовых, зимою, летом и осенью); некоторые едены оставили во мне неизгладимое воспоминание и б. м. следы на характере. Преобладающее на моей физиономии печальное выражение, вероятно, получило свое начало в эту эпоху.3
- Старших братьев отправили в Петербург; матушка поехала с ними, а я остался с отцом. Жили мы с ним то в деревне, в степи, то в городе, то у одного из моих дядей в С<таробельском> же уезде. Никогда, кажется, я не перечитал такой массы книг, как в три года жизни с отцом, от пяти до восьмилетнего возраста. Кроме разных детских книг (из которых особенно памятен мне превосходный "Мир божий" Разина), я перечитал все, что мог едва понимать из "Современника", "Времени" и других журналов за несколько лет. Сильно на меня подействовала Бичер-Стоу ("Хижина д<яди> Тома" и "Жизнь негров"). До какой степени свободен был я в чтении, может показать факт, что я прочел "Собор Парижской Богоматери" Гюго в семь лет (и перечитав его в 25, не нашел ничего нового), а "Что делать" читал по книжкам в то самое время, когда Чернышевский сидел в крепости. Это раннее чтение было без сомнения очень вредно. Тогда же я читал Пушкипа, Лермонтова ("Герой нашего времени" остался совершенно непонятым, кроме Бэлы, об которой я горько плакал), Гоголя и Жуковского. В 1863 г. матушка приехала за мною из Петербурга и увезла с собою. 15 августа мы въехали в него после путешествия из Старобельска до Москвы на перекладных и от М. по жел. дороге; помню, что Нева привела меня в неописанный восторг (мы жили на В. О.), и я начал даже с извощика сочинять к ней стихи, с рифмами "широка" и "глубока".
- С тех пор я петербургский житель, хотя часто уезжал в разные места. Два лета провел у П. В. Завадского в Петрозаводске; потом одно на даче около Петербурга; потом жил в Сольце Псковской губ. около полугода; несколько лет живал по летам в Старобельске, в Николаеве, в Харькове, в Орловской губернии, на Шексне (в Кирилловском уезде). Последний мой отъезд из Петербурга был очень продолжителен: я прожил около 1 1/2 лет в деревне у одного из своих дядей, В. С. Акимова, в Херсонском уезде, на берегу Бугского лимана.
- В 1864 г. меня отдали в 7 Спб. гимназию в 12 л. В. О. Учился я вообще довольно плохо, хотя не отличался особою леностью: много времени уходило на постороннее чтение. Во время курса я два раза болел и раз остался в классе по лености, так что семилетний курс для меня превратился в десятилетний, что, впрочем, не составило для меня большой беды, т. к. я поступил в гимназию 9 лет. Хорошие отметки я получал только за русские "сочинения" и по естественным наукам, к которым чувствовал сильную любовь, не умершую и до сих пор, но не нашедшую себе приложения. Математику искренно ненавидел, хотя трудна она мне не была, и старался по возможности избегать занятий ею. Наша гимназия в 1866 г. была преобразована в реальную гимназию и долго служила образцовым заведением для всей России. (Теперь она -- 1 реальное училище). Мне редко случалось видеть воспитанников, которые сохраняли бы добрую память о своем учебном заведении; что касается до седьмой гимназии, то она оставила во мне самые дружелюбные воспоминания. К В. Ф. Эвальду (директор в мое время, директор и теперь) я навсегда, кажется, сохраню хорошие чувства. Из учителей я с благодарностью вспоминаю В. П. Геннинга (словесность) и М. М. Федорова (ест. истор.); последний был превосходный человек и превосходный учитель, к сожалению погубленный рюмочкой. Он умер несколько лет тому назад.
- Начиная с 4 класса я начал принимать участие (количественно, впрочем, весьма слабое) в гимназической литературе, которая одно время у нас пышно цвела. Одно из изданий "Вечерняя Газета" выходило еженедельно, аккуратно в течение целого года. Сколько помню, фельетоны мои (за подписью "Агасфер") пользовались успехом. Тогда же под влиянием "Илиады" я сочинил поэму (гекзаметром) в несколько сот стихов, в которой описывался наш гимназический быт, преимущественно драки.
- Будучи гимназистом, я только первые три года жил в своей семье. Затем мы с старшими братьями жили на отдельной квартире (им тогда было 16 и 17 лет); следующий год прожил у своих дальних родственников; потом был пансионером в гимназии; два года жил в семье знакомых петербургских чиновников и наконец был принят на казенный счет.4
- Перед концом курса я выдержал тяжелую болезнь, от которой едва спасся после полугодового леченья. В это же время застрелился мой второй брат...
- Не имея возможности поступить в университет, я думал сделаться доктором. Многие из моих товарищей (предыдущих выпусков) попали в Медицинскую академию и теперь доктора. Но как раз ко времени моего окончания курса Делянов подал записку покойному государю, что вот, мол, реалисты поступают в Мед. акад., а потом проникают из академии и в университет. Тогда было приказано реалистов в доктора не пускать. Пришлось выбирать какое-нибудь из технических заведений: я выбрал то, где поменьше математики, Горный институт. Я поступил в него в 1874 году. В 1876 хотел уйти в Сербию, но, к счастью, меня не пустили, т. к. я был призывного возраста. 12 апреля 77 г. я с товарищем (Афанасьевым) готовился к экзамену из химии; принесли манифест о войне. Наши записки так и остались открытыми: мы подали прошение об увольнении из института и уехали в Кишинев. В кампании я был до 11 августа, когда был ранен. В это время, в походе, я написал свою первую, напечатанную в "О<течественных> З<аписках>" вещь, "Четыре дня". Поводом к этому послужил действительный случай, с одним из солдат нашего полка (скажу кстати, что сам я ничего подобного никогда не испытал, так как после раны был сейчас же вынесен из огня).5
- Вернувшись с войны, я был произведен в офицеры, с большим трудом вышел в отставку (теперь меня зачислили в запас).6 Некоторое время (1/2 г.) слушал лекции в Университете (по историко-филологич. факультету). В 1880 заболел и по этому-то случаю и прожил долго в деревне у дяди. В 1882 г. вернулся в Петербург; в 1883 женился на Н. М. Золотиловой, в том же году поступил на службу секретарем в железнодорожный съезд.
- 23 августа 1884 г.
- Спб.
В. ГаршинПРИМЕЧАНИЯ
- 1 Печатается с автографа, хранящегося в архиве С. А. Венгерова в Ленинградском институте книговедения. Впервые опубликовано, с некоторыми сокращениями, в сб. "Красный цветок", СПБ. 1889, стр. 60--65, и, более точно, в "Полном собрании сочинений В. М. Гаршина", бесплатн. прилож. к "Ниве" 1910, кн. I, стр. 5--9.
- Текст "автобиографии" занимает три листа бумаги обычного тетрадочного формата, исписанных с обеих сторон; черновые варианты отдельных слов, характеризующие лишь стилистическую правку рукописи, нами не отмечаются. Предназначаясь для издаваемого С. А. Венгеровым "Критико-библиографического словаря русские писателей и ученых", автобиография Гаршина снабжена была в трех местах следующими его оговорками: 1. "со слов "Пятый" до "эпоху" <стр. 12, строка 32> прошу вас, С. А., ни в каком случае не утилизировать"; 2. <стр. 15, строки 27--32>: "Это не для печати"; 3 <стр. 15, строка -- о женитьбе Г. на Н. М. Золотиловой>: "Только для вас, С. А., по секрету -- которая к выходу вашей книги будет вероятно врачом".
- Как материал, существенно пополняющий данные автобиографии Г. о его родных, см. работу А. Г. Галачьяна и Т. И. Юдина, "Опыт наследственно-биологического анализа одной маниакально-депрессивной семьи" ("Русский евгенический журнал" под ред. Н. К. Кольцова, т. I, вып. 3--4, 1924, стр. 321--342), а также хронику В. П. Соколова "Гаршины" ("Исторический вестник" 1916, кн. IV, стр. 130--158, и кн. V, стр. 399--426).
- 2 По специальным вопросам, связанным с реализацией крестьянской реформы, Михаил Егорович Гаршин писал в 1858--1859 г. в "Журнале землевладельцев" и в "Харьковских губ. ведомостях". На одну из статей "помещика Старобельского уезда г. Гаршина" в "Журнале землевладельцев" очень сочувственно откликнулся Н. Г. Чернышевский в своей анонимной "Библиографии журнальных статей по крестьянскому вопросу" ("Современник" 1859, кн. I, отд. 2, стр. 80). Ср. "Полн. собр. соч. Н. Г. Чернышевского", т. IV, СПБ. 1906, стр. 402).
- 3 Семейная драма, о которой глухо упоминает Г., заключалась в том, что мать его в начале января 1860 г. бежала из дому с П. В. Завадским, воспитателем старших братьев Всеволода и видным деятелем харьковского революционного кружка Я. Н. Бекмана и М. Д. Муравского. Заявление М. Е. Гаршина в Харьковское жандармское управление о бегстве его жены, "совращенной" политически-неблагонадежным П. В. Завадским, послужило основанием для обыска у последнего 21.I.1860 г., а бумаги, захваченные при этом обыске, дали материал для обнаружения как самого кружка, так и для ареста всех его членов (см. об этом в книге Б. П. Козьмина "Харьковские заговорщики 1856--1858 гг.", Харьков, 1930, стр. 26--27). После пятимесячного заключения в Петропавловской крепости П. В. Завадский был выслан 12.VI.1860 г. в Олонецкую губернию, куда вскоре выехала к нему и Е. С. Гаршина, оставив пятилетнего Всеволода у отца. (В этом же году родился Евгений, младший брат писателя). В июле 1862 г. П. В. Завадский был вновь арестован в связи с делом М. Д. Муравского, содержался несколько месяцев в Петропавловской крепости, но на основании постановления следственной комиссии от 18.I.1863 г. возвращен был в Олонецкую губ. под усиленный надзор полиции. В связи с делом П. В. Завадского в октябре 1862 г. произведен был обыск и у Е. С. Гаршиной, подчиненной с 18.I.1863 г. секретному надзору полиции; как политически-неблагонадежная, Е. С. Гаршина подверглась обыску и в 1866 г., в пору розысков сообщников Д. В. Каракозова (ср. "Деятели рев. движ. в России. "Биобиблиограф. словарь". Составили А. А. Шилов и М. Г. Карнаухова, т. I, ч. 2, М. 1928, стр. 75).
- 4 Ранний период биографии В. М. Гаршина освещен в очерке С. Н. Дурылина "Детские годы В. М. Гаршина", М. 1910. Материалы, существенно дополняющие и корректирующие эту работу, см. в письмах Г., печатаемых нами в приложениях к настоящему изданию, стр. 401 и ел.
- "Не знаю, на какие средства жила семья Гаршина, -- вспоминает Вяч. Фаусек,-- но обстановка в их доме была скромная, почти спартанская". Екатерина Степановна в Харькове "давала частные уроки" и "содержала нахлебников ("Современный Мир" 1913, кн. III, стр. 58).
- Интересную бытовую характеристику матери писателя дают воспоминания В. П. Соколова: "Малого роста, полная, плотная, с тяжелым взглядом, Екатерина Степановна к воспитанию детей прилагала большие старания, и в чем другом, а в хороших книгах никогда не было у детей недостатка. Она много читала, хорошо знала русскую легкую литературу, писала занимательные письма, могла переводить с французского, шить на машинке и делать всякое домашнее дело; но главная ее отрада была говорить, рассказывать кому-нибудь о прочитанном, о литераторах, о своих знакомых, о каких-нибудь литературных или житейских курьезах. У ней каждый день гости и неумолкаемые литературно-житейские разговоры, и вместе с тем какой-то нервный гнет, так что никому из гостей не приходит охоты весело от души рассмеяться. То и дело новые знакомые; участливое любопытство к мало знакомым даже людям, возня с ними, хлопоты о них... Гости таяли иногда от незаслуженных похвал, от комплиментов; но вместе с тем при них же раздавались слова негодования, горячего осуждения и насмешки по адресу отсутствующих, бывших знакомых, относительно которых наступило у Екатерины Степановны полное разочарование" ("Исторический вестник" 1916, кн. IV, стр. 131). О близости Е. С. Гаршиной к деятелям революционного подполья 60-х годов см. выше, примеч. 3. О связях ее же с А. Г. Маркеловой, Е. А. Макуловой, Н. В. Долгоруковой, Е. П. Елисеевой, В. С. Курочкиным и другими шестидесятниками см. по указателю к настоящему изданию.
- 5 О материале, положенном в основание "Четырех дней", см. далее, примеч. к письму No 105.
- 6 В прапорщики Г. произведен был 27.IV.1878 г.; приказ же об увольнении его "за болезнию" от военной службы датирован 24.II.1879 г. (формуляр В. М. Гаршина в архиве Пушкинского Дома). Ср. письма Г. NoNo 129, 138, 139, 140. О работе его с 1883 г. в Совете съездов представителей железных дорог см. далее сводку данных в примеч. к письму No 369.
- ...................................................
- Как видим, дед Всеволода Михайловича сделал много зла местным жителям и те, естественно, многократно проклинали и его самого, и его потомков. Несчастья в судьбах деда, отца, а потом и самого писателя являются звеньями одной цепи бедствия рода Гаршиных. Надо напомнить то, что двое старших братьев писателя, Виктор Михайлович (ок.1853—1873) и Георгий Михайлович (1849—1895), юрист, также окончили жизнь самоубийством. А это очень напоминает последствие нападения демонской силы, связанной с проклятьями, не просто словесными, а когда применяется магия. Единственное спасение для писателя могло оказать лишь духовное руководство, которого он не имел. Поэтому, его трагическую гибель считать самоубийством, в полном смысле этого слова, нельзя. Это было страшное нападение сильных демонов, которые его и погубили. Он стал жертвой демонской злобы к роду человеческому, попущенной за грехи деда.