ЖИЗНЬ БЛАЖЕННОГО СТАРЦА НИКИТЫ, СХИМОНАХА РОСЛАВЛЬСКОГО († 29 МАРТА СТ. СТ. 1793 Г.).
Никита был уроженец г. Орла. Имея особенное стремление к благочестию, он все свое время посвящал чтению Св. Писания и житий святых, питал чувство благоговения к великим подвижникам, горел любовью к их подвигам, и часто посещал места, бывшие свидетелями трудов их и горестей, орошенные слезами их и потом. Это возбудило в нем непреодолимое желание последовать образу их жизни. Итак, Никита, носясь по волнам житейского моря, проливал горькие слезы раскаяния и умиления пред всечестным образом Владычицы нашей Богородицы и поручал себя многомощному Ее покровительству. В один день удалился он из дому родительского и пошел искать себе тихого и безмолвного пристанища в дремучих брянских лесах, с намерением начать там жизнь пустынническую. Вошедши в чащу леса, стал он на молитву, изливая горькие слезы из глубины сердца и умолял Господа призреть на него и научить его тому, что угодно святой воле Божией. После молитвы построил он себе малую келию на пригорке и ископал колодезь у самой подошвы пригорка, в двух верстах от монастыря, а от дороги, пролегающей в город Карачев, на четверть версты влево. Здесь-то Никита начал подвизаться в молитве и богомыслии, проливая источники слез о разорении внутреннего своего Иерусалима. Пребывая неисходно в молчании, посте и бдении, не заботясь ни о чем житейском, не сея и не пожиная, он питался одним ржаным хлебом с водою и квасом, каковую пищу испрашивал себе в обители раз в неделю. Когда же обитель перестала давать ему хлеб и прочее, тогда он принужден был в нищенском образе испрашивать себе пропитание у прохожих. Никита обыкновенно выносил корзинку на дорогу и вешал ее там, где проходили странники в Белобережскую пустынь для поклонения иконе Матери Божией Троеручицы.В настоящее время на месте подвигов Никиты существует только его колодезь, который в недавнее время вновь оправлен, и на нем водружен большой деревянный крест, с надписью: здесь подвизался убогий старец Никита, в конце 18-го столетия.
Однажды, по чувству сердечного влечения, вздумал я пройтись в лес, – и вот дорогою встречается со мною монах Аврамий. После взаимных приветствий я спросил его: «Далече ли ты, батюшка, ходил?» Он отвечал: «Да вот петлял где-то, а на возвратном пути вздумал побывать на Никитином колодезе; теперь же хоть бы и в свою келью». – «Нет, батюшка, – низко поклонился я ему, – как тебе угодно, а уж вернешься и за святое послушание проводишь Меня до Никитина колодезя, у которого я только однажды и был». Старец улыбнулся и сказал: «Что делать с тобою! Видно, за послушание надо идти». Мы пошли.
Во время пути старец неумолчно рассказывал мне о блаженном Никите, о жизни и подвигах его, и так завлек меня своею беседой, что я и не заметил, как мы очутились у самого колодезя. С благоговением напились мы из него воды и, несколько поговоривши, я спросил его еще раз: «А что, батюшка, в первые годы поступления вашего в обитель, должно быть, тут было место непроходимое?» – «Да вот какое, отвечал мой собеседник: бывало, как придешь сюда на пригорок, да посмотришь в эту чащу леса, какая здесь страшная глушь, непроходимая топь, темнота, – так невольно замрет сердце и нападает на тебя страх». Потом старец, обратившись ко мне с важностью, спросил меня: «А знаешь ты то место, где была келия старца Никиты?» Я отвечал: «Не знаю». – «Вот здесь оно, здесь подвизался Никита; здесь и Сама Царица Небесная являлась ему. Посему это место я особенно чту; к этому колодезю братия приходят из обители пить воду и посмотреть на безотрадное местопребывание Никиты. Расположившись около этого колодца, они начинают с удивлением спрашивать друг друга: «Боже мой! Как он, батюшка, тут жил! Сколько тут нужно иметь необыкновенного терпения! Не боялся он ни воздушных бурь, ни страхований, ни воя волков, ни рева медведей; а как много страдал от здешних негостеприимных комаров, которых приступы испытывал почти все лето!» Если вы пожелаете посетить это место, то вас непременно встретят эти кровопийцы, победители львов, – встретят не тысячами, а целыми легионами».
Посему тело Никиты часто покрывалось ранами, а эти язвы вольных страданий растравляемы были жалами лесных оводов. Добровольный странник и страдалец самоотверженно пренебрегал мучением тела, ради ощущаемого им обильного утешения и преуспеяния в духовных своих подвигах. Бог милостиво призирал на смирение и труд Никиты и утешал его различно – то умилением сокрушенного сердца, то радостворным плачем, то очистительными слезами. Вышеупомянутый монах Аврамий рассказывал также о старце Никите, что он имел от Бога дар слез. Эта благодать действовала в нем особенно тогда, когда он прочитывал положенное в Следованной псалтири слово св. Кирилла Александрийского о исходе души и о втором пришествии: «Боюсь смерти, яко горька ми есть, боюся геены, зане безконечна есть», и прочее. При чтении умилительного сего слова, чувствовал он внутреннее услаждение и умиление сердца, и тогда, повергаясь пред иконою на землю, неутешно рыдал и плакал горькими слезами.
Сколько времени провел здесь Никита, неизвестно: один Бог был зрителем сокровенного и безмолвного его жительства; и только вот что сообщил он другу своему, монаху Зосиме: в марте месяце его постигла недолговременная, но тяжкая болезнь, приведшая его в совершенное расслабление. Простершись на рогоже, лежал он без всякого движения. Вот, в день праздника благовещения Богородицы, Никита слышит звон колокола в обители, призывающих всех верных ко всенощному бдению, чтобы благовестить им на земле радость велию, и хвалить с небом Матерь Божию. Душа его изнывала от скорби, что он не может встать с своего ложа и по долгу совершить свое правило. При этом пришло ему на мысль пропеть тропарь благовещению Богородицы, – и запел он монотонно: «Днесь спасения нашего главизна», и прочее, но – не мог кончить его. После сего, сколько он ни старался и ни побуждал себя допеть тропарь до конца, но все усилия его были тщетны, кончить тропарь был он не в состоянии. Наконец, заплакал Никита, и плакал долго горькими слезами. – И плач его проник небеса! Молитвенник еще не престал орошать лицо свое слезами, как вдруг является ему Богоматерь и кротким гласом спрашивает болящего: «О чем ты унываешь, старец?» Болящий устремился взором и мыслью к явившейся, и осмелился сам спросить Ее: «А Ты, матушка, кто такова и зачем изволила сюда пожаловать?» – «Я пришла помочь тебе, – отвечала ему Богоматерь, – допеть неоконченный тобою тропарь Мой. Теперь укрепись в своих силах и пой со Мною…» И вот когда земной ангел и небесный человек с Небожительницею допели тропарь – Богоматерь сделалась невидима. Неизъясним был восторг обрадованного Никиты! Он весь превратился в чувство глубочайшего благоговения и живейшей благодарности к Владычице.
С того времени Никита непрестанно имел в уме и сердце таинственное видение Божией Матери, прилежно молился Ей, чтобы Она во всей его жизни была ему заступницей и путеводительницей.
После сего таинственного посещения Божией Матери Никита недолго наслаждался скромным пребыванием в этой пустыне. Великий подвиг пустынного безмолвия и труженнической жизни его в молитве подвергся искушению.
Ненавистник добра, враг его давно изыскивал случай изгнать подвижника из сего места. И вот, наконец, явилось орудие вражеской злобы в лице одного недоброжелательного человека, который сжег келию старца до основания. О. Никита в это время находился в Белобережской обители и, возвращаясь оттуда в свою пустыню, увидел, что келия его сожжена и что от нее осталось лишь несколько горстей пепла. Опечаленный и плачущий, с неописуемою горестью сел он при пепелище своей келии на пригорке, и неутешно заливался слезами, почитая себя многосогрешившим пред Богом изаслужившим праведный гнев Его. Наконец, оградившись знамением креста и предав себя воле Божией, с замирающим сердцем простился он с пустынею. Приходит о. Никита в Белобережскую обитель, смиренно припадает к стопам настоятеля и просит принять его в число братства. Настоятель принял его с распростертыми объятиями и дал ему келию.
Подробности новоначального вступления в монашество Никиты остались мало известными: смиренный подвижник не любил вспоминать и оглашать трудов своих, и не много сообщил о них впоследствии другу своему, монаху Зосиме, которому еще во время пребывания своего в пустыни отдал он на сохранение все свои деньги, 80 руб. ассигн. По вступлении в обитель, Никита начал подвизаться в молитве, богомыслии и молчании; вдал себя в совершенное повиновение старцам и служил им в смирении и кротости, с полным самоотвержением; в церковь ходил неупустительно и стоял в ней с великим вниманием, равно как бывал на всех общих послушаниях, которые всегда исполнял благоговейно и чинно. Однажды, во время всенощного бдения, Никита стоял на своем месте в церкви, при свечах, и с сокрушением сердца молился пред иконою Богоматери Троеручицы. Во время сего молитвенного подвига вдруг упал он на церковный помост и, оградив себя знамением креста, сказал: «Вот как наши! Стали уже валяться!»
Блаженный Никита был расположен искренно к аскетической жизни, и для него были предпочтительнее те места, где более удобств и возможности к неукоризненному ношению иноческого креста. А где чаще молитва, если не в глубоком уединении, которое не развлекает глаз, не тревожит слуха и не возмущает мысли?
Старец Никита, во все годы своего пребывания в обители, скорбел о лишении прежнего своего безмолвия и с горячим молением сердца прибегал к Богу, чтобы Он даровал ему возможность к возобновлению того молитвенного подвига, в чем и был утешен. Слыша от старцев рассказы о жизни и подвигах отшельников в смоленских лесах, и о пустынном расположении их келий, наподобие маленьких скитов, также о простоте и согласии между ними, о самом виде благолепных старцев, сияющих красотою внутреннего благообразия, о силе и сладости кроткого их слова, Никита почувствовал необыкновенное влечение к образу и месту их жительства. Предаваясь этому влечению души, он положил твердое намерение немедленно отправиться туда.
Неутомимый старец о. Никита имел, в Смоленской губернии в Рославльских лесах близ села Екимович, единомысленного духовного брата, монаха о. Досифея, и в одно время просил его прийти к нему в Белобережскую пустынь. Досифей выпросил у одного крестьянина лошадку, действительно отправился к другу. Это было по первозимью в 1792 году. Прибыв в пустынь, он нашел старца в болезненном состоянии. Блаженный старец, по взаимном приветствии с Досифеем, открыл ему давнее свое желание – перейти к нему, и просил взять его с собою, чтобы последние дни своей жизни он мог провести в пустынном уединении от всех, и там почить о Господе. О. Досифей, сострадая его болезни и видя, как скудна его одежда, предлагал ему провести настоящую зиму здесь, и обещался приехать за ним летом, но старец Никита, как бы предвидя (а быть может, и в самом деле провидел), что кончина его скоро (последует, ни под каким предлогом не соглашался оставаться здесь долее. Тогда о. Досифей, с благословения настоятеля строителя Иринарха, взял с собою Никиту и повез в свою пустыню, которая была около двухсот верст от Белобережской пустыни. В продолжении этого зимнего пути, по недостатку в теплой одежде, болезнь старца усугубилась. О. Досифей должен был укрывать своего больного соломой и сеном и защищать от ветра и снега рогожею, ибо они были нестяжательны и богатели только нищетою. Наконец, однако, он, хотя и с немалым трудом, на плохой крестьянской лошадке привез старца Никиту в пустынную свою келию. Но здесь Никита прожил не более полугода и почил о Господе 29 марта 1793 года. О. Досифей усердно послужил блаженному старцу до самой кончины его.
Омыв бездыханное тело почившего Никиты, более своими слезами, чем водою, и воздав ему достодолжное уважение, о. Досифей положил его в пчелиный улей (за неимением гроба). В этом улье старец Никита возлежал благолепно и сиял целомудренной чистотой, изможденный в трудах старческой плоти. Для отпевания тела был приглашен священник, который, по принятому обычаю Церкви, погреб его подле келии, где обитал он до своей кончины.
В погребении его участвовали и некоторые почтенные старцы, нарочно пришедшие проститься с незабвенным подвижником, блаженным Никитою. Ангельская его непорочность и иноческая скромность надолго остались в их памяти.
Пустынная келия сих старцев находилась в овраге как бы на каком маленьком острове, – окруженная со всех сторон горами и непроходимыми густыми лесами; а внизу около этого обиталища была непроходимая топь, особенно в весеннее время. Но такое местоположение весьма утешало старцев.
По прошествии шести или семи лет после погребения старца Никиты, о. Досифею было какое-то откровение – откопать гроб старца и перенести его на другое возвышенное место – что и было им выполнено, и тогда открылось, что гроб старца был цел, одежа на нем цела, и сам он нетленен, только на одной ноге ходачок, вроде башмачка, – сплетенный из липовых лык, истлел, а на другой – такой же – уцелел. Замечательно, что ходачок, сплетенный самим Никитою, остался невредимым, а другой, которого за болезнью не мог он сплесть сам, превратился в прах. При открытии гроба находился монах Арсений. Он пожелал обменяться с покойным своими четками, и когда приступил к гробу, чтобы взять их, к немалому своему изумлению, никак не мог. Наконец монах Арсений, заметив, что старец Никита не благоволит ему отдать свои четки, оставил свою дерзость.
На обряд нового погребения тела был призван священник. Но, как блаженный старец о. Никита был прежде погребен в пчелином улье, то старцы, желая почтить подвижника обыкновенным гробом, положили его в новом гробе и, отслужив по нем панихиду, с подобающей честью похоронили на показанном месте.
О. Досифей весьма благоговел к блаженному своему старцу, о. Никите, и память его чтил ежегодно в светлую неделю св. Христовой Пасхи. На могилу его приглашаемы были все пустынные старцы, которые пели канон св. Пасхи, и обычно поминали во блаженной памяти скончавшегося!
Св. Ст. Диестровв.
1 мая 1861 г. Белобережская пустынь.
Впервые опубликована в журнале «Странник», август 1865 г.
«Православная Жизнь». 1993. № 4. С. 2-4.
https://afanasiy.net/jyzn-blajennogo-shymonaha-nykyty-roslavlskogo