Молчальникъ Михаилъ

Да проститъ намъ Господъ, если мы не точно передали, слышанное много лѣтъ тому назадъ случайно въ частной бесѣдѣ во время ностальгическихъ воспоминаній о дивномъ, навѣки ушедшемъ Валаамѣ одного изъ его преданнѣйшихъ бывшихъ собратій. Да упокоитъ Господъ душу приснопамятнаго многострадалънаго Епископа Марка Ладожскаго и Санъ-Францисскаго. Миръ праху твоему, Владыко Маркъ и Молчалъникъ Михаилъ.
«Молчаніе есть таинство будущаго вѣка, а словеса сутъ орудія міра сего »
(Преп. Исаакъ Сиринъ)
Бывшiй валаамскiй монахъ, Епископъ Маркъ Ладожскій, пребывавшій въ городѣ Санъ-Франциско, однажды разсказываль намъ о нѣкоемъ "рабѣ Божіемъ", какъ онъ называлъ всѣхъ смиренныхъ Валаамскихъ монаховъ, и показалъ небольшую картинку, которую онъ вырѣзалъ изъ Финскаго журнала въ 1940-ыхъ годахъ. Это было изображеніе повара, окруженнаго горшками, котлами, кастрюлями, сковородками, мисками и черпаками въ кухнѣ, гдѣ готовилась пища для монастырскихъ чернорабочихъ, обрабатывавшихъ землю, и кочующихъ переселенцевъ, частыхъ посѣтителей Валаамскаго монастыря, куда они приходили не какъ паломники или будущіе монахи, но въ поискахъ заработка.

Епископъ Маркъ въ 1930-ые годы былъ молодымъ послушникомъ на Валаамѣ и зналъ этого служителя на кухне, о которомъ передавались разные слухи, но никто о немъ не зналъ ничего опредѣленнаго, потому что онъ взялъ на себя подвигъ молчанія, никогда ни съ кѣмъ не говорилъ, никогда не произносилъ ни одного слова.

Будущій Епископъ Маркъ пришелъ на Валаамъ съ цѣлью стать монахомъ. Монастырь расположенъ глубоко въ Сѣверной Ѳиваидѣ Святой Руси, гдѣ въ продолженіи тысячи лѣтъ воспиталъ великихъ подвижниковъ и святыхъ на его святыхъ горахъ. Черезъ нѣкоторое время послѣ прихода на Валаамъ у молодого Леонида (его мірское имя) развилась какая-то тяжелая непонятная болѣзнь, которая по опредѣленію мѣстныхъ лекарей оказалась неизлѣчимой и смертоносной. Онъ лежалъ безъ движенія и на глазахъ быстро угасалъ.

Была Страстная седмица, и приближалась Пасха, Свѣтлое Христово Воскресеніе. Весна была еще далеко, и воскресеніе природы затемнялось оживленной подготовкой и каждый былъ вовлеченъ ради Праздника праздниковъ, Св. Пасхи Господней, Его Воскресенія. Каждый былъ занятъ уборкой и подготовкой, а кромѣ того длинными церковными службами, въ которыхъ каждый братъ принималъ участіе. И здѣсь, среди всего этого, молодой человѣкъ, ставшій всеобщимъ любимцемъ, явно приближался къ концу. Жертва этой ужасной внезапной болѣзни, будущій нужный собратъ - умиралъ. Леонидъ былъ любимецъ самого Игумена Харитона, который охотно готовъ былъ бы умереть за него.

Страстная недѣля приближалась къ концу. Былъ уже канунъ Великой Субботы, въ этомъ году приходившійся на день памяти Св. Апостола и Евангелиста Марка. Въ безнадежности собравшаяся старшая братія монастыря была крайне озабочена - что же дѣлать? Кто-то подалъ мысль спѣшно постричь Леонида въ монахи на его смертномъ одрѣ, чтобы на Пасху онъ могъ бы явиться Воскресшему Господу какъ новопостриженный монахъ. Когда сказали о такомъ намѣреніи Леониду, который уже былъ извѣщенъ о своемъ неизбѣжномъ смертельномъ состояніи, послѣдный кивнулъ въ знакъ согласія и потерялъ сознаніе къ великой скорби Игумена Харитона и тѣхъ, кто окружалъ его постель.

Безъ колебаній Старецъ Ефремъ и другіе принесли мантію и все необходимое для совершенія пострига. Такъ какъ это было въ канунъ праздника Апостола Марка, то дали ему имя Маркъ и къ полному изумленію всѣхъ и каждаго, новопостриженный монахъ Маркъ открылъ глаза и всталъ со своего смертнаго ложа въ полномъ здравіи, и даже принялъ участіе въ пасхальныхъ торжествахъ. Это дѣйствительно было и его собственное воскресеніе.

Послѣ своего выздоравлѣнія, по какой-то непонятной причиѣ, онъ часто думалъ съ удивленіемъ о братѣ Михаилѣ, работающемъ въ кухнѣ. Какъ послушника, Марка часто посылали въ кухню, которая была на далекомъ разстояніи отъ главныхъ монастырскихъ зданій. Тамъ работали многіе бѣдные люди и получали пищу въ рабочей трапезной. Онъ зналъ этого Михаила, и зналъ, что до его прихода на Валаамъ онъ далъ обѣтъ никогда не говорить. Теперь новопостриженный монахъ былъ охваченъ любопытствомъ объ этомъ таинственномъ человѣкѣ, всегда молчаливомъ, никогда не смотревшемъ на лица людей, чьи глаза были всегда опущены, и по его потнымъ щекамъ часто стекали слезы, когда онъ работалъ среди пара, дыма и пламени старомодной плиты.

Однажды, монахъ Маркъ пришелъ въ это зданіе по дѣлу и вошелъ въ кухню въ промежуточное время между трапезами, когда обычно здѣсь никого не было. Онъ никогда не приходиль сюда въ такое время дня и былъ удивленъ, видя все въ такомъ спокойствіи, для него непривычномъ. Онъ открылъ дверь - и застылъ.

Здѣсь его глазамъ представилась трогательная картина: среди покрытой сажей кухни стоялъ Михаилъ съ поднятыми руками къ небу, глубоко рыдалъ, обливаясь слезами, такъ что все его лицо было мокрое. Не обращая вниманія на незваннаго гостя, онъ громко взывалъ ко Господу о милости и прощеніи на какомъ-то иностранномъ языкѣ. Изумленный монахъ отступилъ и быстро закрылъ дверь. Глубоко тронутый, онъ удивлялся мысленно и желалъ знать, какова же должна быть причина такого душераздирающего вопля.

Послѣ этого случая его интересъ возросъ, и онъ началь спрашивать у людей, работавшихъ съ рабомъ Божіимъ, о его жизни.

Вотъ все, что онъ могъ узнать. Братъ Михаилъ появился въ монастырѣ неизвѣстно откуда. Никто не зналъ его жизни. Одинъ Игуменъ Харитонъ зналъ его тайну, и онъ благословилъ его быть обычнымъ очереднымъ послушникомъ. Но Михаилъ не пожелалъ этого, онъ хотѣлъ выполнять смиреннейшее послушаніе и просилъ благословеніе взять на себя покаянный подвигъ абсолютнаго молчанія и быть посланымъ на такое послушаніе, на которомъ никто бы не ожидалъ оть него ни единаго слова. Игуменъ согласился на это, и Михаилъ заключилъ свои уста, отсѣкая такимъ образомъ весь міръ отъ своего существованія. Онъ зналъ только кухню. Онъ даже почти не ходилъ въ церковь, куда вся братія и рабочіе ходили молиться. Онъ стремился къ уединенію. Его послушаніе было на самомъ бойкомъ, шумномъ мѣстѣ монастыря. Когда оттуда всѣ уходили, онъ могъ урывками стонать и выплакивать свое сердце. Онъ никогда не обѣдалъ съ братьями или рабочими. Никто не зналъ, гдѣ онъ спитъ. Никто не зналъ, въ чемъ онъ нуждается или имѣетъ какую-либо скорбь. Никого это не касалось. Но монахъ Маркъ, разъ увидавъ его такимъ сокровеннымъ образомъ, приносилъ ему кое-что изъ одежды и обуви, и послѣдній, посредствомъ знаковъ, выражалъ ему благодарность.

Видъ углубленнаго въ себя человѣка, стоящаго постоянно среди горшковъ и кастрюль, всегда съ выраженіемъ лица какъ-будто онъ не вполнѣ здѣсь, вызывалъ критику и громкія реплики возмущенія въ большинствѣ рабочихъ и трудящихся въ кухнѣ: молъ, почему онъ не говоритъ, когда къ нему обращаются. Почему онъ дѣлаетъ видъ, что не можетъ вести себя, какъ другіе и не можетъ вымолвитъ, что требуютъ люди. Зачемъ такъ таинственно прятаться въ молчаніи.

Но Монахъ Маркъ зналъ, что этотъ человѣкъ творитъ непрестанную Іисусову молитву и что его сердце было въ постоянномъ умномъ дѣланіи. Физически онъ былъ здѣсъ, въ кухнѣ, дѣлая что ожидалось отъ него, и онъ дѣлалъ все хорошо и своевременно. Но въ своемъ сердцѣ онъ безусловно не былъ здѣсь, со всѣми его окружающими.

"Гдѣ же былъ онъ?" удивлялся Маркъ. Былъ ли онъ кающійся великій грѣшникъ, выполняющій свою эпитемью въ трудныхъ условіяхъ кухни среди шума и даже ударовъ отъ раздраженныхъ, разгневанныхъ людей? Но это, казалось, не безпокоило его. Наоборотъ, его часто видѣли съ кажущейся улыбкой благодарности къ обижавшимъ его, которая только приводила въ большую ярость нападавшихъ. Онъ былъ всегда въ работѣ, его руки всегда заняты, движенія неторопливы: онъ не былъ ни медлителенъ, ни быстръ. Онъ былъ мысленно тамъ, гдѣ нужна была бдительность, настороженность къ тому, что онъ дѣлалъ, но его внутреннее присутствіе было въ другомъ мѣстѣ.

Однажды молодой монахъ Маркъ, придя въ кухню по дѣламъ монастыря, разговаривалъ съ людьми тамъ находящимися, разсказывалъ какъ онъ былъ "воскрешенъ" въ Великую Субботу, въ денъ Св. Апостола Марка, когда онъ былъ постриженъ въ монахи. Тутъ онъ замѣтилъ, что братъ Михаилъ пріостановилъ свои занятія и видно внимательно слушалъ, не двигаясь, стоя въ полоборота лицомъ къ стѣнѣ, держа большой черный котелъ; О. Маркъ обратилъ вниманіе, но продолжалъ. Когда онъ кончилъ свое повѣствованіе и его слушатели вышли изъ кухни и удалились въ коридоръ, онъ повернулся въ сторону Михаила, ничего не говоря, удивляяся -"почему Михаилъ съ такимъ интересомъ слушалъ о моемъ чудесномъ выздоровлѣніи на Пасху?"

Наступила напряженная пауза. Братъ Михаилъ медленно повернулся къ нему, не поднимая головы робко кашлянулъ, точно ошущая испытующее молчаніе Марка. Слыша, что кромѣ нихъ никого нѣтъ, онъ медленно поднялъ лицо и О. Маркъ увиделъ его большіе выразительные, серо-голубые глаза. Сдѣлавъ кроткій шагъ впередъ, онъ засвѣтился такой таинственной улыбкой сквозь слезы, что слова въ такой моментъ излишни - молодой монахъ такъ сразу же понялъ, что ради его молитвъ онъ былъ такъ чудесно исцѣленъ. Этотъ незабываемый лучистый взглядь выдалъ его молчаніе и обнаружилъ его секретъ передъ изумленнымъ молодымъ монахомъ, пристально смотрѣвшимъ на этого незауряднаго человѣка. Этотъ Михаилъ, быть можетъ святой, зналъ въ своей душѣ, что шелъ въ монастыръ гдѣ кто-то страдалъ, кто-то молилъ Господа о помоши, кто плакалъ и нуждался во Христѣ, своемъ Спасителѣ. Тамъ, скрываясь въ закоптѣлой кухнѣ, онъ молился за страждущихъ, понимая значеніе и смыслъ любви, былъ влизокъ имъ по духу.

Пораженный, стоя среди кухни, монахъ Маркъ въ этотъ моментъ, былъ до глубины души растроганъ; его колѣни дрожали, все его тѣло чувствовало сверхъестественную легкость и въ его сердцѣ, - не ушами, но сердцемъ, - услышалъ: "Дорогой мой, это былъ я, по любви къ тебѣ".

И это было все. Его голубые глаза медленно опустились, голова приняла прежнее полунаклонное положеніе, и его руки снова продолжали чистить черный закоптѣлый котелъ. Онъ снова ушелъ въ свой міръ молчанія, какъ будто его больше и не было здѣсь.

Слова тамъ не были нужны. Они были излишни. Было ясно, это была тайна, слегка пріоткрывшаяся; она оглашалась сладкозвучной волной небеснаго тепла, какъ будто пріоткрылся Рай черезъ полуоткрытую дверь, и затѣмъ закрылась и ушла навсегда - можетъ быть до Второго Пришествія.

Бьющееся сердце молодого монаха медленно стало утихать. Переведя духъ, уходя, онъ снова взглянулъ на сгорбленную фигуру старика, монотонно скребущего дно черной кастрюли. Таинственная музыка замерла, и слѣдъ ея простылъ. Теперь опять стоялъ плотный барьеръ между двумя людьми: молодымъ энергичнымъ монахомъ, будущимъ епископомъ и этимъ невзрачнымъ старымъ кухоннымъ работникомъ. Оба стояли среди кухни - уже далеко отдѣленные другъ отъ друга.

Молодой человѣкъ повернулся и тихо вышелъ. Тамъ не было ни звука, выраженнаго словами, ни прощанія, ничего, что объединило бы ихъ. Все ушло... Но его сердце продолжало биться, быстро биться и только тогда успокоилось, когда онъ приближался къ монастырю. Больше никогда онъ не видѣлъ брата Михаила. Вскорѣ вспыхнула война. Онъ былъ призванъ въ армію и покинулъ Валаамъ. Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ, уже будучи іеромонахомъ, онъ смогъ получить отсрочку изъ арміи и посѣтилъ свой любимый Валаамъ на какое-то непродолжительное время. Онъ спрашивалъ о Братѣ Михаилѣ-молчальникѣ, но никто не могъ сказать ему о немъ ничего опредѣленнаго, кромѣ того, что онъ умеръ такъ же незамѣтно и уединенно, какъ жилъ. Даже его любимый Игуменъ Харитонъ никогда больше не упоминалъ о немъ. Годами позже въ какомъ-то финскомъ журналѣ О. Маркъ увидѣлъ картинку, которую вырѣзалъ и позже подарилъ нашему Братству вмѣстѣ съ разсказомъ.

Вспоминая, Епископъ Маркъ говорилъ, что когда онъ такъ пристально смотрѣлъ на Брата Михаила, то лицо того сіяло благородствомъ и явнымъ великодушіемъ, подобно лику Царственнаго Великомученика Императора Николая II.

Переводъ сдѣлала Ксенія Е. Кибольчикъ.
источник материала