Священникъ Сергѣй Городцевъ – Какъ должно понимать возгласъ священника на утрени: «Слава Тебѣ, показавшему намъ Свѣтъ?».
Пѣніе на утрени великаго славословія вмѣстѣ съ предварительнымъ возгласомъ священиика[1]: «Слава Тебѣ показавшему намъ свѣтъ!», составляетъ одну изъ торжественнѣйшихъ частей нашего праздничнаго утренняго Богослуженія: отверстыя царскія врата[2], колѣнопреклоненное положеніе большинства молящихся производитъ невольно глубокое впечатлѣніе на каждаго присутствующаго въ храмѣ. Невольно чувствуется, что православная церковь этимъ моментомъ утренняго Богослуженія желаетъ напечатлѣть въ душахъ вѣрующихъ нѣчто особенное.
Поэтому нѣсколько одностороннимъ намъ представляется то объясненіе возгласа священника предъ пѣніемъ великаго славословія, по которому указывается, что возгласомъ священника: «Слава Тебѣ, показавшему намъ свѣтъ!» церковная практика освятила воспоминаніе о тѣхъ временахъ, когда наши утреннія Богослуженія составляли собою всюду Богослуженія всенощныя и когда пѣніе великаго славословія совпадало съ утреннимъ разсвѣтомъ и въ сердцахъ вѣрующихъ невольно возбуждалось благодарственное чувство Тому, кто сподобилъ христіанина встрѣтить новый день въ молитвенномъ настроеніи, – невольно при утреннемъ разсвѣтѣ изъ устъ вѣрующихъ выходила «слава» Подавшему снова дневной свѣтъ недостойнымъ рабамъ Своимъ.
Въ такомъ пониманіи названнаго возгласа священника мы выросли въ нашихъ духовныхъ школахъ, такое пониманіе указывается и въ учебникахъ по литургикѣ, также объясняютъ и особыя изслѣдованія о нашемъ православномъ Богослуженіи.
Не отрицая совершенно правдоподобности и достовѣрности такого историческаго объясненія интересующаго насъ возгласа, позволимъ себѣ высказать нѣкоторыя соображенія объ односторонности подобнаго объясненія.
Въ первые вѣка христіанства (до 4-го вѣка)[3], какъ извѣстно, христіанское Богослуженіе отправлялось не съ того торжественною обстановкою, съ какою оно стало совершаться со времени признанія христіанства римскимъ міромъ религіею господствующею: часто ютившееся въ катакомбахъ, куда дневной свѣтъ и не проникалъ, оно, само собою понятно, включая нашъ возгласъ въ чинъ утрени, не могло соединять съ нимъ того смысла, который соединяется теперь. Далѣе: съ увеличеніемъ торжественности Богослуженія (съ IV вѣка), со внесеніемъ новыхъ пѣснопѣній, продолжительность утренняго Богослуженія даетъ дѣйствительно большое основаніе къ тому, чтобы возможность совпаденія пѣнія великаго славословія съ утреннимъ разсвѣтомъ въ церковной практикѣ становилась дѣйствительностью. Но здѣсь возможенъ вопросъ не выдуманный но совершенно естественный: всегда ли это совпаденіе дѣйствительно было? И на этотъ вопросъ отвѣтъ, конечно, тотъ, что далеко не всегда, или даже только иногда. Съ одной стороны продолжительность ночи въ различныхъ мѣстахъ земнаго круга, въ различныя времена года очень не одинакова: съ другой стороны разнообразное чтеніе и пѣніе всенощнаго Богослуженія, – когда въ одной церкви соблюдается извѣстный темпъ пѣнія, извѣстная манера чтенія, не похожіе на таковые въ другихъ церквахъ, – дѣлаетъ службу продолжительною въ одной церкви на столько-то времени, въ другой на болѣе, или менѣе продолжительное время. Предполагать какую-либо искусственность въ отправленіи нашего Богослуженія мы нравственно не имѣемъ никакого права: христіанское Богослуженіе имѣетъ единственно нравственно-воспитательную цѣль; постороннія соображенія ему должны быть чужды. А объясненіе нашего возгласа историческими справками какъ-бы поневолѣ должно навязывать нашему Богослуженію именно подобную искусственность. Въ самомъ дѣлѣ, это объясненіе прямо же предполагаетъ, что во время образованія нашего утренняго Богослуженія въ томъ видѣ, въ какомъ оно есть, христіанскіе монастыри и церкви должны были какъ-бы стараться о томъ, чтобы моментъ возглашенія: «Слава Тебѣ, показавшему намъ свѣтъ!» совпадалъ непремѣнно съ проблесками наступающаго дня, такъ какъ скажись этотъ возгласъ ранѣе, онъ уже какъ бы не имѣетъ смысла, если же позднѣе, то опять не можетъ произвести должнаго впечатлѣнія на молящихся; и такимъ образомъ, чтобы сохранить за возгласомъ это именно значеніе, всенощное Богослуженіе въ ночи продожительныя должно идти гораздо долѣе, нежели въ краткія ночи, и всегда у совершающихъ Богослуженіе какъ бы должна быть, забота о подобномъ именно совпаденіи. Христіанское Богослуженіе не театральное зрѣлище, не дѣйствуетъ оно эффектами, искусственности въ немъ, по самой идеѣ, не должно быть; оно велико своею простотою, оно глубоко воспитательно своимъ внутреннимъ смысломъ, неотразимо и непосредственно вліяющимъ на душу христіанина. Историческое же объясненіе нашего торжественнаго утренняго возгласа не можетъ указать въ немъ глубокаго воспитательнаго смысла, кромѣ развѣ того, что христіанинъ долженъ воздавать славу Господу за всѣ и внѣшнія и внутреннія блага, и слѣдовательно и за дарованіе дневнаго свѣта, какъ начала дня.
Но этого мало: «нощь не свѣтла не вѣрнымъ, а вѣрнымъ же она – просвѣщеніе въ сладости словесъ Божественныхъ»; оставляя, какъ ранѣе сказали, нѣкоторое значеніе за указаннымъ объясненіемъ интересующаго насъ возгласа, попытаемая найти въ немь болѣе глубокій смыслъ, которымъ бы дѣйствительно объяснялась та торжественность этого возгласа, которая неотразимо сказывается въ душахъ тѣхъ христіанъ, которые приходятъ въ храмъ затѣмъ, чтобы молиться, молиться искренно.
Каждое чинопослѣдованіе христіанскаго Богослуженія заключаетъ въ себѣ части, расположенныя по глубокой внутренней связи; поэтому интересующій насъ возгласъ священника будетъ намъ тогда понятенъ въ своемъ церковно-воспитательномъ значеніи, когда мы разсмотримъ его въ связи съ предшествующими и послѣдующими молитвословіями. И думается, что то, откуда психологически вытекаетъ нашъ возгласъ, есть пѣніе канона, такъ какъ непосредственно предшествующее великому славословію и его возгласу пѣніе «свять Господъ Богъ нашъ» (иъ воскресные дни), свѣтильновъ (экзапостиларіевъ), хвалитныхъ псалмовъ и «стихиръ на хвалитехъ» составляетъ не что иное, какъ прелюдію къ тому, что содержится въ великомъ славословіи и его возгласѣ.
Сущность канона, какъ извѣстно, составляютъ, такъ называемыя, пѣсни Св. Писанія, или священныя пѣснопѣнія Богопросвѣщенныхъ лицъ ветхаго завѣта, благодарственно воспѣвавшихъ тѣ, или другія благодѣянія Божественныя, полученныя ими послѣ какихъ-либо скорбныхъ, невыносимо тяжелыхъ обстоятельствъ. Эти то пѣсни Св. Писанія, составляющія краеугольный камень нашего канона, вмѣстѣ съ ирмосами[4], и должны подлежать нашему разсмотрѣнію, чтобы для насъ былъ ясень общій, смыслъ канона и чтобы правильнѣе подойти къ объясненію нашего возгласа.
Общая мысль всѣхъ пѣсней Св. Писанія, вошедшихъ въ составъ нашего канона, можетъ бытъ выражена такимъ образомъ: скорбныя обстоятельства внутренняго ли то, или внѣшняго характера, одного ли лица, или цѣлаго Богоизбраннаго народа повергаютъ его въ глубокое уныніе; по человѣческому разсужденію эти скорбныя обстоятельства таковы, что избавиться отъ нихъ самому человѣку нѣтъ никакой возможности, – но вотъ эти страданія сами же своею невыносимою тягостью учатъ страждущаго, что тамъ, гдѣ безсиленъ самъ человѣкъ, всегда можетъ явиться всесильная десница Божественная, которая и положитъ конецъ этимъ невыносимымъ страданіямъ, – и тогда изъ наболѣвшаго сердца страждущаго вырывается, какъ бы полный отчаянія крикъ, «вопль» къ Богу, который единый только можетъ дать необходимое, для человѣка избавленіе. Но этотъ какъ бы отчаянный «вопль» въ тоже время есть «вопль» съ надеждою и вѣрою, ибо направляется къ Тому именно, кто и дѣйствительно можетъ прекратитъ страданія, – поэтому онъ не остается тощимъ предъ Господомъ; Господь даетъ взывающему къ Нему искомое избавленіе, и изъ устъ избавленнаго выходитъ, благодарственная молитва Господу, ниспославшему чудно Свое Божественное избавленіе изстрадавшемуся. А эта благодарственная молитва, начинаясь въ устахъ избавленнаго простымъ благодареніемъ Господу за настоящее избавленіе, переходитъ затѣмъ въ радостное пророчество о томъ, что придетъ время всеобщаго избавленія, избавленія всѣхъ людей отъ внѣшнихъ и внутреннихъ бѣдствій, которыми полна была жизнь ветхозавѣтнаго человѣчества, – что придетъ время спасенія вѣчнаго, полнаго внутренняго спасительнаго перерожденія всего человѣка; и люди его получатъ только подъ условіемъ полнаго смиренія и всецѣлаго обращенія къ Господу.
Словомъ, пѣсни Св. Писаніи заключаютъ въ себѣ вообще такую мысль, что спасеніе временное и вѣчное даруется только Господомъ и только тогда, когда человѣкъ во всей глубинѣ сердца своего почувствуетъ свою немощь, безпомощность и сознаетъ, что только Богъ его можетъ спасти.
Какое же значеніе имѣютъ пѣсни Св. Писанія, воспроизводимыя нашимъ церковнымъ канономъ для сыновъ благодати, для сыновъ завѣта новаго?
Не то только, конечно, что они своимъ содержаніемъ возбуждаютъ въ душѣ христіанина воспоминаніе о чудесныхъ событіяхъ въ средѣ Богоизбраннаго народа и учатъ его прославлять чудодѣйственную десницу Божію; значеніе ихъ для христіанъ даже болѣе глубокое, чѣмъ для ветхозавѣтнаго человѣчества. А именно. Нравственно религіозное состояніе Богопросвѣщеннаго ветхозавѣтнаго человѣчества обыкновенно изображается, какъ состояніе темное, находящееся подъ сѣнію закона. Подобное изображеніе не то, конечно, выражаетъ, что человѣчеству ветхаго завѣта были совершенно чужды свѣтлые пункты христіанскаго міровоззрѣнія, но то именно, что эти свѣтлые пункты въ сознаніи ветхозавѣтнаго человѣчества только намѣчались, какъ такіе, которые должны бытъ, но будутъ ли они, или нѣтъ въ дѣйствительности, про это Богопросвѣщенные мужи ветхаго завѣта не знали, а только предчувствовали подъ воздѣйствіемь Духа Божія, гадательно, подъ образами. Во Христѣ же ветхозавѣтные прообразы стали образами, молитвенные «вопли» ветхозавѣтныхъ праведниковъ объ избавленіи отъ внѣшнихъ и внутреннихъ бѣдствій въ устахъ христіанъ, стали молитвенными «воплями» объ усвоеніи уже совершившагося чудно избавленія Спасителемъ всего рода человѣческаго отъ темной власти грѣха и діавола.
Христіаниномъ, при воспроизведеніи содержанія пѣсней Св. Писанія невольно представляется вся высота христіанскаго откровенія сравнительно съ ветхозавѣтнымъ откровеніемъ, ибо предчувствія, рѣчи и гаданія пророковъ видятъ они исполнившимися во Христѣ во всемъ глубоко трогательномъ ихъ величіи. Спасеніе Божіе, представлявшееся праведникамъ ветхаго завѣта какъ темное, хотя и радостное, но далеко будущее, для сознанія христіанина является радостнымъ фактомъ вѣчнаго избавленія во Христѣ. Чтобы сдѣлать эту общую мысль болѣе ясною, пояснимъ ее краткимъ указаніемъ на содержаніе нашихъ ирмосовъ, которые и представляютъ собою именно христіанское пониманіе ветхозавѣтныхъ пророчествъ и прообразовъ.
Избавленіе израильтянъ отъ рабства Фараонова, составляющее какъ извѣстно содержаніе первой и второй пѣсенъ Св. Писанія (Исх. XV. 1-19) въ нашихъ христіанскихъ ирмосахъ этихъ пѣсенъ является, какъ избавленіе всего рода человѣческаго отъ власти и рабства Фараона мысленнаго, – грѣха и діавола, – побѣжденнаго сошествіемъ на землю Сына Божія. Благодарственно-пророческая пѣснь пророчицы Анны, чудодѣйственно получившей разрѣшеніе своего неплодства (I Цар. II, 1-10) въ ирмосахъ третьей пѣсни является для христіанина, какъ благодарственная пѣснь Господу за разрѣшеніе Христомъ неплодства, внутренняго и какъ молитвенная пѣснь о воспріятіи христіаниномъ сладкихъ плодовъ свѣтлаго Христова пришествія. Откровеніе данное Господомъ пророку Аввакуму о страшномъ Божіемъ сошествіи на землю (Авв. III гл.) въ ирмосахъ четвертой пѣсни является для христіанина радостнымъ сознаніемъ чуднаго и страшнаго дѣла Бога избавителя, пославшаго на землю Сына Своего единороднаго для привлеченія въ блаженное царство небесное всѣхъ народовъ земли и для наказанія тѣхъ, которые не воспринимаютъ сладкихъ плодовъ Христова пришествія.
Отъ нощи утреннюющій къ Богу Исаія и предвидящій общее воскресеніе (Исх. XXVI. 9-19) въ церковныхъ ирмосахъ пятой пѣсни учить христіанина взывать къ Богу о дарованіи истиннаго духовнаго просвѣтлѣнія, внутренняго обновленія съ надеждою на вѣчное воскресеніе въ лучшую жизнь, – ибо духовное томленіе, духовный мракъ человѣка совершенно разгоняется Господомъ, побѣдителемъ смерти.
Іона во чревѣ китовѣ, обращающійся съ покаянною молитвою къ единому Избавителю (Іон. II. 2-10) въ ирмосахъ шестой пѣсни является образомъ христіанина, обуреваемаго бездною грѣховныхъ золъ и взывающаго къ Господу объ избавленіи отъ этой грѣховной погибели, ибо эта самая грѣховная бездна уничтожена воплотившимся Господомъ. Избавленіе отроковъ въ разженной пещи и ихъ хвалебная пѣснь Господу за это избавленіе (Дан. ІІІ. 26-90) въ церковныхъ ирмосахъ седьмой и восьмой пѣсенъ учитъ христіанина прославлять Бога, дивнаго во Своей Святой Троицѣ, давшаго во Христѣ вѣчное избавленіе всего рода человѣческаго. Пѣснь Богородицы и пѣснь пророка Захаріи (Лк. I. 46-55; 67-79) сами по себѣ въ совершенствѣ опредѣлившія характеръ грядущаго Божія спасенія и путь, которымъ воспринимается человѣкомъ это спасеніе, прямо побуждаютъ христіанина въ ирмосахъ девятой пѣсни къ прославленію виновницы нашего спасенія, родившей всему міру премірную радость, Царя правды, мира и любви, направившаго христіанъ на истинный путь мира и добра.
Не трудно видѣть, что по самому существу наши церковные ирмосы суть такіе же молитвенные «вопли», какіе раздавались изъ устъ ветхозавѣтныхъ праведниковъ и выражены ими въ пѣсняхъ Св. Писанія, но въ тоже время, какъ то же ясно, что между нашими церковными ирмосами и пѣснями Св. Писанія есть разница въ личныхъ чувствованіяхъ, которыя переживались ветхозавѣтными праведниками при обращеніи къ Богу съ молитвенными «воплями» объ избавленіи отъ золъ и какія переживаются христіанами при такихъ же обращеніяхъ.
Какъ бы высоко ни поднималось у ветхозавѣтныхъ праведниковъ сознаніе имѣющаго наступить вѣчнаго Божія спасенія, всегда у нихъ въ душѣ, при ихъ молитвенныхъ «вопляхъ» бывала мысль (какъ и должно) о своей отдаленности (за грѣхъ) отъ Бога и сомнѣніе въ полной справедливости Своихъ религіозныхъ чаяній. У христіанскихъ же праведниковъ обращающихся къ Богу съ молитвеннымъ «воплемъ» чувствованія другія. Въ христіанствѣ все ясно; спасеніе вѣчное во Христѣ есть отрадный для сердца христіанина фактъ. Въ христіанствѣ всѣ преграды къ единенію съ Богомъ разрушены; христіанинъ сынъ Божій; молитвенные «вопли» его даютъ ему истинную надежду на полное усвоеніе вѣчнаго Божія спасенія во Христѣ Іисусѣ. Отсюда, и пѣніе всего канона невольно вызываетъ въ душѣ христіанина слава Тому, кто даровалъ вѣчное спасеніе, разрушилъ средостѣніе отдѣлявшее человѣка отъ Бога. А если такъ, если таковы мысли должно возбуждать въ душѣ христіанина пѣніе канона, то, само собою разумѣется, что и непосредственно слѣдующее за пѣніемъ канона въ нашей утрени съ необходимостью должно отвѣчать этому, а не иному душевному настроенію христіанина; и дѣйствительно торжественное прославленіе святаго Господа («Святъ Господь Богъ нашъ»), зкзапостиларій «и стихиры на хвалитехъ» не что иное выражаютъ собою въ устахъ христіанина, какъ призываніе всей твари къ прославленію Господа, содѣлавшаго чудно Свое спасеніе посреди всей вселенной.
И возгласъ священника предъ пѣніемъ великаго славословія: «слава Тебѣ, показавшему намъ свѣтъ!» по литургической психологіи не иначе должно понимать, какъ выраженіе великой духовной благодарности христіанина Богу, воплощеніемъ на землѣ Сына Своего единороднаго наполнившему свѣтомъ неясныя благочестивыя ветхозавѣтныя предчувствія и гаданія, разгнавшему тьму языческихъ заблужденій, даровавшему міру Спасителя. А нашъ Спаситель есть единый истинный свѣтъ, просвѣщающій всякаго человѣка, грядущаго въ міръ (Іоан. I. 9), говорящій Самъ про Себя: Я свѣтъ міру; кто послѣдуетъ за Мною, тотъ не будетъ ходитъ во мнѣ, но будетъ имѣть свѣтъ жизни (Іоан. VIII. 12), или: Я свѣтъ пришелъ въ міръ, чтобы всякій вѣрующій въ Меня не оставался во тьмѣ (Іоан. XII. 46, см. Іоан. III. 19-21; IX. 5; 1 Іоан. 1. 5-7 и др.), пречистая Матерь Котораго въ церковныхъ пѣсняхъ именуется Матерью свѣта («Богородицу и Матерь свѣта въ пѣснехъ возвеличимъ»).
Слѣдовательно, этотъ возгласъ священника, если брать его не отдѣльно, а въ его литургической послѣдовательности, должно понимать не иначе, какъ такимъ именно образомъ: здѣсь священникъ – выразитель религіозной настроенности молящихся – на утреннемъ Богослуженіи, почувствовавши всю глубокую разницу, какая дѣйствительно есть между подзаконнымъ человѣчествомъ и человѣчествомъ благодатнымъ, воздаетъ «славу» любвеобильному Господу за ниспосланіе всему міру Спасителя, примирившаго людей съ Богомъ, давшаго своимъ искупленіемъ свѣтлое разрѣшеніе всѣхъ, мучившихъ родъ человѣческій, религіозно-нравственныхъ запросовъ доброй совѣсти, вмѣсто ветхозавѣтной тьмы и тѣни смертной давшаго свѣтъ истиннаго Боговѣдѣнія и свѣтлую надежду на возвращеніе древняго первобытнаго блаженнаго райскаго состоянія въ полномъ единствѣ съ треблаженнымъ Богомъ.
Но если все, непосредственно предшествующее интересующему насъ утреннему возгласу священника говоритъ за то, что этотъ возгласъ менѣе всего можно понимать въ матеріальномъ смыслѣ, какъ благодарность Богу за дарованіе физическаго свѣта, утренняго разсвѣта, то содержаніе самаго великаго славословія, предваряемаго нашимъ возгласомъ со всею рѣшительностью говоритъ: за то, что совершенно не дарованіе физическаго свѣта имѣетъ въ виду восхвалятъ св. Церковь этою торжественною частью нашего утренняго Богослуженія.
Начинающееся ангельскою пѣснью, которою возвѣщено было роду человѣческому сошествіе на землю Сына Божія, великое славословіе въ слѣдующемъ своемъ содержаніи представляетъ собою прославленіе тріединаго Бога, совершителя нашего спасенія, и преимущественно кроткаго Агнца Божія, чрезъ котораго и открылась міру тайна Пресвятой Троицы; но нельзя не обратитъ вниманіе и на то, что вмѣстѣ съ прославленіемъ чрезъ все великое славословіе проходитъ и молитвенный «вопль» къ тріединому Богу о помилованіи отъ грѣха избавленнаго, просвѣтленнаго, но подъ грѣховными искушеніями пребывающаго, новозавѣтнаго человѣчества (Господи, Боже, Агнче Божій, Сыне Отечь, вземляй грѣхъ міра помилуй насъ, вземляй грѣхи міра пріими молитву нашу... Господи, помилуй мя и исцѣли душу мою, яко согрѣтихъ Тебѣ и т. д.); и въ этихъ молитвенныхъ восклицаніяхъ конечно никто не можетъ видѣть молитвы о чемъ-либо внѣшнемъ матеріальномъ; нѣтъ, это, можно сказать, непосредственное эхо того, что мы слышали въ пѣсняхъ Св. Писанія, это молитва объ избавленіи отъ тьмы грѣховной порабощающей человѣка и въ новомъ завѣтѣ, блистающемъ свѣтомъ полнаго Божественнаго спасенія, – подобно тому, какъ она порабощала ветхозавѣтное человѣчество, жившее предчувствіями этого спасенія; это молитвенный «вопль» христіанскій о полномъ просвѣтлѣніи природы человѣческой чрезъ свѣтъ Христова пришествія. А заключительныя слова великаго славословія какъ нельзя болѣе и подтверждаютъ сейчасъ сказанное, а вмѣстѣ съ тѣмъ даютъ полное право говорить, что возгласъ предъ славословіемъ должно понимать такимъ именно образомъ, какъ понимается нами: Господи, къ Тебѣ прибѣгохъ, научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Богъ мой, яко у Тебе источникъ живота, во свѣтѣ Твоемъ узримъ свѣтъ: пробави милость Твою вѣдущимъ Тя. Всякій непредубѣжденный христіанинъ, слыша эти слова великаго славословія и сердечно воспринимая ихъ смыслъ, совершенно согласится съ нами, что эти слова никоимъ образомъ нельзя понимать въ матеріальномъ смыслѣ: смыслъ ихъ чисто духовный: это – мольба о полномъ воспріятіи свѣта Христова пришествія, который по милости любвеобильнаго Бога даруется христіанамъ за исполненіе Христова ученія, за исполненіе Его Божественнаго Евангелія; это – мольба о внѣдрѣніи въ сердце Самаго Христа.
Не противорѣчитъ предложенному нами объясненію и положенное по уставу церкви пѣніе непосредственно послѣ славословія воскреснаго или праздничнаго тропаря; это пѣніе, обращая мысль молящихся или къ событію воскресенія Христова, чрезъ которое побѣждена сила смерти и діавола, – или же къ воспоминаемому христіанскому празднику, имѣющему то или другое отношеніе къ нашему спасенію, – пѣніе тропаря, говоримъ, убѣждаетъ молящихся въ возможности исполненія великаго просимаго духовнаго просвѣтлѣнія.
Думается, что сказаннаго достаточно, чтобы имѣть право закончить наши соображенія о полной возможности замѣнить чисто внѣшнее объясненіе возгласа предъ великимъ славословіемъ объясненіемъ, при которомъ интересующая насъ часть утренняго Богослуженія представляется болѣе сообразною и въ чисто педагогической послѣдовательности нашего утренняго Богослуженія, а также и въ томъ непосредственномъ духовномъ ощущеніи, которое испытывается искренно молящимися во время великаго славословія, предваряемаго не менѣе великимъ торжественнымъ возгласомъ священника.
Намъ остается сказать очень немногое, имѣющее принципіальный характеръ не только по отношенію къ высказаннымъ нашимъ соображеніямъ о взятомъ вопросѣ, но и ко всей обширной литургической области.
Въ объясненіяхъ той, или другой части нашего богослужебнаго круга находится вообще чрезвычайно много замѣчаній чисто внѣшняго характера, объясняющихъ то, или другое въ нашемъ Богослуженіи чисто случайными внѣшними причинами. Пусть эти объясненія имѣютъ то, или другое археологическое ученое значеніе, – но во-первыхъ въ этихъ объясненіяхъ иногда кромѣ ученаго остроумія, смѣняющагося болѣе остроумнымъ изслѣдователемъ на другое, и ничего найти нельзя, а во-вторыхъ – и это главное – эти объясненія затемняютъ собою нравственно-воспитательныя смыслъ нашего великолѣпнаго православно-христіанскаго Богослуженія.
Распространяясь въ нашей духовной школѣ, эта объясненія дѣлаются достояніемъ пастырей церкви, которые въ своей гомилетической дѣятельности (проповѣдяхъ о правосл. Богосл.) стараются провести эти объясненія въ сознаніе своихъ пасомыхъ. Но такъ какъ область проповѣди и значеніе ея исключительно въ нравственномъ воздѣйствіи на слушателей и слѣдовательно чуждый элементъ – каковой и есть все внѣшнее – прямо противорѣчитъ ея духу и значенію, то само-собою понятно, что литургическія проповѣди съ учеными соображеніями внѣшняго характера, не производятъ на народъ должнаго благотворнаго вліяніям и наше православное Богослуженіе, оставаясь непонятнымъ для самихъ пастырей – въ его религіозно-воспитательномъ значеніи, – тѣмъ болѣе остается непонятнымъ для слушателей, – понимаютъ они его настолько, насколько сами искренно присутствуютъ при Богослуженіи и получаютъ непосредственное благодатное озареніе.
Православный храмъ – небо на землѣ; Богослуженіе христіанское – школа для христіанина, приготовляющая къ вѣчному небесному Богослуженію съ ликами ангельскими. Этой мысли никогда не должно упускать изъ виду тѣмъ, кто такъ или иначе интересуется литургическими вопросами, особенно пастырямъ церкви, ведущимъ, по своему званію, своихъ пасомыхъ чрезь храмъ Божій, чрезъ православное Богослуженіе вь домъ Божій небесный, во врата Христова царства.
Православное Богослуженіе во всей своей содержимосги имѣетъ своею цѣлью пробудить въ земныхъ людяхъ интересы небесные. И не объясненія внѣшняго характера, конечно, нужны, для того, чтобы понять его во всемъ его небесномъ величіи, – а объясненія церковно-педагогическія выходящія изъ мысли о томъ, что наше Богослуженіе есть великая духовная лѣчебница, уничтожающая пороки ветхаго человѣка и содѣлывающая его человѣкомъ новымъ.
С. Городцевъ.
«Могилевскія Епархіальныя Вѣдомости». 1892. № 26. Ч. Неофф. С. 239-250.
[1] По церковному уставу означенное возглашеніе передъ великимъ славословіемъ произноситъ священникъ (предстоятель или настоятель), а не діаконъ. См. замѣтку въ № 14-мъ журн. «Руководства для сельскихъ пастырей» за 1873 г. – ред.
[2] См. Пособіе къ изученію устава Богослуженія православной церкви, прот. Никольскаго, стр. 83.
[3] Упоминаніе въ «постановленіяхъ апостольскихъ» (4-го вѣка) о великомъ славословіи, какъ составной части утренняго Богослуженія даетъ возможность заключать, что пѣніе великаго славословія съ предворительнымъ возгласомъ существовало и въ вѣка гоненій.
[4] Тропари, какъ извѣстно, есть измѣняемая по содержанію часть канона, примѣнительно къ воспоминаемымъ церковнымъ событіямъ.
https://afanasiy.net/gorodcev-kak-doljno-ponymat-vozglas-sviacshennyka-na-utreny
