Сезеновская игуменья Серафима, в схиме Евфимия

(Память 14 сентября)

   В селе Нижне-Ломовом, в 7 верстах от уездного города Раненбурга, Рязанской губернии, жил государственный крестьянин Ефим Семенов Моргачев, семейство коего состояло из жены Прасковьи Петровой, трех сыновей: Алексея, Андрея, Игната, и двух дочерей: Авдотьи и Евфимии.
   Ефим Семенович по состоянию своему, а равно по ласковому обхождению, считался одним из лучших в селе. Он не отказывался помочь бедным, приходившим к нему за помощью. И за это его любил приходской священник, который нередко посещал Ефима и уделял с ним время на беседы. А в былые времена, если кого любит и отличает от других приходской священник, тот считался в общественном мнении за человека благочестивого и добродетельной жизни.
В день Воздвижения Креста Господня, 14 сентября 1806 г. у Ефима Семеновича родилась дочь, названная во св. Крещении Евфимие. Во время повивания новорожденной Евфимии, у повивальной бабки спустился с шеи крест и коснулся ребенка. Ребенок вдруг ухватился ручонками за крест и сильно прижал его к груди, что продолжалось несколько минут, так что должны были разнять ручонки, чтобы освободить крест. Это событие, небывалое еще у бабки, повивавшей более ста детей, передавалось ею, как особое чудо, родным ее и знакомым. Сделалось известным и приходскому священнику отцу Василию. Тот сделал отсюда такое заключение: «младенец родился в день, когда православный мир празднует Воздвижение Креста Господня, на коем был распят Господь. В этот же день младенец, только что родившись, слабыми своими ручонками схватил крест и прижал к груди. Этот крест был из рук взят силою. Следовательно, родившаяся возлюбит Господа и до последнего издыхания, не оставит предназначенного ей свыше крестного пути».
   Евфимия в детстве своем отличалась от сверстниц смирением, кротостью, незлобием, уступчивостью и убегала детских игр. Вместо этого она, с 12 лет, стала нянчить родного брата, грудного ребенка Игната. Ухаживать за малюткой угадывать его желания Евфимии доставляло такое удовольствие, что она на предложение матери и родной бабки старица Марьи Васильевой поиграть в праздничные дни с детьми, всегда отклоняла, с детскою невинною любовью отказываясь, что она лучше займется с братом Игнатом, которого Евфимия любила более всех за его кроткий нрав.
За Евфимию на 18 году ее возраста сватались женихи, но она от замужней жизни отказалась. Желая служить одному Богу. Родители ей не препятствовали.
   Сватанье это было осенью. Евфимия после отказа начала в течение наставшей зимы более уединяться и в свободное время отдаваться молитве. Весною она отправилась вместе с другими для богомолья в Киев.
   На пути зашла она в Сезеново к затворнику Иоанну, попросить его благословения на дорогу. Иоанн, зная, что Евфимию будут оставлять в Киеве и то, что ей предназначено жить для жизни умной, деятельной на месте его молитвы благословил ее идти на богомолье, но советовал ей не оставаться в Киеве, даже если будут просить, говоря, что скоро разведутся индейки, куры, будут цыплятки и она с палкой должна будет их караулить, чтобы не разбежались и не разорвали их. Это предсказание затворника сбылось впоследствии, когда Евфимия назначена была настоятельницею Сезеновской обители.
   В Киеве Евфимия обошла монастыри и зашла в женский монастырь. Настоятельница, отличив ее от других богомолок, пригласила к себе и предлагала остаться в их монастыре. Евфимия вспомнила совет затворника Иоанна и со смирением отказалась от предложения настоятельницы.
   По возвращении домой Евфимия пожелал выучиться грамоте, для чего она отправилась в село Юсово, Раненбургского уезда, за 8 верст от своего села в проживавшей там чернице Дарье Харлампьевой, у которой, прожив целую зиму, выучилась читать книги церковной печати. И с тех пор она каждую свободную минуту занималась чтением книг Священного Писания, в особенности Псалтыри, не оставляя вместе с этим забот о брате Игнате.
   Евфимия с летами мужалась в духе веры и любви к Богу. Она не оставляя обычных крестьянских работ, свободное от них время употребляла на чтение книг духовного содержания и на душеполезные размышления. Она находила душевное утешение в доме своего духовного отца, приходского священника о. Петра, любившего ее. Он своими духовными наставлениями более и более укреплял ее в жизни духовной, приучал ее к терпению, смирению, послушанию и тем избавлял ее от всех козней диавольских. Также часто прибегала она за советами и к Сезеновскому затворнику Иоанну.
   Родители Евфимии, люди благочестивой жизни, сердцем своим чувствовали, что их дочь назначена для жизни не мирской, а духовной. Следуя совету приходского священника, они не мешали ей заниматься молитвою и чтением; еще способствовало такому отношению чудное исцеление ее от болезни неизвестным человеком. Собаки искусали девушке ноги, и она до того разболелась, что родители уже не надеялись не ее выздоровление. А Евфимия была у них единственною дочерью, так как старшая дочь, выданная замуж умерла. В одно время, в рабочую пору, семейные Евфимии были все в поле; Евфимия оставалась в доме одна и изнуренная болезнью лежала в амбаре. Вдруг явился неизвестный человек, сказал, чтобы она выздоравливала от болезни и тут же скрылся. Евфимия тотчас же почувствовала облегчение, силы возвратились так, что когда к вечеру семейные ее пришли домой они нашли Евфимию уже ходившую и не жаловавшеюся на прежнюю боль ног.
   В 1825 году, когда односельцы Ефима Моргачева задумали выселиться на новые места в Самарскую губернию, записался с ними и Ефим, имея в числе записавшихся много родных и близких. Вместе с Ефимом Моргачевым должна было отправляться и дочь их Евфимия; но для нее это отправление было не по сердцу. Здесь привыкла она к уединенной жизни, сроднились с лучшими собеседниками о путях к спасению: приходским священником отцом Петром и Сезеновским затворником Иоанном. Чтобы решить остаться на родине или ехать с семью, Евфимия ночью пришла к затворнику Иоанну, открыла свою скорбь и просила указания, на что ей решиться. «Идти мне не хочется», говорила Евфимия: «но и оставаться боюсь; быть может, я буду грустить, плакать и тянуться к родным». На это затворник ей отвечал: «не ходи, оставайся здесь на родине, а там и без нас много. Скучать ты здесь не будешь, ты нужна здесь. Найдутся люди, дадут тебе приют, и здесь проживешь».
   После этого она решилась остаться на родине. Ни просьбы, ни слезы, ни самые угрозы родителей не могли заставить Евфимию переменить своего намерения: наконец, хотели взять ее силою, не для того, чтобы мешать ей предаваться, но по чувству родительскому, которое никак не могло решиться оставить свою дочь еще в молодых летах, неопытную в жизни, одну, без приюта, без своей помощи. Осталась последняя решительная минута. И в эту-то роковую минуту Евфимия обратилась с молитвою к Создателю всяческих в соседственной горнице. Ее слезная молитва услышана: неведомый голос возвестил ей три раза: «не бойся», и в то же время пришел в дом отца Евфимия приходской священник отец Петр, который отслужил напутственный молебен, пожелал отправлявшимся всех благ, а Евфимию посоветовал оставить на родине и предоставить ее водительству Промыслителя благ.
   Родители Евфимии, хотя не без слез, не без сердечной грусти, однако послушались совета своего духовного пастыря. Они благословили Евфимию на неведомый для них, для самой Евфимии путь, но на путь благочестия, и решились оставить ее одну, бесприютную, неопытную в жизни единственно под особым покровительством Божиим.
   Настала минута разлуки, минута самая горькая для чувств родственных. Слезы, рыдания отправлявшихся в далекий путь, остававшейся на родине, благопожелания путникам родных их, знакомых, сменялись одно другим. Много и очень много в эту тягостную минуту успели перенести сердца путников и юной Евфимии оставшейся без крова, без опоры.
   Евфимия решилась любимых своих отца и мать, братьев проводить до Козлова.
   В Козлове наконец они расстались. Отец с женою и тремя сыновьями отправились в путь, а Евфимия, молодая девица, осталась одна в чужом городе, никем не знаемая. Много и очень много горьких слез она пролила, расставшись с родною семью, быть может, навсегда, не зная даже, где они должны поселиться. Много и очень много она перечувствовала: разные мысли сменялись одна другою, и все кончалось тем, что она одна без крова на чужбине. Здесь никто не старался отереть ее горькие слезы, никто не вняв ее воплю и никто не приютил под своим кровом от осенней стужи.
   Евфимия, занятая мыслями о вечной разлуке с теми, кому обязана жизнью, с которыми жила неразлучно 20 лет — безутешная, одинокая, отправилась из Козлова, не заходя даже домой, в Сезеново к затворнику Иоанну высказать ему всю скорбь души и выпросить благословение его на путь новой жизни, какую он укажет. Иоанн встретил ее не с сетованием, а с радостью, и восклицал: «наша взяла»; укрепив ее в вере, приказал ей отправиться жить в родное ее село.
   Она, безропотно повинуясь велению затворника, возвратилась на родину, где встретила то же одиночество; сердце ее предалось еще большей горести, видя владельцами родного дома ее чуждых для нее, не имея крова, а между тем наступила глубокая осень.
   В эту осень крестьяне рубили свой общественный лес. Одни из них, соболезнуя о горькой доле Евфимии, дали ей леску на келью, другие из этого лесу, хотя и сырого, срубили ей келейку. И поставили около приходской церкви. Эта келейка была маленькая, 4-х аршин; оставалось покрыть и сложить печь. Евфимия собственными своими руками покрыла своей жилище кое-как дерном и с радостью переселилась в новый свой дом, несмотря на то, что печи не было и даже по какому-то случаю невозможно было ее сложить в эту зиму. И Евфимия целую зиму прожила в своей келье без печи, согреваемая благодатью Божией, по молитвам затворника. С наступлением весны келья ее была покрыта соломою, и в ней сделали печь.
   Евфимия в своей келье, казалось, заживо похоронили себя и оставляла ее лишь в крайних случаях: в церковь для молитвы во время божественной службы, в Сезеново к затворнику Иоанну для духовных бесед, где случится покойник, для чтения по нем Псалтыри, а в келью к себе, по заповеди затворника Иоанн, не принимала. Пропитывалась большею частью трудами своими: пряла и вязала своим односельцам, не требуя никакого вознаграждения, а брала, что дадут. Порою помогал ей и о. Петр, любивший ее, и другие, которые приносимую пищу ставили на окно кельи и давали знать о том стуком в стену.
   В рабочую пору нередко односельцы, скудные рабочими руками, приходя утром на работу, находили, что на пашне их кто-то жал, и сжатый хлеб в копнах стоял здесь же. Стали следить, кто это тайный бескорыстный помощник и застали на пашне за работою Евфимию. Хотя и просила она об этом молчать, но тайный работник был открыт в селении. Это возбудило к ней общую любовь и уважение односельцев.
   Евфимия. Уединив себя так, желала принять на себя самый трудный подвиг — юродства Христа ради, но затворник не дал ей на этот подвиг своего благословения. А заповедовал ей держаться уединения, почему она, уединив себя еще более так, что никого к себе в келью не принимала и думала было провести всю свою жизнь в маленькой келье, которая ей была по сердцу; но Провидение готовило ее не для одинокой келейной жизни. Евфимия. Оставшись на родине одна и уединив себя в маленькой келье, очень часто хаживала к затворнику Иоанну для своих духовных бесед; в 1827 г. в праздник Вознесения господня сверх обыкновения она пришла довольно рано и стала под дубком, ожидая с свойственным ей смирением той минуты, когда затворник будет свободен, а котомочку сняла и положила около себя на пеньке.
   В этот день Иоанн занимался рассаживанием около своей кельи Деревьев и, увидев стоявшую около дубка Евфимию в простой крестьянской одежде. Сказал пророчески: «пусть она стоит, больше вырастит, вырастет с дубком, и тем снова предрек ее будущее служение.
   В этот день там. Приглашенные Бирюковым, по приказанию затворника, 16 человек из села Троекурова рассаживали около кельи затворника деревья; в числе рассаживающих была и сестра Бирюкова, Марфа. Она, увидев Евфимию, сказала брату Ивану, что какая-то женщина стоит у дубка. Двое посланных Бирюковым не могли узнать от Евфимии подробно, откуда она и зачем пришла, наконец, он сам, узнав от нее о ее имени, звании и о цели прихода, посоветовал ей подождать несколько. Потому что затворник был занят в келье с купцом Кузьмою Абрамовым Ангеловым. А сам отправился к келье затворника. Чтобы передать ему о Евфимии. Лишь только он дошел до кельи, затворник вышел из оной с Ангеловым и, приказав чрез Бирюкова бывшим для поливки дерев женщинам спрятаться, чтобы не видали лица затворника, и как бы не замечая стоявшей Моргачевой и осматривая посаженные деревья, обратился с вопросом к Ангелову: «хорошо ли они посажены?» Ангелов отвечал: «хорошо, да поздно, не примутся; деревья обыкновенно сажают или раннею весною. Или позднею осенью».
   Иоанн на это отвечал: «если не примутся, то вместо их мы с Иванушкой (это Бирюков) насажаем новых». Затем, взглянув к дубу. У коего стояла Евфимия Моргачева, в простой крестьянской одежде и, увидев ее, Иоанн спросил, обращаясь к Бирюкову: «а это кто такая?» Бирюков отвечал, что это Евфимия Ефимова, девица из Раненбургского уезда и притом добавил, что он, пришед на заре, стоит на одном месте. «Кузьма, пусть она стоит», сказал тогда Иоанн, обращаясь к Ангелову, и прибавил: «больше вырастет, велика Афимья выростет, с дубок».
   Затворник, чтобы или испытать, насколько послушница его, Евфимия, крепка. К исполнению его заповедей, или, быть может, поощрить ее к более трудным подвигам, каковые она должна выполнить впоследствии, пришел однажды к келье Евфимии в виде странника с закрытым лицом и в страннической одежде и измененным голосом просил ее, чтобы она впустила его. Евфимия, не подозревая в этом страннике затворника, никак не хотела его впустить в свою келью. «Мне, говорила, она, ни отец мой духовный — священник, ни отец Иоанн не благословили никого впускать в келью». Странник неотступно просил, и Евфимия, не находя отговорок, должна была впустить его. Затворник вошел, стараясь не показывать своего лица и, отведав неочищенного картофеля, вышел из кельи. Проходя голосом запел: «О, вспетая Мати» и проч. Евфимия, вышедши проводить бывшего у нее странника, услышала пение и только тут по голосу узнала, что это сам затворник, что тот самый, который запрещал пускать к себе в келью посторонних, который руководил ее в духовную жизни. «Ах, батюшка», воскликнула Евфимия, и с этим словом побежала за ним, оставив и келью незапертою, и дверь растворенною. Как на крыльях летел затворник. Сначала слышался его голос и сам был виден ею, а потом не стало голоса слышно, и сам скрылся. Не заметила Евфимия, как и сама уже прибежала в Сезеново, и когда старица Дарья сказала затворнику, что Евфимия пришла, он и слышать не хотел об ней. Только после неотступной просьбы, позволил ей подойти к своей кельи. Едва только приблизилась она, как затворник стал ей высказывать ее же слова, произнесенные ею в то время, когда она не пускала его в свою келью, и после других советов и назиданий высказанных ей, сказал: «так и надо; так и держи себя, — таковую и пробудь до конца жизни».
   Евфимия, пользуясь советами затворника Иоанна, прожила в своей келье до 1833 года. В этом году она, вместо старой кельи, выстроила другую более обширную, и пригласила к себе в сотоварищество старушку, с которой и прожила до 1840 г.
   Келейные ее занятия заключались в постоянной молитве, трудах для пропитания себя и борьбе с исконным врагом.
   Затворник Иоанн 8 сентября 1838 года заложил в Сезенове семипрестольный храм в честь Казанской иконы божией Матери, избрал помощницами в начатом им деле старицу Дарью и Евфимию. Дарья оставалась в Сезенове помогать в трудах затворнику, Евфимию же он назначил с сборною книгою, на строящийся храм, для чего исходатайствована была на ее имя книга в 1839 году.
   Евфимия безропотно приняла на себя возложенную обязанность; пока она ходила с сборною книгою, спутниками ее были молитва на устах и посох в руках.
   14 декабря того же 1839 года скончался затворник Иоанн; Евфимия горько оплакала кончину своего наставника.
   Заботы о постройке храма затворник Иоанн возложил на старицу Дарью, которая с усердием принялась за выполнение порученного; но эта ее деятельность была прервана на некоторое время; по недоброжелательству она была от постройки устранена, и дело это поручили другим. Дарья из Сезенова выехала в Белогородскую женскую пустынь, а Евфимия, сдав сборную
   Книгу и деньги новым строителям, возвратилась в свою келью. Но когда Дарья вернулась к делу, Евфимия осенью 1840 года снова оставила свою келью и переселилась в Сезеново, где и поместилась в маленькой кельи, выстроенного из плохого осинового леса с такими же сенями, крытыми соломою. Евфимия поселилась в Сезенове пятая.
   Евфимия испытала келейную сначала одинокую, потом вдвоем, жизнь, и на 34 году ее жизни для нее открылся новый путь труженический и страннический. Она, испросив у общества увольнение для поступления в монашество, в 1840 же году отправилась с сборною книгою для устройства храма.
   Прикрывая свой труд покровом юродства, Евфимия перебывала во многих городах и селениях Росси, и большею частью пешком. Собирая там на храм, она бывала и в хижинах бедняков, и в чертогах знатных вельмож. У коих успела заслужить такое уважение, что ее желание, было для них закон. Это очень способствовало к быстрому устройству обители.
   Евфимия за свою простоту, прямодушие, ласковое обхождение со всеми, не обращая внимания ни на звание, состояние, возраст. Была величаема простым названием «наша Фимушка!» Она всеми знакомыми ее была причисляема к числу своих; но и Евфимия некоторых особенно любила и называла своими и им то иногда иносказательно, а иногда и прямо рассказывала о том, что должно случиться. Подобных случаев рассказывали много; один же был весьма знаменательный. Это было так. Евфимия, в 1841—1842 г., находилась с сборною книгою в г. Козлове. Здесь очень часто бывала в доме богатой вдовы купца Придорогиной; у купчихи была дочь девица, лет 20, Анна Николаевна. Евфимия полюбила ее за ее кроткий нрав и, как бы предсказывая ей ее будущность, называла своею «казаначейшею». Евфимия по обыкновению мешочек с сборными деньгами держала на шнурке у крючка палки, с которым постоянно хаживала. По приходе в дом Придорогиной Евфимия мешочек с деньгами и с палкой всегда отдавала Анне Николаевне, поручая ей сосчитать деньги и спрятать, говоря: «на милая моя казначейша. Сочти деньги и спрячь». Прошло после того лет 13.
   В 1855 году Анна Николаевна поступила в Сезеновский монастырь; при пострижении в монашество названа Анфисою, и во все время управления ею монастырем была при покойной казначею. (Впоследствии настоятельница Троекуровского монастыря).
   Любовь к Евфимии была у многих прямо таки безгранична. Даже высокопоставленные личности считали за особое удовольствие выполнять ее просьбу. Губернский секретарь Феодор Дмитриевич Муравьев, известный своим усердием к Сезеновскому монастырю почти с самого начала устройства храма, в 1848 году имел дело, по которому нужно было хлопотать в Петербурге; знакомых у него там никого не было. Старица Дарья посоветовала ему обратиться в Петербурге к Евфимии, к которой дала от себя письмо и сообщила г. Муравьеву адрес Евфимии. По приезде Муравьева в Петербург он передал письмо Евфимии, которую прежде не знал и передал ей, в чем заключается дело. Евфимия назначила ему время. когда прибыть к ней, обещаясь между тем. С кем нужно переговорить. Г. Муравьев явился в назначенное время, а вскоре за ним приехал князь Голицын. Статс-секретарь Его Величества по принятию прошений, которому Евфимия начала жаловаться на свое здоровье. Князь предлагал ей к услугам своего домашнего доктора. Евфимия, отказываясь от такого предложения, сказала. Что она будет здорова, когда он примет участие помочь г. Муравьеву. Князь расспросил г. Муравьева о его деле и обещал исполнить просьбу Евфимии. Что и исполнил в самое непродолжительное время, и тогда Евфимия сказала князю, что она теперь выздоровела.
   В 1826 году Евфимия проводила свою родную семью в Самарскую губернию, не зная, удастся ли еще когда их видеть. И что же? В 1843—1844 г., Евфимия была с сборною книгою в Самарской губернии и, собирая на храм в том селении, где поселился отец Евфимии, зашла в один дом и там встретила свою родную семью. Объятия, слезы, спросы, рассказы, — все это слилось в одно. Последствием этого свидания было то, что любимый Евфимию брат Игнат, еще неженатый, отказался от брачной жизни и отправился странствовать по святым местам. В 1853 году был он при открытии в Сезенове монастыря и сам поступил в Петропавловскую пустынь близ Раненбурга, Рязанской губернии (притом иеромонах Дмитриевского мужского монастыря Скопинского уезда, Рязанской губернии).
   Евфимия первые четыре года находилась с сборною книгою в разных городах, и последние восемь лет почти без выезда находилась в Петербурге, откуда высылалось ею собираемое на храм в Сезеново.
   Она в 1845 году подала в Синод прошение об учреждении в Сезенове женского монастыря, возлагая надежду на молитвенную благодатную помощь покойного затворника Иоанна. Предприятие Евфимии сначала не увенчалось успехом, но она не смутилась и дела не бросила. Переменив план, она в 1846 году просила св. Синод открыть в Сезенове общину, объяснив при этом, что строительница каменной приходской церкви Дарья Кутукова приобрела 25 десятин земли для устройства на ней келий, ограды и нужных зданий. По этому прошению собирались требуемые Синодом справки. А между тем старица Дарья желала, чтобы иконы главного иконостаса строившегося в Сезенове церкви были писаны лучшими художниками, выполнение чего возложила на Евфимию. Евфимия при получении письма, имея в сборе только 30 руб. на ассигн. Денег, с несомненною надеждою на помощь Божию, усердно принялась на исполнение возложенного на нее поручения и в короткое время выслала в Сезеново до 70 образов большого размера, писанных художественно; ими украсили иконостас и другие видные места главного храма. Из этих икон более замечательные в алтаре: на горнем месте снятие со креста Спасителя, над жертвенником моление о чаще в иконостасе Рождество Спасителя. Рождество богородицы; изображение Антония и Феодосия и многие другие; на стене явление Воскресшего Спасителя Марии Магдалине. Затем церковная утварь, священные одежды и прочее было выслано из Петербурга в какие-нибудь три года.
   По Высочайшему соизволению ходатайство Евфимии об открытии в Сезенове общины уважено, и община открыта 10 октября 1849 года.
   В быстром устройстве храма видимо помогал Сам Господь за молитвы затворника Иоанна. Много рассказывала покойная случаев явного покровительства: так нужно было приобрести в Сезеново Евангелие, крест, сосуды, ковчег и прочее. «Я, говорила покойная, зашла в магазин, отобрала, какие мне более понравились, сторговалась и попросила отложить, обещаясь принести деньги, когда наберу следуемое количество, а в сборе денег не было. Случилось мне на другой же деньги идти мимо того магазина. Хозяин попросил меня войти и предложил получить отобранные мною вещи. Я отказывалась их взять, говоря, что еще денег не уплатила. На это хозяин утвердительно сказал. что вслед за мною был у них какой-то господин немолодых лет и отдал за все деньги, почему я, благодаря неведомого благодетеля, взяла все». Еще рассказывала она такой случай. «Не помню, — говорила она — в каком именно году обменивали старые государственные билеты в пять и десять рублей на новые. Срок обмена прошел, старые бумажки перестали уже ходить, и их не велено было принимать. В это время неизвестный мне человек, идя со мною по улице и узнав о цели моего пребывания, дал целую кипу связанных бумажек со словами: «на, вот тебе, быть может, пригодятся». Мы долго шли с ним вместе и, отставая понемногу, я не заметила, куда скрылся мой благодетель. Кто он такой, не знаю и нигде более не встречала. Обрадованная, я обратилась к моим благодетелям и по их ходатайству обменяла данную мне кипу старых бумажек на ходячие, коих выдали 3000 руб. серебром.
   По открытии в Сезенове общины оставалось исполнить последнюю мысль и желание покойного Иоанна: утвердить на прочных основаниях устроившееся общежитие, открыть монастырь. По ходатайству той же старицы Евфимии 11 апреля 1853 года по высочайшему соизволению Сезеновская община переименована в заштатный третьеклассный монастырь под именем Иоанно-Казанского.
   12 июля 1853 года последовало открытие монастыря благочинным игуменом Лебединского Троицкого монастыря Сергием, скончавшимся на покое по принятии схимы в том же монастыре.
   По окончании торжества открытия монастыря было приступлено к избранию настоятельницы. Начальница общины, старица Дарья от предложения сестер быть начальницею обители отказалась, ссылаясь на старость своих лет, почему по общему желанию старицы Дарии и сестер обители жребий пал быть начальницею на Евфимию.
   С этого времени для Евфимии открылся новый подвиг, подвиг начальственный, сопряженный тоже с немалыми трудами.
   На новую настоятельницу монастыря, уже старицу около 50 лет, не бывшую никогда в монастыре, возложена была великая обязанность. Она должна была устраивать храмы вещественные, украшать их извне и внутри, устраивать кельи для приходящих насельниц обители, устраивать сердечные их храмы для жизни новой духовной, установить правила монастырские. С которыми насельницы. Как не жившие в монастырях. А приходившие прямо из мира, совершенно не были знакомы. Поселить между сестрами обители, собравшимися из разных сословий, стран, любовь и послушание.
   Евфимия в новом своем звании, 20 декабря 1853 года была пострижена в монашество с именем серафимы, 22 ноября 1855 года утверждена игуменью, а 14 мая 1860 года Всемилостивейше ей был пожалован наперсный крест.
   В новом звании она неослабно прилагала к трудам труды: устроила ограду с восточной стороны, отнеся монастырь с этой стороны далее (с остальных трех сторон была устроена старицею Дарьею).
   Храм во имя Рождества Христова пяти-престольный, начатый постройкой в 1849 году старицею Дарьею. Серафима отделала в изящном вкусе, иконы в нем написаны в С.-Петербурге лучшими художниками, в нем освящены два престола: по правую сторону главного престола придельный, во имя Сретения Господня, 26 сентября 1859 года, бывшим архимандритом Козловского Троицкого монастыря серафимом; антиминс на этом престоле освящен бывшим преосвященным Тамбовским Феофаном. Главный же престол во имя Рождества Христова был освящен самим преосвященным Феофаном 3-го июня 1860 года. Храм этот, для большого удобства монашествующих и приходящих богомольцев в зимнее время, устроен теплый, а в избежание тесноты во время стечения народа, несмотря на обширность его, устроены кругом хоры.
   В 1864 году игуменья заложила новый шести-престольный храм в два этажа, мерою в длину его 13 и ширину 11 ½ сажень в имя Св. Троицы, вместо начатого старицею Дарьею и отделанного Серафимою в 1853 году, который она разобрала.
   При закладке нового храма оказалось, что над колодезем, устроенным старанием старицы Дарьи, в 1854 году, должен быть левый алтарь, поэтому над колодезем устроены с арками своды и арки украшены приличествующими изображениями: с правой стороны исцеление водою расслабленного, а с левой беседа Иисуса Христа с Самарянкою при колодезе; в средине же надпись: «в 1854 году вырыт сей колодезь благословением затворника Иоанна, трудами старицы Дарии и по предсказанию затворника Иоанна, что сей колодезь будет целительным и действительно оказалось проречение его так»; а в 1864 году при строении нового храма возобновлен сей источник иждивением игуменьи Серафимы.
   Храм этот отделан совершенно.
   В нижнем этаже этого храма, называемого пещерным, в склепах погребены блаженные устроители: по левую сторону алтаря затворник Иоанн, а по правую старица Дарья.
   Вообще внутреннее украшение всех трех храмов самое стройно-художественное и дорогое; несмотря на то, что иконы без окладов, они ценны сами по себе. Здесь в храмах хранятся частицы мощей многих св. угодников Божиих.
   К этому нужно присовокупить, что нижний этаж Троицкого храма, называемый пещерным, как углубленный в землю по окна, темен, и освещают его три неугасимые лампады, горящие над останками строителей обители.
   Храмы окружают кельи монахинь, построенные симметрично, трапезная, сиротский приют. За оградою устроены две большие двухэтажные гостиницы для отдохновения приходящих богомольцев.
   Благосостояние монахинь, коих обычно с послушницами около 400, игуменья обеспечила приобретением земли, которой теперь принадлежит монастырю до 700 десятин. На этой земле устроила сельское хозяйство и каменную ветряную мельницу лучшей механики.
   Серафима посильными своими трудами выполнила заповедь затворника Иоанна: открыла, устроила монастырь и теперь он стоит на ряду с лучшими монастырями России.
   Для серафимы и этого недоставало. Она до самой блаженной кончины своей, несмотря на болезненное состояние, заботилась единственно об устройстве монастыря и о благе сестер обители, в приеме коих не отказывала.
   Она желала построить колокольню, с кельями под ней.
   Насельницы обители вообще устраивали для себя кельи на свой счет и по своему вкусу; некоторым менее достаточным игуменья оказывала помощь чрез своих благодетелей, которые по просьбе покойной жертвовали нуждающимся материалом или деньгами; а некоторые размещены ею в монастырских зданиях.
   Принимала она в насельницы не только взрослых, но и малолетних, которые или жили в кельях у своих родных, или у нее в доме. И эти-то малолетние по достижении возраста делались постоянными насельницами.
   Для круглых же сирот устроила детский приют, и дети воспитывались на монастырские средства. Их обучали Закону Божию. Русскому языку. Вообще по курсу уездного училища трех классов, вместе с этим обучали и разным работам.
   Выше было сказано, что покойная, бывши еще сама ребенком, находила удовольствие ухаживать за малюткой-братом своим Игнатом. Сделавшись начальницею обители, Серафима с той же любовью, можно сказать непогрешимо, детски-невинною, обращалась и с насельницами. Она своею кротостью умела приучить всех к должному послушанию, так что каждая данное ею послушание выполняла не только без ропота, но с видимым удовольствием.
   Серафима была внимательна и выражала свою любовь не только насельницам обители, но и всем. Она горе каждого сама оплакивала, старалась всегда плачущего утешить, в нуждах бедняку помочь.
   Однако этот многотрудный подвиг свой старица проходила не без искушений со стороны лукавого и, кроме молитвы наедине, в часы искушений, она находила большое утешение в чтении Псалтири. За этим упражнением заставали ее иногда самые приближенные ее. Те. Коим она поверяла свою духовную борьбу с диаволом. И рассказывала про этот свой подвиг.
   Постнические труды несла игуменья Серафима не для всех доступные, и они нередко доводили ее до изнурения, что было особенно заметно в посты. Постничество же ее было тайное, так что посторонние и не подозревали этого, и иногда физическое расслабление доходило до того, что она не могла уже ходить, и тогда, прикрываясь христианским смирением, говорила: «со мною недуг приключился». Да и самая пища ее была более растительная, не очень-то ласкающая вкус. Капуста была ее любимая пища, любила также неочищенный картофель.
   С говеньем покойная игуменья соединяла и молитву. Умная молитва Иисусова и к Пресвятой Деве Богородице не выходила почти из уст ее. С четками никогда не разлучалась и что всего поразительнее: заведет, бывало, разговор при сестрах или при посторонних о чем-нибудь, как бы прося совета в своих предприятиях, а сама, углубляясь в умную молитву, уже не внимала никаким советам и говору. С 6-ти часов вечера ей постоянно читали жития святых. Это чтение продолжалось до полуночи и что всего труднее, это то, что читать нужно было громко и внятно. С 12-ти часов начинали читать правило, а когда она не бывала в церкви, то вычитывали ей вечерню. Затем она оставалась одна и молилась Богу, часто по целым ночам, даже и зимою, а нередко ходила в пещерную церковь и там предавалась молитвенному воздыханию у гробов затворника Иоанна и старицы Дарьи — подле которых нашла и себе место вечного покоя.
   Серафима росту была среднего, лицо имела хотя и покрытое морщинами, но выразительное, ясное; глаза выражали кротость, смирение, мудрость и любовь.
   Здоровье игуменьи Серафимы видимо начало ослабевать лет 6. Она хотя и лечилась, но медицинские пособия мало действовали. С осени 1876 года она очень часто жаловалась на расстроенное здоровье. Последний раз она была в храме 23 ноября и с тех пор не выходила совершенно никуда. В течение зимы она несколько раз приобщилась Св. Таин Христовых. Чувствуя приближавшуюся кончину. Она в субботу на сырной неделе пожелала принять таинство св. Елеосвящения, для чего были приглашены два приходских священника и иеромонах Владимир. К которому покойная питала особое уважение.
   С половины 1-й недели поста монахини уже потеряли надежду на выздоровление Серафимы. Они готовились к разлуке с дорогою своею матерью.
   Серафима в субботу приобщилась Св. Таин после ранней обедни, приобщилась и в воскресенье после ранней обедни. Все плакали и всякому хотелось еще хоть раз взглянуть на отходящую труженицу, которая с глубоким чувством благоговения выслушивала поемый канон на исход души и молитвы. По окончании она попросила священника, отца Георгия Тихонравова, читавшего канон, остаться, говоря: «зачем ты уходишь? Кто же останется тут? Ведь сейчас я отойду, кто же отслужит панихиду? Кто помолиться вместе с моими сестрами и детьми в минуту моего отхода от мира сего»?
   После канона было совершено над нею пострижение в схиму, с именем Евфимии. В продолжение всего пострижения Серафима была в здравом уме. На все вопросы отвечала внятно лишь на последний вопрос не могла уже отвечать внятно. Ее быстрый взгляд начал изменятся. Поблагодарив постригавшего, она попросила чего-нибудь съесть. Отведав едва заметно поданного апельсина, как бы для того, чтобы возблагодарить небесного Отца за все земное, ниспосланное ей в жизни, она стала приходить в забвение.
   Окружавшая умирающую толпа сестер и народ никак не хотели расстаться с своею матерью несмотря ни на какие просьбы отступить и не беспокоить больную и самим не беспокоиться. Каждой хотелось еще раз взглянуть на умирающую, еще раз встретить ласковый привет. Но она, полулежа на диване с закрытыми глазами, сделала два наклона головою, и душа ее отлетела на небо.
   Серафима скончалась в 12 часов дня 13 февраля 1877 г., прожив 70 лет и 5 месяцев18.
18    См. кн. «Сезеновский женский монастырь Лебедянского уезда, Тамбовской губ.», в 3-х ч. М. 1897 г.
источник материала