Священномученик Сергий Воскресенский
Священномученик Сергий родился 29 июля 1890 года в селе Дьякове (ныне Коломенское) Московского уезда Московской губернии в семье священника Сергия Воскресенского и его супруги Евдокии Сергеевны. Священник Сергий был настоятелем Иоанно-Предтеченской церкви в селе Дьякове. При нём была сооружена церковная ограда, устроена мостовая от храма до моста через реку, построена церковно-приходская школа, но открыть её уже не успели: произошла революция и начались гонения на Русскую Православную Церковь. Новорожденный младенец Сергей был крещён в день своего появления на свет священником храма Казанской иконы Божией Матери Симеоном Наумовым в присутствии диакона Василия Смирнова и псаломщика Иоанна Нарциссова.
В 1907 году Сергей поступил в Перервинское духовное училище, по его окончании — в Московскую Духовную семинарию. Окончив семинарию в 1915 году, он поступил учителем словесности в школу при женском Князе-Владимирском монастыре в Подольском уезде. Обитель была основана в 1890 году при селе Филимонках в живописном, возвышенном месте, среди густого елового леса. В 1916 году Сергей Сергеевич женился на девице Александре, дочери священника Николая Никольского, служившего в Подольске. В том же году Сергей Сергеевич был рукоположен во диакона и до 1920 года служил в монастыре. В 1920 году скончался его отец, и диакон Сергий был рукоположен во священника ко храму Иоанна Предтечи в родном селе Дьякове.
В 1918 году власти издали декрет «О регистрации, приёме на учёт и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений», который послужил поводом для закрытия многих храмов и, в частности, храмов в расположенных рядом сёлах Коломенское и Дьяково.
21 июня 1923 года комиссия под председательством Н.И. Троцкой и в составе П.Д. Барановского и Н.Ф. Левинсона составила акт о закрытии храма Иоанна Предтечи и передачи его музейному отделу Главнауки.
8 декабря 1923 года власти города Москвы постановили отнять храм Иоанна Предтечи у верующих: поскольку, как писали они, «здание церкви является исключительным памятником архитектуры ХVI века и реставрируется на государственные средства, предложить Московскому уездному исполнительному комитету договор с общиной верующих расторгнуть и передать церковное здание отделу музеев и охраны памятников искусства и старины Народного Комиссариата по Просвещению».
7 февраля 1924 года местные власти передали храм музейному отделу. 4 марта церковная община отправила властям ходатайство об открытии храма, в котором, в частности, говорилось: «Православный приход, объединенный нашим храмом, включает в себя четыре больших подмосковных селения: Дьяково, слободу Садовую, деревню Беляево и Чертаново… с населением тысяча девятьсот — две тысячи душ… среди нас нет не только неверующих, но даже маловерующих. Воспитанные на началах старого деревенского уклада жизни, мы привыкли всю нашу трудовую жизнь, во всех её этапах, связывать с кругом жизни церковной, подчиняя первую последней, и до конца дней своих мы не изменим этим своим традициям». Однако ходатайство осталось без внимания.
После закрытия храма Иоанна Предтечи отец Сергий перешел служить в храм Казанской иконы Божией Матери в селе Коломенском. В Коломенском действовал тогда ещё второй храм во имя великомученика Георгия, но в начале апреля 1929 года администрация музея стала ходатайствовать о закрытии обоих храмов: «В Президиум Моссовета. При проведении культурно-просветительной работы по Музею архитектурных и бытовых памятников в селе Коломенском весьма существенным недочётом является наличие на территории музейной усадьбы двух действующих церквей.
Территория Коломенского привлекает каждогодно всё возрастающее количество трудящихся и является одним из наиболее популярных мест массовой экскурсионной работы; помимо обычных пешеходных экскурсий по осмотру музея, здесь устраиваются пароходные массовки с музыкой, физкультурой, купанием, организуются игры, танцы и т. п.
При этой постановке разумного отдыха трудящихся, основной целью которого ставится зарядка бодростью и жизнерадостностью, вклинивается большим диссонансом близость церквей с их обрядностью, колокольным звоном, крестными ходами. Особенно мешает в этом отношении Георгиевская церковь, расположенная на центральной площадке усадьбы посреди музейных сооружений.
Ввиду указанного, Главнаука просит о ликвидации отправления религиозного культа в двух церквях села Коломенского: Георгиевской и Казанской".
4 апреля верующие отправили властям заявление об оставлении хотя бы одной Казанской церкви. В результате 10 мая 1929 года Георгиевский храм был закрыт, а верующим оставлен храм Казанской иконы Божией Матери.
Церковный народ любил отца Сергия. Если надо было крестить или идти срочно причащать — он никому не отказывал. Крестьяне в Коломенском были вполне обеспечены, они держали большие сады и зарабатывали тем, что продавали ягоды и фрукты, которые возили на продажу на базар, находившийся тогда на Болотной площади в Москве неподалеку от Кремля. Чтобы прокормить семью, и отец Сергий вместе с крестьянами возил на базар малину, яблоки, вишню.
Однако для властей было ненавистным существование большого благочестивого села вблизи Москвы, крестьяне которого, несмотря на притеснения властей, жили самостоятельно и материально достаточно, и при усилении гонений они решили арестовать тех, кто не шёл на сделки с совестью и не соглашался на сотрудничество с ОГПУ. Некоторые из сочувствующих священнику предупреждали его о начале широкомасштабных гонений на Церковь, в результате которых он может быть арестован, и предлагали ему уехать, но отец Сергий отказался.
В ночь с 15 на 16 марта 1932 года сотрудники ОГПУ арестовали священника. Тогда же было арестовано семь крестьян. Первое время их содержали в концентрационном лагере в селе Царицыне рядом с Москвой вместе с сотнями других арестованных. Отца Сергия и крестьян обвиняли в распространении антисоветских слухов, источником которых явился тринадцатилетний мальчик. Он рассказал, что ему однажды пришлось ехать на телеге из Москвы. Близ Перервы, у местечка, которое называется Иоанн Богослов, ему повстречался неизвестный старик, который попросил подвезти его до Перервы. Сев на телегу, он доро́гой предложил мальчику оглянуться назад в сторону Москвы. Обернувшись, тот увидел: по дороге течёт кровь, а над Москвой мчится конница. Старик предложил посмотреть в правую сторону. Там была группа работающих крестьян-единоличников. Он посмотрел налево. Здесь стояли колхозники, одетые в похожие на саваны жёлтые халаты, а впереди них шла толпа с музыкой. Оглянулся кругом мальчик, а старика уже не было. Вызванный на допрос в ОГПУ, мальчик подтвердил всё виденное. «Что это был за старик, я совершенно не знаю», — сказал он. «Кто тебя научил распускать подобные слухи?» — спросил следователь. «Никто меня не учил», — ответил подросток.
На следующий день после ареста священника уполномоченный ОГПУ по Московской области Шишкин написал: «Рассмотрев агентурное дело „Тёплая компания“ антисоветской группировки селения Дьяково, по которому проходит кулацко-зажиточный элемент… который под руководством попа Воскресенского на протяжении 1931 года и последующего времени ведёт антисоветскую работу, направленную к срыву мероприятий партии и советской власти в деревне; принимая во внимание, что для ареста и привлечения их к ответственности имеется достаточно материала, постановил: агентурное дело „Тёплая компания“ ликвидировать путём ареста проходящих по нему граждан».
Допрошенные свидетели показали, что священник «среди верующих говорил, что придёт время, когда народ будут хоронить без отпевания, старые попы умирают, а новых не учат, и проповедовать слово Божие некому. Скоро и у нас под Москвой устроят голодную степь, всех лучших крестьян советская власть раскулачивает, арестовывает, ссылает, работать некому. А за что угоняют? Лишь за то, что они не хотят идти в колхоз. Весь этот гордиев узел, который завязали большевики, может разрубить лишь война. Взяли меня, спрашивали в ОГПУ о моём хозяйстве, могут сказать, что я вёл агитацию против советской власти и колхозов. Мне, как священнику, часто приходится ходить с требами как к колхозникам, так и к единоличникам. Конечно, они спрашивают меня: „Как, отец Сергий, ты мыслишь насчет колхозов — вступать или нет?“ Что же мне остается отвечать? Конечно, я отвечал так, как представлял себе, и говорил: „Колхоз, как видите вы и я, ничего хорошего не принесёт, сейчас мужика согнули в бараний рог, а когда пройдёт сплошная коллективизация, то тогда совсем пропало дело“. Ну разве это агитация? Я только высказывал свое мнение».
Одна односельчанка показала: «Поп Сергей Сергеевич Воскресенский родился и вырос в селении Дьяково, где его отец также был попом. Среди верующих пользуется авторитетом. Воскресенский говорил: „Советская власть — это красные помещики, которые притесняют трудовое крестьянство, разоряют и закрывают храмы. Но мы должны со своей стороны не примиряться с этими гонениями, а действовать, как первые христиане“. Воскресенский часто говорил проповеди, в которых призывал крестьян крепиться, говоря: „Наступило тяжёлое время для верующих, всюду на нас гонение, нам нужно крепко держаться за Церковь. Наступило последнее время, но Церковь останется непобедимой“. Будучи у меня в доме и увидев у меня разукрашенные портреты Ленина и членов реввоенсовета, выйдя из дома, смеялся надо мной, говоря: „Вместо икон портреты стала украшать“».
Среди других свидетелей был вызван священник Казанской церкви в селе Коломенском Николай Константинович Покровский. «Сергея Сергеевича Воскресенского, — показал он, — знаю с детского возраста. В своей работе мне часто приходилось с ним соприкасаться. Последний, будучи священнослужителем, использовал своё положение для антисоветской работы, обрабатывая в этом направлении и верующих, подбирая из их среды группу единомышленников и через них проводя дальнейшую работу. Воскресенский антисоветскую работу проводил также и при исполнении треб. Так, например, осенью прошлого года я, Воскресенский и крестьянин села Чертаново, который вёз нас на похороны, сказал нам: „Смотрите, отец Сергий, было пустое место, а сейчас большое строительство“. На что Воскресенский ответил: „Нет ничего удивительного — работы в Советском Союзе производятся принудительным трудом из-под палки, полуголодным народом“. В момент изоляции кулачества Воскресенский в присутствии верующих, фамилии которых я забыл, говорил: „Получил я письмо от наших узников. Пишут они, что живут плохо, в землянках. Всё их имущество пропало в дороге, получили лишь свои топоры и лопаты, а ценности правители взяли себе. Не удалось здесь обобрать — так сделали, что в дороге обобрали до последней рубашки“. Осенью 1931 года при подведении итогов хозяйственного года была устроена выставка работы колхозов. Я, проходя по селу Коломенскому с Воскресенским, попросил у него посмотреть выставку, на что последний ответил: „Что там смотреть? Если бы это была собственность крестьян, тогда другое дело, а то всё колхозное, а у крестьянина осталась одна голова собственная и та скоро с плеч долой полетит“».
20 марта следователь Шишкин допросил отца Сергия. На вопросы следователя священник ответил:
«Я и другие арестованные со мной колхозники вели разговор о высланных кулаках, о их семьях, оставленных в районе, о их материальном обеспечении, моральном состоянии. Я до своего ареста в селении Дьякове, служил в Казанской церкви. Сельсовет Дьякова в 1929 году произвёл изъятие у меня части имущества — стульев, столов, шкафов и так далее. Часть из них мне была возвращена, часть не возвратили. Я облагался в индивидуальном порядке налогом. По ягодам мне было дано твёрдое задание, часть моего дома сельсовет использовал под жительство рабочих овощного комбината, вынудив мою семью проживать в тесноте. При реализации займа мне было предложено подписаться на заем в 200 рублей, я предложил 50. В результате я на заем не подписался. Всё это вызывало во мне недовольство советской властью и её представителями на местах — сельсоветом. Сдавая ягоды советской власти по твёрдым ценам, я был лишён возможности получить за сданную продукцию хлеб и промтовары, так как продукты питания приходилось покупать на рынке, платя за них по рыночным ценам. Поселив в моём доме рабочих, принудили меня с семьей ютиться на площади, не удовлетворяющей мою семью. Но, несмотря на всё это, я со своей стороны имеющееся у меня недовольство окружающим не передавал и агитацией не занимался. Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю».
26 марта 1932 года следствие было закончено. В обвинительном заключении следователь написал: «Село Дьяково в прошлом, как до, так и после революции, являлось кулацким селом, имевшим прямые связи в торговой деятельности с московскими рынками. Это село в прошлом выбрасывало на московские рынки огромное количество овощной и ягодной продукции, и вместе с этим зажиточная часть этого села занималась скупкой товаров в окружающих селениях района, а также завозом из других районов для переработки и последующей реализации на московских рынках.
В период проведения мероприятий партии и советской власти в части колхозного строительства деревни село Дьяково под влиянием кулацко-зажиточной прослойки села оказалось в стороне от колхозной жизни, за исключением некоторой бедняцко-батрацкой части села, которая к организации колхоза приступила в конце 1929 года, организовав колхоз из нескольких хозяйств. В последующее время колхоз разрастался за счёт бедняцко-середняцких масс и кулачества, и уже в 1930 году село Дьяково было коллективизировано на 90%. Однако в него с целью разложения и скрытия своей кулацкой физиономии вошли в подавляющем большинстве элементы кулачества.
В результате полной засоренности дьяковского колхоза кулацко-зажиточным элементом, благодаря антиколхозной деятельности его, разложения, явного срыва колхозных мероприятий колхоз распался, и в нём оказалось только 17 бедняцко-середняцких хозяйств (из числа имевшихся 186 хозяйств).
В период перевыборов сельсоветов в 1931 году село Дьяково подвергалось неоднократному переизбранию совета, вследствие того, что кулацко-зажиточный элемент всячески старался ввести и поставить у руководства «своих людей», внося дезорганизацию в систему перевыборов, наряду с этим усиленно выступая против кандидатур бедняков-колхозников и коммунистов.
В данное время село коллективизировано на 24%. Планы заготовок селом не выполнены. По поступившим в Ленинское райотделение сведениям, группа из кулацко-зажиточного элемента под руководством местного попа Воскресенского вела антисоветскую агитацию, направленную к срыву мероприятий партии и советской власти, с использованием религиозных предрассудков масс.
Руководитель антисоветской группировки обвиняемый Воскресенский, являясь служителем культа и будучи авторитетным среди верующих, обходя их, внушал им, что организация колхозов убьёт религию и религиозные чувства верующих.
Как один из методов борьбы с мероприятиями советской власти в деревне обвиняемые по делу с целью дискредитации советской власти распространяли слухи о гибели советской власти и нелепые провокационные слухи о том, что один из колхозников села Дьякова якобы видел видение, заключающееся в том, что он при возвращении из Москвы в село на дороге встретил старца, который предложил ему посмотреть назад, в правую и левую стороны, и когда он посмотрел, то сзади увидел армию и кровь, слева — замученных и оборванных колхозников, а справа — единоличников в хороших костюмах, сытых и жизнерадостных".
6 апреля обвиняемых перевезли в Бутырскую тюрьму в Москве. 4 августа 1932 года тройка ОГПУ приговорила отца Сергия к трём годам заключения в концентрационном лагере. Он был заключён в лагерь на Беломорско-Балтийском канале вблизи станции Медвежья Гора. В начале марта следующего года отца Сергия посадили в камеру с уголовниками. Они сняли с него полушубок, затем остальную одежду и выставили на мороз, который в то время был весьма жесток. Не перенеся издевательств, священник Сергий Воскресенский скончался 11 марта 1933 года и был погребён в безвестной могиле.
Священномученик Михаил Ражкин
Память 8 марта
Священномученик Михаил Степанович Ражкин родился 1 октября 1871 года в селе Елань Саратовской губернии в мещанской семье.
О детстве его известно очень немногое, только то, что родители его были очень верующими людьми и сына своего воспитали в глубокой вере. Это искреннее и смиренное почитание Господа привело впоследствии Михаила к церковному служению.
Со временем семья Ражкиных перебралась в Астрахань, где и осталась на постоянное жительство. Посещая благолепные астраханские храмы, Михаил освоил церковное пение и чтение. Его стали приглашать на клирос, где на него обратил внимание астраханский епископ Сергий (Серафимов). 26 июня 1900 г. владыка благословил Михаила Ражкина на должность псаломщика к Успенской церкви станицы Копановской Енотаевского уезда. Так началось 30-летнее служение в храме Михаила Ражкина, большая часть которого прошла в сёлах Енотаевского уезда.
12 июня 1903 году он был переведён на должность псаломщика в селе Пролейку Царевского уезда, где ему была объявлена благодарность за помощь в сборе пожертвований на устройство нового иконостаса в местном храме.
В 1904 году 22 июня он был переведён в Астрахань в Казанскую церковь, но в губернском городе прослужил недолго.
В 1908 году он был псаломщиком в слободе Владимировке (ныне г. Ахтубинск) Царевского уезда, а в 1910 году Михаил Степанович по собственному желанию был переведён в село Никольское Енотаевского уезда, к местной Рождество-Богородицкой церкви. Здесь он прослужил до 1916 года, когда по болезни уволился за штат.
По выздоровлению Михаил Степанович был назначен псаломщиком в село Харабали, к местной Троицкой церкви. Во время гражданской войны Харабали оказались в зоне боевых действий. После нападения отряда белых на окрестности села, большевики расстреляли большое число заложников, в том числе и протоиерея Дмитрия Люстрова. Второго священника Иоанна Дубкова с псаломщиком Михаилом Ражкиным тоже выводили на расстрел, но в этом случае всё закончилось только показным залпом.
Пережив близость смерти, Михаил Степанович ещё более укрепился в вере.
В 1924 году его перевели в посёлок Верхний Баскунчак, где он прослужил псаломщиком до 1930 года. Как в Харабалях, так и в Баскунчаке, Михаил Ражкин боролся с обновленчеством, смело обличал перешедшее к ним духовенство. В 1929 году на твёрдого в вере и мужественного псаломщика обратил внимание Астраханский архиепископ Филипп (Ставицкий). Хотя Михаил Ражкин не имел духовного образования, владыка вызвал его в Астрахань, где подготовил к принятию священства. Рукополагал его уже епископ Андрей (Комаров) (архиепископ Филипп с сентября 1929 года был в заключении), который и направил новопосвященного иерея в село Косику Енотаевского района, в местную Донскую церковь.
Здесь долгое время служил иеромонах Милхиседек (Дроздов), из упраздненной Чуркинской пустыни, но в 1930 году он серьёзно заболел, и служить уже не мог.
Тяжёлое это было время. В самом разгаре была коллективизация. Новая волна гонений на церковь охватила край. Но отец Михаил, не боясь, проповедовал, призывал своих прихожан чаще ходить в церковь, укрепляться в вере. Обличал зачастивших в нардом (т. е. в клуб) на гулянки. Встречая молодежь на улице, вёл беседы о Боге и о душе. О последнем Косикинский сельсовет докладывал в органы ОГПУ: «Ражкин Михаил Степанович… священник Косикинской церкви, за пребывание им в с. Косике замечен в антисоветских выступлениях, особенно ярко вырисовывались его выступления в церкви во время чтения проповеди в первые дни его прибытия в с. Косику. Он призывал верующих молодёжь не посещать народный дом, и тот, кто будет посещать его, тот должен оставить храм Божий, и т. п. Частенько замечен вращающимся в группах женщин на улицах, по вечерам проповедуя слово Божие, в разговорах вёл борьбу с культурной работой… в целом, — элемент антисоветский, требующий немедленного изолирования от трудящейся массы».
Конечно в этой справке много прямой лжи, но проповеди отца Михаила, действительно, были очень смелы. Советские «культурные» заведения он прямо называл причиной соблазнов. Сами прихожане просили его: «Вы уж, батюшка, потише». Но он не молчал. «Молчанием предается Бог», — были его любимыми слова.
Вместе с семьей отец Михаил жил впроголодь, при том, что приход обложили огромным налогом. Это даже заставило его написать прошение владыке Андрею (Коморову) с просьбой перевести его на другой приход: «в селе Косики вследствие малого населения (всего 220 дворов) весьма трудно прожить семейному священнику, тем более по случаю малого урожая (фактически голода). Сами прихожане удивлены, что я решился приехать со своей семьёй и со своим имуществом в Косику, зная свою малосеющность и свои насущные недостачи в домашнем хозяйстве, они при всей своей готовности и любви к пастырю, помочь нам не могут, так как хлебные пайки не выдают, а на урожай надежды совершенно мало; а я вследствие плохих доходов, на стороне купить хлеба не могу, по дороговизне. И посему в Косике пасторские обязанности может исполнять монашествующее лицо или же вдовствующий священник». Но владыка не смог найти замену отцу Михаилу.
Неуплата налога грозила изгнанием батюшки из Косики и закрытием местного храма. Тогда отец Михаил обратился за помощью к прихожанам. Вот как он позже показывал об этом на следствии: «3 ноября (1930 года) Енотаевским РАО было разрешено Косикинской церковной общине провести собрание, каковое было проведено 2/XI сего года… на этом собрании я говорил, что если желаете, чтобы у Вас была служба, то внесите деньги для уплаты в Госстрахкассу».
Прихожане с готовностью откликнулись на этот призыв священника, и решили пожертвовать, кто сколько может. Местный храм был спасён от закрытия, что вызвало раздражение со стороны сельсовета. Вот как они расценили действия отца Михаила: «незаконно провёл собрание верующих по вопросам самообложения в уплату за него сельсовету исключительного за него самообложения».
Позже в стремлении очернить священника местные коммунисты писали в «органы», что отец Михаил повелел собрать по 3 рубля с каждого двора, а всех «кто не понесёт, отлучит от церкви». Но клевета не могла заслонить главного — храм действовал, отец Михаил оставался со своей паствой и продолжал проповедовать. Это и вызывало ненависть богоборцев.
В ноябре 1930 года в селе Косике было заведено дело против группы местных крестьян (все они бывшие казаки): Андрея Григорьевича и Петра Семёновича Старцевых, Никиты Михайловича Шереметьева и Петра Степановича Чертихина. Все они обвинялись в утайке хлебных излишков и антисоветской агитации с целью срыва коллективизации. Все они были верующими людьми и часто посещали церковь.
Органы ОГПУ не преминули при этом обвинить приходского священника — отца Михаила в связи с «контрреволюционерами» и антисоветской агитации. Следствие стало собирать показания свидетелей, которые, во многом повторяясь:
«Вышеуказанные граждане (т. е. проходящие по делу) связанны между собой, частенько собираются в коридоре дома Шереметьева, где беседуют о срыве мероприятий, бывают в дому Старцева, куда ходит и поп Ражкин, через которого они проводят антисоветскую работу…»
«Ражкин Михаил… ведёт а/с работу в церкви во время службы, в проповедях говорил: „я послужу у вас с годок, поправлю народ, а то они стали забывать церковь, ходят в нардом, нужно, прежде всего, забыть нардом, а не церковь. Я ничего не боюсь. Куда меня ни сошлют, везде солнышко светит. Я уже был арестован за агитацию, но не боюсь“».
«Поп в проповедях говорит верующим, что, вот вы помогаете советской власти, несёте им хлеба, денег, а для чего всё это? Они говорят, что строим заводы, всего у нас много, а сами всё больше и больше дерут с мужика, не нужно им давать ничего. Пусть требуют. Ничего не будет, потаскают немного и перестанут. Как меня забирали несколько раз в ОГПУ, но я всё равно настаиваю на своём…»"
«Поп Ражкин Михаил в церкви во время проповеди говорит: „Вот, народ перестал ходить в церковь, а больше ходит в нардом, слушают коммунистов, которые давят народ, тащат все с крестьян: мясо, хлеб и деньги; а я вот послужу у вас с годок и поправлю все дела, надо меньше ходить в нардом, а в церковь, и мне помогать“»;
«Поп Ражкин Михаил… ведёт а/с агитацию в церкви среди прихожан, в проповедях говорит, примерно 13−15/VIII сего года во время обедни, он говорил: «православные, скажите своим мужьям, братьям, женам и сестрам, чтобы они, в конце концов, покаялись. Неужели у них нет сочувствия, видят, что смерть наносят, и через это народ гибнет, раскулачивают и расстреливают, поэтому и народ перестал ходить в церковь, для того, чтобы этого не было, — нужно больше молиться».
«Поп Ражкин… ведёт а/с работу в церкви, в проповедях говорит: «вот, граждане, я приехал к вам для того, чтобы исправить народ, а то перестали ходить в церковь, а больше ходят в нардом, надо больше ходить в церковь, а в нардом не ходите, кто будет ходить в нардом, тех не буду пускать в церковь. Давайте помолимся Богу, может быть, он простит нам за наши грехи, а то стали раскулачивать и расстреливать хороших людей, это ведь наказание Бог посылает».
«На улице среди собравшейся молодежи говорил: „почему вы не ходите в церковь, а в нардом ходите, не надо ходить в нардом, там вам затемняют головы, смеются над Богом, а ходите в церковь, если я замечу, что будете ходить в нардом, то не буду вас венчать, и буду гонять из церкви“»
В этих хоть и явно недоброжелательных показаниях, чётко вырисовывался облик отца Михаила: смелого, твёрдого обличителя неправды, ревнителя церкви Христовой.
Но этими показаниями дело не закончилось. Сбор средств на уплату налога, как средство спасения местного храма, чекисты посчитали антисоветской акцией. От свидетелей они требовали и соответствующих показаний. Вот где уже разошлось воображение.
Читая эти показания, только диву даёшься представленному в них вымыслу:
«Поп Ражкин… в проповедях говорит, что вот вы несете правительству налог деньгами и хлебом, а правительство вам не помогает, вы бы лучше дали батюшке по фунтику, и то был бы сыт, а правительство не накормишь. И вот надо мне нести денег, — налог уплатить, а то, сами знаете, денег у меня нет, а кто не будет помогать батюшке, того в церковь пускать не буду, и нужно слушать и почитать почётных людей, как Шереметьев (один из обвиненных) и другие, они помогают мне, и я молюсь за них»;
«поп в свою очередь говорит в церкви «вот, граждане, правительство проводит хлебозаготовки, — и для кого, для этих коммунистов, которые грабят вас, и вы им несёте пудами, и налог платите… вот на меня наложили налогу, а где я буду брать денег, сами знаете. Давайте, платите за меня, кто хочет, — помогайте батюшке. Запишитесь, а потом разложим по душам, рубля по три, а кто не будет мне давать денег, того не буду пускать в церковь»;
«в начале ноября месяца он (т.е. о. Михаил) после службы без ведома с/совета устроил собрание верующих, где провели самообложение среди них для сбора денег ему на уплату, и уже собрано около двести рублей, каковые находятся у б/монаха Галкина Сергея Андреевича».
Да, конечно, обвиняли отца Михаила что он пугал верующих, требовал с них денег и тому подобное, но что оставалось следствию: только собирать сплетни или придумывать их самим.
Отец Михаил был арестован 15 ноября 1930 года. На допросе он показал:
«Проповеди я говорил каждое воскресенье, о том, что нужно ходить в церковь, больше молиться Богу, Господь простит ваши грехи и подаст вам всё. В конце августа или в начале сентября месяца я встретил на улице молодёжь, которым говорил, чтобы они ходили в церковь, молились Богу. По окончании службы я спрашивал о том, у кого есть крест или нет, если нет, то нужно его приобрести в церкви у ктитора. П. С.Чертихина.
В.С. Старцева, И.М. Шереметьева я до моего ареста не знал, и никогда нигде с ними не встречался, кроме того, как только с обходом с крестом, и никогда не разговаривал".
В общем, показания отца Михаила подтверждались показаниями и других обвиняемых. Видели они его только в храме. Слышали его проповеди. Так, Пётр Степанович Чертихин подтвердил, что слышал в церкви проповедь отца Михаила, где тот говорил, что «нужно больше ходить в церковь, молиться Богу, а то Он вас наказывает за ваши грехи, поэтому у вас нет урожая на хлеб и сено». То же самое подтверждал и Пётр Семёнович Старцев.
Сам отец Михаил отверг обвинение в антисоветской агитации, признав себя лишь виновным: «в распространении проповедей и разговоре с молодёжью на улице», т. е. в проповеди веры Христовой.
Он действительно не боялся пострадать за Христа, открыто признавая, что проповедовал слово Божие.
Для чекистов это уже само по себе было антисоветской деятельностью. Заканчивая следствие, они писали в обвинительном заключении: «проводимые партией и сов. правительством в период 1930 года хозяйственно-политические кампании, как-то: коллективизация сельского хозяйства, хлебозаготовки и сенозаготовки, в частности по селу Косике Енотаевского района НВК (Нижне-Волжского края), по поступившим материалам в ОГПУ — встретили бешенное сопротивление со стороны зажиточной части населения, первоначально предложенных к раскулачиванию и середняков б/активных белобандитов, спекулянтов сеном и скотом, подкулачников во главе с местным попом-лишенцем Ражкиным Михаилом Степановичем, каковые объединившись в к/р тесную группировку ожесточенно противодействовали проведению в жизнь указанных выше мероприятий, путём организованного проведения к/р агитации, пропаганды и распространения различных провокационных слухов среди беднейшего крестьянского населения… к/р группировка, руководимая и вдохновляемая попом для обсуждения плана к/р агитации в селе собиралась на квартирах, а затем, его реализуя использовали для этой цели общественные сборища кр-н около помещения сельских учреждений обще-гражданские собрания, поп же Ражкин регулярно среди верующих произносил в церкви к/р характера проповеди, стараясь завоевать на свою сторону большое количество верующих до фанатизма крестьян».
Таким образом, отец Михаил Ражкин был объявлен главой «контрреволюционной организации».
3 февраля 1931 года постановлением тройки ОГПУ по Нижне-Волжскому краю он был осуждён на заключение в концлагерь, сроком на 5 лет.
Где отец Михаил отбывал срок своего заключения, пока точно определить не удалось. Вернулся он в 1936 году, остановившись в селе Никольском Енотаевского района. Местная Рождество-Богородицкая церковь была захвачена обновленцами, а православные служили в часовне. При ней в сторожке и поселился отец Михаил.
По воспоминаниям местной 93-летней прихожанки Елизаветы Ивановны Власовой, отец Михаил, живя в Никольском, совершал требы, крестил, отпевал. Годы заключения ничуть не изменили его. Всё такой же быстрый, напористый, бесстрашный. Говорил, не боясь. Несколько раз его забирали и здесь, но, продержав несколько дней, отпускали.
В конце концов, отцу Михаилу пришлось перебраться в Астрахань, где его супруга снимала квартиру. Случилось это в феврале 1937 года. Но в Астрахани служить ему не пришлось. Почти все православные храмы были закрыты. Большое число духовенства, оставшегося безприходным, прибилась к Покровскому собору. Этот храм стал посещать и отец Михаил. Временами он помогал на клиросе, имея хорошо поставленный голос, но большую часть времени проводил на паперти, среди нищих. По сути, ему приходилось питаться подаянием, так как другого дохода не было. Но и это не смущало престарелого батюшку. Он уже привык к лишениям, довольствуясь малым. И хотя повсюду царил страх, по стране катилась новая волна гонений против Церкви, он по-прежнему бесстрашно проповедовал веру и обличал беззаконников.
В местном отделении НКВД быстро обратили внимание на отца Михаила и установили за ним агентурное наблюдение.
Один из агентов писал: 28.10 (1937) Ражкин М.С. в беседе по поводу октябрьских праздников на клиросе говорил: «кто их празднику рад? Молодёжь да сами партийцы. Они пойдут, целый день, целый день шляться со своими богами (плакатами, портретами вождей), дьявола почитать. Особенно когда увижу портрет Сталина, так мне представляется картина из Библии „евреи сделали себе в пустыни золотого идола и сказали: Вот Бог наш“. Так и здесь — выставят везде портрет Сталина и говорят — вот бог наш».
В начале 1938 года следователи НКВД стали составлять дело на отца Михаила Ражкина. Фабриковались свидетельские показания, поражающие дикостью и однообразием. Свидетели, видимо, из страха подписывали то, что говорилось от их лица.
Вот образчик этого чекистского мифотворчества: «Ражкин Михаил Степанович, будучи враждебно настроенным к ВКП (б) и Советской власти, в моём присутствии 3/Х-1937 года проводил контрреволюционную клевету на мероприятия партии и правительства, на Сталинскую Конституцию, якобы в Советском Союзе свобода слова, собрания, печати и т. д. имеется только на бумаге. На самом же деле народы Советского государства якобы находятся под гнётом, и кабалой, и насилием. Ражкин, делая вывод из сказанного им, предсказывал скорую гибель Советской власти и коммунистической партии».
«Будучи враждебно настроенным по отношению к ВКП (б) и Советской власти, Ражкин систематически, на протяжении 1937 года, проводил антисоветскую агитацию, направленную против мероприятий партии и правительства среди прихожан Покровской церкви, распространял клеветнические слухи о Советской власти: якобы Советская власть притесняет религию и необоснованно расправляется со служителями религиозного культа, якобы страна Советская доведена властью до разрухи, чего, мол, при царском строе не было».
«Ражкин Михаил Степанович будучи враждебно настроенным по отношению к ВКП (б) и Советской власти, в 1937 году в разговоре со мной по части расстрела врагов народа Тухачевского и других, возбуждая во мне чувство жалости к этим врагам народа и чувство ненависти к Советскому правительству, по случаю их расстрела, якобы неправильного и незаслуженного ими, восхвалял этих врагов народа, отзывался о них, как о лучших людях нашей страны».
22 января 1938 года отец Михаил Ражкин был арестован на своей квартире в Астрахани по улице Бакунина, 56. Никаких личных вещей у него не было обнаружено, кроме удостоверения (вместо паспорта), выданного 27 февраля 1938 года Астраханским отделением НКВД. На допросе, проведённом 8 февраля отец Михаил полностью отрицал возводимые на него обвинения. Также и на очной ставке, произведённой с одним из свидетелей, он не признал его показания подлинными. Несмотря на это, в обвинительном заключении утверждалось: «вёл активную антисоветскую деятельность».
13 февраля 1938 года постановлением тройки НКВД по Сталинградской области о. Михаил Ражкин был приговорён к расстрелу.
Приговор был приведен в исполнение 8 марта в 18 часов.
Место его захоронения неизвестно.
https://rusk.ru/st.php?idar=87105