«НѢТЪ СОМНЕНІЙ, СВЯТАЯ РУСЬ НЕ УМЕРЛА. НО ЖИВА ЛИ РОССІЯ?» (Г. Н. ЮРЕНЕВ, «ОТЕЧЕТСВО», 1918)

Предлагаем нашим боголюбивым читателям познакомиться с патриотической статьей «Отечество», напечатанной впервые в журнале «Витебское церковно-общественное слово» в 1918 году. Хочется еще напомнить читателям, что явление русскому православному народу Державной Иконы Божией Матери произошло в день отречения от Престола Царя-Мученика Николая Александровича 2/15 марта 1917 года. Икона не случайно получила название «Державной», т. к. Царица Небесная была изображена на этой иконе как Царица земная. Тем самым икона эта свидетельствует о том, что от России Царская Власть (Монархия) не отобрана , а только по просьбе Царя Мученика передана самой Пресвятой Богородице. А потому Москва остается все-таки еще Третьим Римом. Поэтому автор этой статьи ошибается, утверждая, будто царской власти в России не стало. Вот что пишет об этом в своих воспоминаниях проф. И. Андреевъ: «Зная исключительную силу вѣры и молитвы Государя Николая Втораго и Его особенное благоговѣйное почитаніе Божіей Матери (вспомнимъ Соборъ Ѳеодоровской иконы Божіей Матери въ Царскомъ Селѣ), — мы можемъ не сомнѣваться въ томъ, что это Онъ умолилъ Царицу Небесную взять на Себя Верховную Царскую власть надъ народомъ, отвергшимъ своего Царя-Помазанника. И Владычица пришла въ уготованный Ей всей русской исторіей «Домъ Богородицы», въ самый тяжкій моментъ жизни богоизбраннаго народа, въ моментъ его величайшаго духовнаго паденія, и приняла на Себя преемство власти державы Россійской, когда сама идея Православно-Самодержавной народной власти была попрана во имя самовластія сатаны. Потому и строгъ, и суровъ, и скорбенъ взглядъ ЕЯ дивныхъ очей, наполненныхъ слезами гнѣва Божественной и материнской любви; потому и пропитана мученической русской кровью ЕЯ царская порфира и алмазныя слезы русскихъ невинныхъ мучениковъ украшаетъ ЕЯ корону. Символъ этой иконы ясенъ для духовныхъ очей: черезъ неисчислимыя страданія, кровь и слезы, послѣ покаянія, Русскій народъ будетъ прощенъ и Царская власть, СОХРАНЕННАЯ САМОЙ ЦАРИЦЕЙ НЕБЕСНОЙ, будетъ Россіи несомнѣнно возвращена». («Православная Жизнь» №7. Іюль 1962 года. С. 14-15.) - Ред.

ОТЕЧЕСТВО.
Когда-то славянофилы считали, что Россія держится на идеѣ, выраженной трехчленной формулой: «Вѣра, Царь, Отечество» (православіе, самодержавіе, народность).
Съ отреченіемъ Николая II среднее звено этой цѣпи выпало; монар­хическій строй сменился у насъ формой правленія, возглавляемой Временнымъ Правительствомъ, которое въ сентябрѣ 1917 г., чтобы уничтожить неопредѣленность, провозгласило Россію федератив­ной демократической республикой; при этомъ всякая агитація за монархическій строй была объявлена запрещенной и преслѣдуемой революціонными мѣрами. Послѣ октябрьской революціи пропа­ганда демократической республики считается направленной про­тивъ установившегося коммунистическаго строя. Учредительное Собраніе, созванное на основѣ наиболѣе демократическаго закона, какой знали законодательства Европы и Америки, признано неотвѣчающимъ настроеніямъ широкихъ массъ Россіи, и существованіе его прервано черезъ 13 часовъ послѣ рожденія (5–6 января). Съ нимъ уни­чтожили еще одинъ «буржуазный» предрассудокъ…
Но не о политическихъ проблемахъ хочется говорить. – Живы ли въ душѣ русскаго человѣка его старая вѣра и любовь къ отечеству?
Въ этомъ году пасхальные дни выявили могучую волну религ­іознаго чувства, которая подымала упавшее настроеніе людей, измученныхъ поисками хлѣба, которыхъ, думалось, ничто другое не можетъ всколыхнуть, кромѣ известій о повышеніи размѣра суточнаго пайка съ 1/8 до 1/4 фунта. Церкви были переполнены; крестные ходы насчитывали невиданные толпы участниковъ. Такъ было въ голодномъ Петроградѣ, въ Москвѣ, ставшей нашей оффиціальной столицей, не говоря о провинціи, которая и раньше менѣе заражалась невѣріемъ.
Нѣтъ сомнѣній, «Святая Русь» не умерла.
Но жива ли Россія?
Политически Россія, строго говоря, не существуетъ какъ госу­дарственная единица с опредѣленными границами. Она потеряла уже несколько составныхъ частей: Финляндію, Польшу, нѣкоторые западные области и Кавказа. Но и оставшееся намъ послѣ «похабнаго» или «несчастнаго» мира далеко еще не выяснилось: гдѣ кончается Украина, будетъ ли Бѣлоруссія? При началѣ переговоровъ съ Украиной мы узнали, что Донщина и Сибирь просили не включать ихъ въ составъ федеративной Россіи. Куда отойдетъ Крымъ? Какъ «самоопредѣлятся» Кавказъ, Прибалтійскіе губерніи? Вымѣняютъ ли Мурманъ на взор­ванный фортъ Ино и Райволу?
Мы еще въ жидкомъ состояніи, и процессъ кристаллизаціи идетъ очень медленно. И мы теряемся: гдѣ же Россія? Мы русскіе или нѣтъ?
Тотъ солдатъ, который, стоя въ линіи окоповъ, не беспокоился судь­бою нѣмецкаго наступленія, такъ какъ до него нѣмецъ не дойдетъ: «я далеко, изъ Вятской губерніи», – этотъ солдатъ, конечно, не понималъ, что и въ Московской, и въ Смоленской, и въ Витебской губ. живутъ его соотечественники; что продвиженіе нѣмцевъ, хотя бы и не угрожающее его Вятской губерніи, больно давитъ грудь его же матери-родины чу­земнымъ кованымъ сапогомъ. Для него отечества не существовало; и не потому, что слово «отечество» было объявлено нашей революціей «милитаристическимъ, имперіалистическимъ» и т. п.; не потому, что Керенскій въ своихъ «главноуговариваніяхъ» призывалъ лишь къ спасе­нію революціи. А потому, что отечество и раньше было непонятно русскому человѣку. И раньше, до революціи, интересы Вятскаго крестьянина не связывались съ интересами Витебскаго землекопа; не говоря о томъ, что интересы Финляндіи, напримѣръ, были прямо враждебны остальной Россіи. Это мы видѣли теперь, когда русскихъ хватали въ Финляндіи, сажали на пароходы и, не давая опомниться, выбрасывали вонъ, въ Россію.
Россія, широко раскинувшаяся по Европѣ и Азіи, насчитываю­щая съ гордостью десятки населяющихъ ее разноплеменныхъ народно­стей, была связана лишь внѣшне-политически, а внутреннаго центра не имѣла. Сколько подданныхъ Россіи, получившихъ въ прошломъ году гражданство, потянули прочь от бывшей ихъ властительницы, ко­торую стали открыто называть вѣковой угнетательницей! Сколько вспомнилось старыхъ обидъ, какъ легко забылись общія бѣды, общія культурная работа, общія стремленія и задачи! Поляки, Украинцы, Финляндцы, Татары и пр., пр. устремились въ самостійность. А рус­скій, непривыкшій мыслить себя русскимъ, твердо держится своего прежняго символа вѣры: моя хата съ краю, ничего не знаю. Погибаютъ сосѣди – до меня далеко; громъ у меня еще не грянулъ.
И вовсе не мечта объ интернаціоналѣ такъ легко вывела изъ слово­потребленія великое слово «родина», общественная неграмотность, темнота, духовное убожество, а наряду с ними столетія государ­ственной независимости, породившіе политическую беззаботность, которая питается нашей безграничной восточной лѣнью, распущен­ностью и бессистемностью.
Недаромъ у нѣмцев есть поговорка: «Durch schaden wird man klug» – въ бѣдѣ поумнѣешь.
Лишь въ страданіяхъ закаляется характеръ, лишь въ тюрьмѣ позна­ется все счастье свободы.
Польша, пережившая политическую смерть, наступившую для нее также вслѣдствіе славянской бестолковщины въ государственной жизни, въ годы несчастья внутренно объединилась, окрѣпла, изучала свою славную исторію, зажила старыми преданіями, которые зажигали въ душахъ поляковъ огонь патріотизма; свѣтлые воспоминанія прошлаго окрыляли стремленіе, пламенное и яркое, къ возрожденію новаго независимаго будущаго.
Полякъ, не имѣвшій политической независимости, былъ гордъ своимъ чуствомъ національнымъ, и этимъ вызывалъ преклоненіе къ себѣ. Онъ забывалъ раздѣляющія его съ другимъ поякомъ идейныя разногласія, когда дѣло касалось его инетреса, какъ поляка. «О партіахъ мы вспомнимъ въ свободной Польшѣ, а пока мы должны все забыть, помнить лишь, что мы поляки».
И на выборахъ въ Учредительное Собраніе дружно объединались въ одномъ національномъ спискѣ люди самихъ различныхъ политическихъ платформъ.
Поляки не стыдились заявлятъ, что они поляки. Съ какою гордостью всѣ, отъ мала до велика, прикалывали они на грудь, на шляпы значки съ бѣлымъ польскимъ орломъ. Развѣ видѣли мы хоть одного русскаго, который бы украсилъ себя своей эмблемой – двуглавнымъ чернымъ орломъ?...
Называть себя русскими у насъ не было принято и до Керенскаго. «Русское общество» вызывало къ себѣ сразу подозрительное отноше­ніе и ехидныя предположенія: черносотенная организація. У насъ, въ «Великой» Россіи устраивались польскія, латышскія, еврейскія организаціи, и въ нихъ видѣли проявленіе высокой идеи; и только русскіе вызывали упреки въ узкомъ націонализмѣ, ретроградствѣ, когда они замышляли что-нибудь свое, русское.
Да, я думаю, что отечество дѣйствительно не сознавалось нами. Чувства національнаго достоинства у насъ мало давно, и убито оно еще больше неудачными войнами съ Японией и послѣдней Европей­ской.
Россія не жива. Россія, можетъ быть, будетъ. Но для того намъ нужно познать истинное несчастье и, выбившись из-подъ ярма своимъ трудомъ, своей волей, своимъ подвигомъ, очистившись въ пламени испытаній отъ мелочной трусости, возвысившись идеальнымъ чувствомъ любви къ отечеству, тогда лишь съ гордостью сознать и заявить открыто всему міру: «я – русскій».

Г. Юреневъ

«Витебское церковно-общественное слово». Органъ духовенства и мірянъ Полоцкой епархіи, № 7. Воскресенье, 29 іюля (11 августа) 1918 г., С. 3–4.

Об авторе. Георгий Николаевич Юренев родился 8 декабря 1887 года в городе Витебске в дворянской семье. В 1910 г. он окончил юридический факультет С.-Петербургского университета, после чего работал секретарем Витебского окружного суда и даже был избран городским судьей Витебска. В мае 1920 г. Георгий был арестован советскими властями и выслан из Витебска. Поселиться ему пришлось в Твери (в 1931-1990 - Калинин) и, поскольку юридическая деятельность была для него закрыта, он работал статистиком-экономистом в городском отделе здравоохранения. 15 марта 1936 г. мученик арестован, заключен в тюрьму Калинина и 8 мая обвинен «в участии в контрреволюционной церковной организации» и в срыве мероприятий советской власти. Виновным себя он не признал. 27 августа 1936 г. Георгий Николаевич приговорен ОСО НКВД СССР к 3 годам лагерей и направлен в Карагандинский ИТЛ (Карлаг), где работал экономистом. В начале сентября 1937 г. мученик Георгий снова арестован и обвинен в том, что, «отбывая наказание в Карлаге НКВД, входил в состав контрреволюционной группировки, именуемой «истинно-православная церковь», принимал участие в периодических сборищах этой группы, занимался распространением провокационных слухов среди заключенных и контрреволюционной агитацией», совершал обряды, «в том числе и панихиды по Николаю Романову». Из того, что мирянину приписывается совершение обрядов, хорошо видно, насколько небрежно и наспех формировались «дела» церковных людей, которых из-за их приверженности Православию надо было во что бы то ни стало расстрелять. 20 ноября 1937 года Особой тройкой при УНКВД по Карагандинской области Георгий Николаевич Юренев приговорен к расстрелу. Погребен в безвестной общей могиле. (Православная Энциклопедия. Т. 11, С. 12.)
источник материала